Сколько в России должно быть мигрантов? Или, скажем, сколько мигрантов должно быть в любой другой стране? Дело в том, что сколько угодно. Это крайне сложно регулируется квотами и точно рассчитанными цифрами. Это определяется объективной ситуацией. Скажем, есть европейские страны, где мигрантов совсем мало, хотя жизнь в этих странах кажется чем-то если не сказочным, то по крайней мере вполне приемлемой. Нет мигрантов в Латвии, нет их в Португалии. Под словом «нет» здесь нужно понимать «мало». Там и своим работы не хватает, оттуда и свои уезжают, некуда там мигрантов пристраивать. Мигрантов много там, где много работы, а ещё там, где есть так называемое имперское наследие — в Великобритании, во Франции, в России.
Россия в некоторой степени чувствует свою ответственность за отвалившиеся от неё части. Тут важно отметить, что части эти не были колониями, они были полноценными участниками грандиозного проекта, который взлетел и даже вышел на орбиту, но впоследствии затонул в мутных водах сомнительных стремлений к лучшей и неизведанной жизни.
Собственно, оттого у нас и таджикские дворники, оттого у нас кругом самса с шаурмой вместо беляшей с калачами, оттого у нас геттоизированные школы и не говорящие по-русски таксисты. И если с шаурмой жить как-то можно, то со школами нужно работать.
Третьего дня президент Путин сказал: «Количество детей мигрантов в наших школах должно быть таким, чтобы это позволяло их не формально, а фактически, глубоко адаптировать к российской языковой среде. Но не только к языковой — к культурной вообще, чтобы они могли погружаться в систему наших российских ценностей».
Это означает, что в России — речь, конечно, в первую очередь идёт о крупных городах — не должно быть тех самых гетто. Если кому-то мил образ Чайна-тауна на юго-востоке Манхэттена, нужно понимать, что в Москве это будет Паназия-кишлак со своими законами и крайне недружелюбным отношением к местным. Точнее, уже не местным.
Нам в России ещё доступен путь ассимиляции тех, кто хочет здесь жить и работать. Многие страны, захлебнувшись в политкорректности и безграничном уважении к культурным особенностям пришлых, уже пропустили точку невозврата.
Попробуйте зайти в ресторан фаст-фуда возле проспекта Мира в пятницу днём. В туалете вы увидите группы темноволосых сосредоточенных людей, моющих ноги в раковине. Рядом мечеть, а им нужно на пятничную молитву. Я уж не упоминаю знаменитые фотографии Курбан-байрама в Москве — людское море молящихся на трамвайных путях. С другой стороны, позволить людям раз в год отправлять свой культ — не такая уж большая плата для империи за лояльность.
Есть некоторое идеализированное представление о миграционной политике: государство должно обеспечить своим коренным гражданам высокооплачиваемые рабочие места, и тогда никаких мигрантов не понадобится.
Оставим единорогов на радуге и будем исходить из того, что есть, и того, что реально может быть.
В крупных российских городах есть работа, которая оплачивается в соответствии с рыночными условиями. Нравится вам это или нет. То есть поездка в такси класса «эконом» может стоить 94 рубля не потому, что кто-то готов голодом уморить несчастного водителя, а потому, что есть водители, готовые выполнить эту работу за две трети указанной суммы. Таким образом, рынок постоянно нуждается в притоке таких согласных на всё. И кто ими может быть? Давайте не будем кокетничать, это, конечно, приезжие из Средней Азии.
В определённой мере мигранты необходимы, вопрос в том, может ли принимающая сторона с этими мигрантами справиться.
Именно сейчас мы попали в некоторый провал — время, когда в России единовременно оказались миллионы людей, принадлежащих к среднему поколению. Они не учились в советских школах в Таджикистане и Узбекистане, они росли в обстановке, когда принадлежность к русскому миру и знание русского языка не имели никакого смысла. Их родители, как правило, имели хотя бы среднее образование, более или менее единое для всего Советского Союза. 250 млн человек так или иначе говорили на одном языке и считали себя частью одной страны. К тем, кому сейчас 25—30 лет, то есть к огромной массе трудоспособного населения, это уже отношения не имеет.
Тут надо подумать: эти люди, приехавшие сюда работать, заработают и уедут или останутся и укоренятся? Первое вряд ли просто потому, что о каких-то серьёзных заработках, которые в перспективе могут стать капиталом, и думать смешно. А вот второе в ряде случаев возможно. И что же тогда? Семья, дети, школа. И вот то поколение, которое пойдёт в школу здесь, ещё можно обратить в свою сторону. Для этого дети мигрантов должны раствориться в общем школьном потоке. Значит, в каждом классе их должно быть совсем немного — один-два человека, а главное: не должно быть никаких отдельных классов и тем более школ для детей мигрантов.
Подобные школы в конечном счёте ведут к геттоизации целых районов. А мы уж, вы простите, хотели бы ассимилировать тех, кто пользуется нашим гостеприимством. Быть русским довольно просто — для этого достаточно говорить по-русски и хотеть быть русским. А иначе не совсем понятно, зачем сюда приезжать.
В анкете для принятия подданства Российской империи 1915 года был такой вопрос: «Свыкся ли с русскими условиями жизни»? Если свыкся — добро пожаловать. Условие-то небольшое.
Но есть и ещё один менее очевидный момент, связанный с миграционной политикой нашей страны. Точнее, с тем, как эта миграционная политика может измениться. Россия в условиях нынешнего теряющего здравый смысл мира вполне может стать интеллектуальным пылесосом. Приезжайте к нам те, кому надоело чувствовать себя в опасности среди безумной политкорректности и непременных требований вставать на колени перед теми, кого ты даже никогда не видел. Приезжайте те, кто имеет отличное от утверждённого всепоглощающим левым дискурсом мнение. Приезжайте. И с русскими условиями жизни свыкнетесь, вот увидите.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.