У Калининградского перинатального центра в пятницу проходит митинг в поддержку реаниматолога местного роддома № 4 Элины Сушкевич и и. о. главного врача Елены Белой, обвиняемых в смерти недоношенного младенца. Поддержать находящихся под домашним арестом медиков приедут их коллеги. Среди участников акции будет и Марина Черемисина, врач-терапевт из Багратионовска, в отношении которой было заведено дело о мошенничестве. Накануне суд отказался от его рассмотрения и вернул в прокуратуру. RT поговорил с Черемисиной о её отношении к делу Сушкевич, положении врачей в России и об уголовном процессе против неё.
- © Ruptly
— Как вы относитесь к делу Элины Сушкевич и Елены Белой?
— Я считаю обвинения в их адрес абсурдными. Элина — молодой врач-неонатолог, по-моему, ей только 31 год. Её обвинили в смерти 900-граммового младенца (ранее сообщалось, что вес недоношенного ребёнка составлял 700 граммов. — RT), который находился на грани жизни и смерти.
Сколько неонатологов у нас работает и какой у нас процент выживаемости таких детей? Ну совсем небольшой. Люди борются до последнего за жизнь этих малышей. Ни один врач не хочет преднамеренно навредить пациенту. Мы все нормальные, адекватные люди, у нас у всех есть семьи. Какое-то понимание вреда. Мы хотим жить с чистой совестью. И я прекрасно понимаю: если ты кому-то сделал зло, оно к тебе вернётся — сто процентов.
Сегодня будет в 15:00 митинг у перинатального центра. Я и несколько моих коллег из больницы поедем. Главврач больницы для этого даже специально выделил автобус.
— Вы считаете профессию врача в России незащищённой?
— Вы заметили, что число заведённых против врачей уголовных дел в разы выросло. В медицине, особенно бесплатной, мы всегда должны, мы всегда обязаны. А условий к этому нет — например, льготных лекарств и так далее. Всегда чего-то не будет. И обеспечение не зависит от этого врачишки, который сидит. Он не диктует условия. Это на уровне министерства надо решать.
Опять-таки нет узких специалистов. У нас (в больнице. — RT), к примеру, ревматолог или гематолог — такая головная боль. С 2013 года, когда я приехала, у нас шесть лет люди постоянно не могут попасть к этим специалистам по два, по три месяца. А выговаривают кому? Участковому терапевту. Но от нас-то ничего не зависит. А негатив мы по полной программе впитываем, всё нам выплёскивается.
Сегодня я вроде как выдохнула. Но я не уверена, что через один-два месяца там не будет заведено на меня какое-нибудь уголовное дело по другому поводу. Поэтому пока находишься в этой профессии, надо быть всегда настороже. Мы сейчас немножечко в обслугу превратились. Где-то пациент недовольный — переломишь себя, улыбнёшься лишний раз, лишь бы дверью не хлопнул. Но так не должно быть.
— И как, по вашему мнению, можно исправить ситуацию?
— У нас во многом всё упирается в отсутствие нормальной страховки врачебной ответственности. Случаев много разных бывает. Пациенты все разные, у всех свой метаболизм, возраст, свои противопоказания. Никогда наверняка не можешь знать, как подействует то или иное лекарство. У них же сколько противопоказаний, даже у самых простых. К примеру, случилось так, что какой-то обычный безобидный препарат нанёс вред здоровью пациента. Но если врач виноват, то там, где нормально работают страховые, вред покрывается страховкой. А не как у нас — всю жизнь потом выплачиваешь по ползарплаты пациенту. Это помимо того, что сесть можешь.
Сама я, конечно, из профессии уходить пока не собираюсь, но вот у меня дочка хотела врачом стать, и я лично против. Слишком высоки риски, это того не стоит.
— По поводу вашего дела. Как вы себя чувствуете после вчерашнего заседания?
— Выходим из суда, и совсем по-другому дышится, полной грудью. По крайней мере, хоть какая-то обычная жизнь началась. Вся эта писанина, жалобы, юриспруденция кучу времени и сил отнимали. Семья, работа, учёба, конференции — всё это стало второстепенным из-за суда. Сейчас я хотя бы могу полностью быть в семье — и головой, и телом.
— Что будет с вашим делом дальше?
— Суд удовлетворил ходатайство о возвращении уголовного дела прокурору. Неопределённое количество времени дело будет у неё. Потом оно будет у следователей — тоже неопределённое количество времени. Прокурор поняла, что там склеивать нечего. Те слова, на которых строится обвинение, недоказуемы, не подкреплены фактами.
В суде мы представили все доказательства, каждое обвинение по пунктам опровергли, предъявили свидетелей, путевые листы, документы приложили. Наши доказательства неопровержимы.
Там 12 томов уголовного дела. Будут перелистывать, перечитывать. На следственные действия они уже права не имеют, только какие-то недочёты исправить. Но мы основательно доказали мою невиновность.
- © Ruptly
Следователь даже не мог объяснить, для чего же я всё-таки в составе группы лиц там «мошенничала». Получается, что я вступила в сговор только ради самого сговора — хотела экшена какого-то, драйва. Материальной выгоды в моих действиях нет. Видимо, моральное удовлетворение хотела получить от всего этого.
Или меня Наиль Халиуллин (экс-главврач Багратионовской ЦРБ. — RT) хотел обогатить? Халиуллину вдруг что-то упало на голову, и он просто захотел обогатить. В обвинении вообще логики нет.
— У вас появилось какое-то понимание, откуда могло взяться уголовное дело? В прошлый раз вы говорили, что это могло быть связано с Наилем Халиуллиным. Вы давно его видели?
— Нет. Как и изначально, его не видно и не слышно было. Следователь при первом допросе от 11 апреля 2016 года намекал, что «вы нам неинтересны, нас интересует другое лицо». Они тогда приезжали с проверкой в больницу ещё до моего уголовного дела, по другому поводу. Может, что-то на Халиуллина копали, кто знает. Но не бывает такого, что проведение каких-то проверок, каких-то следственных действий ничем не заканчивается. Всё равно какой-то исход нужен. Затрачена же куча времени. Какой-то должен быть обвиняемый в конечном итоге. Зацепились за меня, как за спасательный круг. Всех собак на меня и повесили.
Что по поводу Халиуллина, то главврач действовал в интересах пациентов, не зная о юридических тонкостях вопроса. Городское население тогда обслуживал один врач. Это была непомерно большая нагрузка. Чтобы этого врача разгрузить и пациенты не толкались в очередях, он поставил меня на полставки выполнять больший объём.
— К вам обращался кто-нибудь, кто попал в схожую ситуацию, или, может, вы сами слышали о подобном?
— Ко мне никто не обращался. Как я понимаю, мой случай — это вообще прецедент. Бывало, что человек недоработает, но всё решалось в административном порядке. Но чтобы уголовное преследование... Такое, похоже, впервые.
А здесь влезла ФСБ, игнорируя трудовое законодательство. Отправили дело в суд. Нет чтобы сразу признать, что состава нет, они тянули. Прокурор изначально знала, что здесь нет состава преступления. До последнего надо было все эти заседания высидеть, чтобы в конце концов она сказала, что здесь ничего не подтверждается.
— Как повлияла на вас эта история?
— Я вынесла такую мысль, что ни в чём нельзя быть уверенным. Я работаю участковым терапевтом, у меня участок — более двух тысяч жителей. Не дай бог, кто-то по старости умер — бабушка, дедушка 1920-х годов рождения. Мы не застрахованы. Если кто-то пойдёт в прокуратуру и напишет: «Я считаю, что Черемисина каким-то образом могла быть причастна», — опять придётся в суде доказывать свою точку зрения. Снова эта тягомотина: доказывать, что когда ты, допустим, таблетку от головы прописал, у тебя не было умысла бабушку убить, а умерла она по естественным причинам. Сейчас мы в очень шатком положении находимся. Выполняя свою обычную работу, думая, что ты её хорошо выполняешь, ты до конца не будешь уверенным, что кто-то не напишет на тебя заявление и ты не сядешь.
