10 января я приехала в исправительную колонию №1 в Икшу с коллегой Сергеем Леоновым из ОНК Московской области.
Это было обычное посещение: члены ОНК регулярно бывают в местах лишения свободы — и планово, и откликаясь на обращения заключённых, их родственников, информацию СМИ и социальных сетей.
И всё же это была немного особенная история.
Колония в Икше — женская. Шла рождественская неделя, и мне казалось правильным и важным именно в эти дни приехать именно к женщинам, оказавшимся в неволе.
Считайте это гендерной слабостью. Но так было на душе.
Так и сделала.
Думала даже о каких-то гостинцах, но тут — увы. Существуют довольно строгие правила, нарушать которые из-за моих рождественских порывов никто бы не стал.
В колонии (и в изоляторе при ней) — в общей сложности около 300 человек.
Есть статьи тяжёлые, «неженские»: убийства, грабежи. Есть «экономические» (или «хозяйственные») — домашние девочки, аккуратные, мягкие женщины. Там слёзы. Потому что они ещё не привыкли и не поверили до конца. Есть ВИЧ-инфицированные (и большой комплекс системных проблем, которые будем пытаться решить). Есть инвалиды. Есть проблемы с проведением сложной диагностики, которой и в ближайшем городе-то попросту нет. Гипертония, панические атаки. Притом что колония — одна из самых уютных (понимаю, что не то слово, но другого подобрать не могу) среди тех, что довелось повидать. Но само это сочетание: женщины и тюремные стены — вызывает протест в душе.
В одной из камер — израильтянка Наама Иссахар.
Дело её первоначально было громким: задержали в аэропорту с десятью граммами гашиша в транзитном багаже.
Она и не отрицала, что наркотик её. Думала, что не ввозит его в Россию, потому что багаж — в транзитной зоне аэропорта. То есть полагала, что законов РФ не нарушает.
Но незнание закона, как известно, не освобождает от наказания.
Ну и вот — семь с половиной лет общего режима.
Потом была надежда на обмен на русского хакера (ну по крайней мере, обвинённого в хакерской деятельности человека), задержанного по запросу США в Израиле.
Не сложилось.
Потом апелляция.
И буквально накануне суд вышестоящей инстанции оставил её приговор в силе. То есть впереди ещё семь лет колонии. И на тот момент неизвестно какой и где.
Скажу откровенно, в камеру входила готовая ко всему: слезам, истерике, обиде, злости, отчаянию...
Она улыбалась. Тонкая девочка, неплохо говорящая по-русски.
Нет, жалоб нет.
Нет, замечаний нет.
Нет, не холодно.
Да, мама приехала, вчера было свидание.
Да, кормят нормально, гостинцы с воли тоже есть.
Три женщины-сокамерницы больше говорили о ней, чем о себе.
Нет, я не пытаюсь сейчас нарисовать идиллическую картину.
Тюрьма — как бы она ни называлась, какой бы образцово-показательной ни была, какими бы свежевыкрашенными ни были стены и светлыми камеры — тяжёлое, страшное место.
Да, люди, которые оказываются в этом месте, в большинстве своём нарушили закон, порой страшно. И они должны быть здесь, порой… Впрочем, это отдельная тема, к которой я обращаюсь постоянно и буду обращаться ещё много раз. Речь о том, что составов, по которым предусмотрен реальный срок, должно быть меньше.
Здесь — не буду.
Потому что хочу о другом.
Уезжала я из колонии с перечнем вопросов, которыми необходимо заняться немедленно.
Женщина с подозрением на онкологию — личность не подтверждена, гражданства нет. Как делать сложное дорогое обследование, непонятно.
ВИЧ-инфицированные, которым уже долго не подтверждали имунный статус, потому что лаборатория, выигравшая тендер на проведение анализов, мягко говоря, косячит.
Ещё несколько медицинских проблем.
Матрасы кое-где поменять, потому что истончились.
Ещё кое-что по мелочи.
Наамы в этом перечне не было, потому что помочь ей я ничем не могла (хотя несколько раз я возвращалась к её истории и даже вопросы задавала большим дядькам, но оптимизма их ответы не вселяли).
А ещё я написала обо всём об этом у себя в социальных сетях.
И пришли люди. С комментариями о том, с какой это стати.
Лечить зечку с онкологией.
Тратить деньги из бюджета на анализы ВИЧ-инфицированных преступников.
Жалеть мошенниц, рыдающих в неволе.
Умиляться тому, что израильская наркоманка хорошо держится в камере и её опекают такие же преступницы-сокамерницы.
И я поначалу даже не знала, что им отвечать.
И как мантру повторяла формулу, с которой сейчас практически живу (а работаю совершенно точно): «наказание не должно быть пыткой». И что-то про милость к падшим. И милосердие.
Но они меня не слышали.
А сегодня президент России Владимир Путин в Иерусалиме сказал маме Наамы Иссахар, что всё с её девочкой будет хорошо.
И я так понимаю, что это именно про то — про милосердие и милость к падшим.
Ну и так — совершенно на полях.
10 января. Икша. Выхожу из камеры, прощаюсь — и практически в спину: «Ой, какой хороший парфюм».
Девочки — они везде девочки.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.