«Честным быть легче»: Сергей Неверов — о работе в шахте и в Госдуме, о «Единой России» и воспитании детей

— Чего вам не хватает в жизни, Сергей Иванович?

— Времени. Часов в сутках мало. Хотелось бы побольше.

Хочу больше уделять времени своей семье. Практически весь период моей политической жизни пришёлся на рост моих детей, потому что я стал депутатом в 1999 году, а в 1998 году у меня родилась дочь. Сын младше на 5 лет, тоже этот период захватил.

Хотелось бы больше с ними общаться, потому что они растут, меняются, у них другое мировоззрение. Они живут в совершенно другой динамике: в динамике развития робототехники и искусственного интеллекта. Они в этом более продвинуты, чем я.

Мне бы хотелось понимать, как они себя осознают и ощущают в будущем. Я с ними общаюсь, но хотелось бы больше. Может быть, если было бы больше общения, они какие-то другие вещи мне раскрыли.

Понимаете, я прихожу с работы достаточно поздно, а они уже могут спать. Утром рано мы видимся, когда я уезжаю на работу, а они уходят в школу, на занятия. Я могу уделить им время только в выходной, и то не всегда, потому что могу находиться в регионе или в командировке. Отпуск, я, как правило, тоже провожу в регионах, потому что перевыборные кампании...

Они больше с женой куда-то могут выехать: в санаторий, например, или на соревнования. Сын занимается плаванием, и чаще на его соревнованиях бывает опять же жена. Я смотрю потом видео, но это не то.

Я не делаю с ними уроки, не хожу на собрания в школу, не бываю там 1 сентября... К сожалению, в День знаний я обязательно нахожусь в каком-нибудь регионе, принимаю участие в мероприятиях в других школах, а не в школах своих детей.

— Ни разу не были на 1 сентября?

— Один раз — у дочери. Но это был один раз. У сына не был.

Хочется, чтобы в сутках было не 24 часа, а хотя бы 25, чтобы час дополнительно уделять себе и семье.

— А какие у вас принципы в воспитании детей?

— Те, что заложены моими родителями: чтобы в семье была нормальная атмосфера, чтобы дети росли настоящими гражданами нашей страны, чтобы они учились, чтобы радовали родителей.

Стараюсь воспитывать их личным примером, не в плане загруженности работы, а в плане построения семейной жизни. Мы же живём с супругой вместе уже 37 лет.

— А дети говорят когда-нибудь: «Папа, хватит тебе работать. Давай ты побудешь с нами»?

— Нет, но они всегда рядом, когда я дома. Мы обсуждаем их учёбу, их занятия, можем поиграть в настольный теннис или баскетбол.

— Они гордятся вами, как вы думаете?

— Это надо у них спросить.

Я думаю, что поводов огорчаться или разочаровываться во мне у них нет.

— А если сын придёт к вам и скажет: «Пап, слушай, я хочу поработать с тобой. Вступить в партию и дальше, как ты». Что вы ему скажете?

— Он ко мне не приходил и этого вопроса не задавал.

Но я не считаю, что в нашей стране в политике должна быть преемственность. Я считаю, что преемственность должна быть в профессии: учитель, врач, шахтёр. Не в политике.

— Каким своим политическим решением вы не гордитесь?

— У меня нет таких решений. Мне же оценку дают избиратели, не я.

Плюс последние годы все решения коллегиальные. Они обсуждаются на уровне партии или фракции. У меня может быть своя точка зрения, но, когда решение принято, мы его реализуем. 

• РИА Новости
• © Владимир Астапкович

— Вы сказали, что хотите, чтобы дети выросли настоящими гражданами России. Что вы вкладываете в это понятие?

— Чтобы они были полезны. Полезны обществу, полезны стране. Трудились, приносили что-то в копилку нашей Родины. Чтобы были не просто потребителями, а что-то создавали.

— А если на себя посмотреть — что полезного, как считаете, смогли сделать вы сами?

— Ну, я стараюсь.

Я не только занимаюсь политикой и принятием законов. Я ещё помогаю людям решать какие-то повседневные вопросы. Это может быть от совершенно маленького какого-то шага до своевременной помощи в области здравоохранения или жилья. Кому-то нужно что-то подсказать, с кем-то просто поговорить, а кому-то будет недостаточно всего, что вы сделали и можете сделать.

Очень часто люди приходят, когда есть уже решение суда, а они не согласны. Инструмент у депутата один — запрос. Я ни в коей мере не могу вмешиваться в период расследования. Это законом запрещено. Но очень часто приглашаю к себе на приём представителей Следственного комитета и прокуратуры, чтобы люди могли сразу же включиться.

Бывает, понимаю, что не в состоянии кому-то помочь. Я тогда откровенно говорю, что это так, но, если вы настаиваете, я готов направить запрос, хотя предполагаю, какой будет ответ. Я оставляю человеку надежду. Иногда удаётся. Это не ложная надежда, потому что человек к вам пришёл, вроде понял всё, но, если у человека появится возможность обратиться к президенту, он обратится к президенту с тем же вопросом, с которым пришёл к вам. Такая природа человека — надеяться до последнего.

У меня, например, есть женщина, у которой убили дочь. Преступник осуждён, получил достаточно большой срок. Но она считает, что, прежде чем он её убил, он её изнасиловал, и надо наказать суровее. Я сделал запрос, было проведено соответствующее дополнительное расследование и дополнительная экспертиза. Установлено, что изнасилования не было. Женщина не удовлетворена этим. Я с ней периодически встречаюсь. Добивался, чтобы у неё была официальная встреча с Бастрыкиным. Она мать, она всё равно считает по-своему. У меня какое-то чувство вины перед ней присутствует, если говорить откровенно.

Вообще, приходят люди с совершенно разными вещами. Например, пришёл человек: «У меня есть технология строительства. Стоимость одного жилья 10 тыс. рублей». Я говорю: «Могли бы вы поделиться технологией, чтобы мы могли это министерству показать?» Он: «Нет, это ноу-хау. Поделиться не могу, потому что вы это украдёте. Вы мне дайте, пожалуйста, институт проектный, я там всё нарисую». Ну мы же понимаем, что технологии у него не может быть. Но время этому человеку я уделил.

Кроме моего личного приёма, стараюсь помогать через фонды. Есть фонд «Созидание», он реализует несколько программ. Например, мы ежегодно запускаем «Поезд здоровья», который ездит по отдалённым территориям, проводит приём пенсионеров, которые в силу отдалённости их жилья не всегда могут приехать в районную поликлинику.

У нас есть программа по покупке дров одиноким пенсионерам. Увы, не везде ещё проведён газ.

— Для вас это всё разве не значит, что вы помогаете людям?

— Это же всё в рамках моей деятельности.

Я очень часто еду вместе с «Поездом здоровья», встречаюсь с людьми и провожу приём. Не всегда у человека есть возможность доехать до приёмной. У нас принцип — принять каждого человека, который пришёл. Часто ухожу спать далеко за полночь.

— Вы избрались в Государственную думу в 1999 году. Не устали?

— Нет. Я же работаю вообще-то с 1981 года — 16 лет отработал в шахте. У меня уже есть шахтовая пенсия, но я её не оформлял.

— А почему?

— У меня нет такой необходимости. Кроме того, пока я работаю, у меня накапливаются баллы, которые в дальнейшем увеличат размер пенсии.

— Там же ещё за ордена дают?

— Не знаю, по-моему, за ордена надбавок нет (за орден «За заслуги перед Отечеством» II степени» положена федеральная надбавка в размере 330%. — RT).

— Что вы поняли за всё время работы в Госдуме?

— Самое главное — оставаться прежним человеком и не отрываться от земли.

— Получается?

— Получается. По крайней мере, я так думаю.

Я провожу приёмы, встречи и поездки по регионам. Когда был секретарём Генерального совета, проехал практически все субъекты, за исключением, может быть, четырёх-пяти. Я достаточно приземлённо понимаю проблемы, которые есть. Это позволяет мне оставаться человеком и политиком.

Я не разделяю в себе политика и человека. Политики могут говорить одно, а в жизни быть другими. Я не такой. Я могу где-то отреагировать жёстко, потому что я не летаю в облаках, не живу где-то в космосе. Я прекрасно понимаю проблемы и трудности наших граждан.

У меня в семье многие так живут: сестра в Томске, родственники моей жены. Я всё прекрасно вижу и понимаю. Куда мне отрываться-то? Знаете, когда вы от земли отрываетесь — у вас почва из-под ног уходит и можно серьёзно грохнуться. Лучше ходить по земле. И её чувствовать.

— Есть ли у вас политические амбиции?

— Мои политические амбиции, мне кажется, реализованы.

Я являюсь депутатом Государственной думы — высшего законодательного органа нашей страны. У меня есть возможность инициировать законопроекты, направленные на решение тех или иных вопросов, у меня есть возможность быть представителем замечательного региона — Смоленской области, которую в своё время в Верховном Совете СССР представлял Юрий Алексеевич Гагарин.

Я считаю, что мои политические амбиции реализованы. Хотя их у меня никогда не было по одной простой причине — я никогда не стремился в Государственную думу. Это было предложение моих коллег-шахтёров, с которыми я работал.

Я тогда занимался общественной деятельностью, не прерывая работу в шахте. Я был избран в 1989 году (ещё в советское время) председателем первичной профсоюзной организации на шахте. Это был период шахтёрских забастовок, а бастовать в Советском Союзе было не принято. Заканчивались забастовки в ряде регионов не очень хорошо.

В 1994 году началась реструктуризация угольной промышленности, закрытие шахт, в результате только в Кузбассе 150 тыс. шахтёров оказались на улице. Естественно, мы объединялись и боролись за свои права. В 1999 году мои коллеги, с которыми я работал в шахте, предложили выдвинуть меня в депутаты Государственной думы  III созыва. Я тогда выдвигался как самовыдвиженец, шёл независимым кандидатом. Получил 54% поддержки и стал депутатом-одномандатником.

В IV созыве избирался одномандатником от «Единой России». Сейчас в Смоленской области я опять избирался как депутат-одномандатник. При этом ещё и возглавлял список.

Также по теме

«Меня и партию хоронят с 2006 года»: Миронов — о справедливости, работе геологом и пари с Жириновским

«Я очень горд по-мужски, что у меня есть враги», — говорит руководитель фракции «Справедливая Россия» в Государственной Думе Сергей...

— Про «Единую Россию» хочу спросить. Как вы относитесь к тому, что её хоронят? Я, когда готовился к интервью, очень часто слышал такое мнение, в том числе и от ваших коллег.

— Скорее всего, вы это слышали от наших оппонентов. Я об этом читаю практически перед каждыми выборами. Но результаты голосования показывают, что поддержка партии «Единая Россия» по-прежнему высокая. При этом, конечно, есть и претензии, и замечания к нашей работе, без этого невозможно. Как говорят, не ошибается тот, кто ничего не делает. Но ведь практически никто не предлагает ничего конкретного. Заметьте, что в период пандемии в регионах работали волонтёрские центры, организованные прежде всего «Единой Россией» и МГЕР. При этом Всероссийская политическая партия «Единая Россия» существует 19 лет, и только на выборах 2007 года она получила большинство в Государственной думе. А в 2003 году она получила 37,5% поддержки. Поэтому у «Единой России» есть все перспективы и дальше участвовать в политической жизни страны в качестве ведущей политической силы.

— Помните свои ощущения при первом спуске в забой?

— Да. Первый раз я спустился в шахту с отцом, когда мне было девять лет. Да и в первом классе на Новый год у меня был костюм шахтёра, так что моя будущая профессия была предопределена.

Потом, в 1983 году, я одним из первых пришёл на шахту «Есаульская» (она начала работу в 1984 году). Трудовая книжка в отделе кадров у меня была четвёртая или пятая по списку. Очень хорошо помню своих коллег, с которыми начинал работать, и всех, с кем я продолжал трудиться 16 лет на одной шахте.

— А после того, как стали депутатом, общаетесь с ними?

— Да. Я практически никогда не менял свой телефон. Очень многие товарищи, с которыми я работал на шахте, до сих пор знают мой номер. Мы друг друга поздравляем с праздниками, они пишут, у них всегда есть возможность мне позвонить.

Я не прерываю отношений с шахтой, которой сегодня уже более 35 лет. В позапрошлом году приезжал туда, общался.

— А дистанция в разговорах с бывшими коллегами есть?

— С моей стороны нет.

Они тоже встречаются и разговаривают со мной точно так же: «Привет, Серёга!» Никакого почитания, к счастью. У кого-то из них, конечно, есть ко мне претензии как к власти. Ну, мы в нормальном диалоге их обсуждаем.

— А в последний раз с кем разговаривали, помните?

— Четыре-пять дней назад я разговаривал по телефону с Читой. У одного одноклассника был вопрос по предпринимательству, он хотел проконсультироваться.

— А картина откуда у вас?

— Мне её подарили Вячеслав Викторович с Иваном Демидовым. Это картина пермского художника, они купили её и решили мне подарить. Я её повесил, как будто я со своими коллегами нахожусь.

• RT

У меня не только картина. Вон, видите, шахтовый телефон висит. Он работает как городской. У меня есть шахтёрские лампы, шахтёрские награды, разные сувениры. Даже медведь есть в каске шахтёра.

• RT

Всё о шахте напоминает. Но этот кабинет достаточно политизированный. В нём очень долгое время работал Евгений Максимович Примаков, а потом Вячеслав Викторович Володин. Здесь ничего не менялось со времён Примакова, кроме, может быть, штор.

— В работе шахтёра и работе политика есть что-то общее?

— Ответственность.

В шахте вы работаете с коллективом, это ответственность безопасности, ответственность поддержки. Есть несчастные случаи, к сожалению, но, слава Богу, их всё меньше и меньше.

Такая же ответственность должна быть у политика за принимаемые решения, за действия.

— А у вас на шахте друзья погибали?

— Погибали. На шахте «Есаульская» была большая авария. Я уже не работал. Я приезжал. Погибали те, с кем работал и в одной бригаде, и в одном звене. К сожалению, такие случаи в моей жизни были.

Это всегда тяжело, даже если вы не работали вместе, а просто были знакомы. У меня погибали и те, с кем я учился. Ребята работали на шахте «Юбилейная», там был очень серьёзный взрыв. Погиб человек, с которым мы учились в одной группе.

— А вы думали, как можно поменять что-то, чтобы такого больше не происходило?

— Конечно, многое сделано.

Большую работу проводил Аман Гумирович Тулеев, губернатор Кемеровской области. Он остановил разрушительное закрытие шахт в Кузбассе, начал строительство новых современных безопасных шахт с дегазацией. Там новые технологии, новое оборудование. Мы вместе обсуждали и вносили изменения в нормативные акты.

Все правила безопасности на шахте написаны кровью шахтёров. Каждая авария расследуется, и делается всё, чтобы подобное исключить в дальнейшем. Но очень часто срабатывает человеческий фактор. Я вам говорил о той же ответственности. Из-за проступка одного человека могут пострадать несколько. Сейчас ужесточаются правила входа в шахту, стоит масса сигнализаторов.

Сегодня уже есть примеры безлюдной выемки угля, когда всё делает техника, а управление идёт с поверхности. Смертность очень серьёзно снизилась. Раньше на 1 млн добычи угля погибал человек, сегодня этот коэффициент намного ниже.

— Если взять годовой отпуск и заняться чем-то интересным — что бы это было?

— Путешествие по нашей стране.

Я по работе проехал практически всю страну, но, как правило, приезжал на один-два дня и не успевал ни посмотреть, ни погрузиться в край. А у нас есть что посмотреть. Детей взял бы с собой обязательно.

— Книжку не думаете написать?

— Нет, хотя предложения такие поступали.

Я не сторонник, когда кто-то из депутатов пишет книгу. Не знаю, может быть, ко мне это придёт через какое-то время. Сейчас писать мемуары у меня желания нет. Не тот возраст.

— А что вы хотите оставить после себя?

— Я не знаю, что можно оставить.

Я думаю, что память в людях, которым удалось помочь. А тем людям, кому не удалось помочь, — по крайней мере, что мы с ними встретились. Хотелось бы всё-таки что-то доброе и светлое оставить, чтобы люди не очень на меня обижались за что-либо.

— Что вы говорите детям про смысл жизни?

— С Ангелиной у нас такого глубокого разговора не было, но смысл жизни в моём понимании — всё-таки оставаться человеком.

Моя любимая книга — «Два капитана» Каверина, я считаю, что там очень чётко изложен смысл жизни и позиция каждого человека. Если вы слукавили — жизнь вас накажет. Я живу по принципу «добро побеждает зло». В этом вижу смысл жизни.

— Никогда не лукавили?

— Честно, не думаю, что лукавил умышленно.

Были моменты, когда старался как-то смягчить ситуацию, может быть, не всё сказать, но считаю, что потом время на свои места всё расставит. Меня так учили.

Один из первых моих учителей — начальник участка на «Есаульской» Сергей Александрович Лисин. На днях ему исполнилось 90 лет. Я звонил ему, поздравлял с днём рождения. Он мне в жизни дал очень много хороших наставлений.

— Например?

— Научиться говорить нет. Не оставлять ложных надежд и каких-то завуалированных «давай приди завтра, давай послезавтра». Если нет — значит нет. Если тебе не положено — значит не положено. Тогда не возникнет ситуаций, когда кто-то придёт, а ты не можешь отказать, потому что он скажет: «Слушай, ты же здесь сделал, а здесь не сделал. Ты же здесь смог, а почему здесь не смог?» Честным быть легче.

Второе ещё помню — он мне сказал: «Если у тебя есть возможность, то всегда помогай». Если есть возможность, хоть малейшая, помочь — помогаю.

— Последний вопрос. Почему у вас кнопочный телефон?

— Мне удобно.

Для всего остального есть айпад. Я им пользуюсь регулярно. У меня на нём почта: пока еду на работу, читаю её. Мне на айпад ребята всё необходимое сбрасывают, плюс Facebook на нём есть, и Instagram, и всё остальное. Мне удобно. А телефон кнопочный — чисто чтобы позвонить или отправить смс «Перезвоню».

— Спасибо.

— Вам спасибо.

(Пауза.)

Знаете, единственное, о чём я жалею в жизни, — у меня в один год умерли и мама, и папа. А на следующий год родилась дочка. Я очень жалею, что она не успела застать дедушку с бабушкой. И что они не успели застать её.