Премьер-министр Великобритании Тереза Мэй заявила, что у Лондона есть все шансы похоронить брексит и остаться в ЕС. Проигнорировав тем самым итоги состоявшегося в июне 2016 года референдума, на котором большинством голосов было принято решение покинуть союз. Проблема состоит в том, что Мэй не удаётся (по крайней мере, на момент написания этих строк) добиться согласованного в парламенте плана выхода из ЕС, тем самым удовлетворив требования этой организации.
Между тем 12 апреля, согласно настояниям руководства Еврокомиссии, Мэй надлежит представить утверждённый в парламенте проект «сделки» с Европейским союзом. Если этого не произойдёт и Мэй придёт на саммит ЕС 10 апреля с пустыми руками, то в этом случае возможны два варианта — оба неблагоприятные для премьера и её партии.
Либо выход Великобритании из ЕС без «сделки», что означает крайне жёсткие экономические требования, в частности отказ от беспошлинного экспорта английских товаров в Европу, проблемы с деятельностью английских финансовых организаций на континенте, а главное — массу трудностей в инфраструктурном взаимодействии Британии и Европы. То есть большие проблемы для двух британских эксклавов — Северной Ирландии и Гибралтара — и угрозу обеспечению военных баз Британии на Кипре.
В общем, как ни крути, а какая-то «сделка» с единой Европой нужна, но достичь её можно только на условиях частичной дипломатической капитуляции. Любой «мягкий» брексит будет означать нарушение тех принципов, ради которых Великобритания решилась на столь радикальное утверждение своей независимости. Фактически можно на время остаться в Таможенном союзе с ЕС, подчиняться торговым и иммиграционным нормам объединения, но при этом лишиться права оказывать влияние на европейскую политику. Обычно подобное положение сравнивают с положением в ЕС Норвегии — страны, сохраняющей свою самостоятельность, но при этом интегрированной в общий с Европой рынок.
Но уместно было бы вспомнить здесь ту самую Евроассоциацию, которую собирался подписывать с ЕС свергнутый «майданом» президент Виктор Янукович. Конечно, имеется некоторое отличие: даже в случае «мягкого» брексита Великобритания всё же обретала право на вступление в иные зоны свободной торговли, а Украина аналогичного права фактически лишалась. Но по большому счёту речь идёт о чём-то аналогичном и подразумевает подчинение чужим правилам при отсутствии возможности на эти правила влиять, и такое парадоксальное обретение независимости посредством её утраты на некоторое, допустим, не очень продолжительное время, разумеется, всеми главными брекситёрами воспринимается как заведомо оскорбительное.
Но на прошлой неделе главным моментом, который выделили все эксперты, был неожиданный шанс добиться чаемого компромисса.
Шанс состоит в том, что Мэй, если она хочет как-то разрубить этот гордиев узел, нужно вступить в соглашение с лидером лейбористов Джереми Корбином и принять его условия брексита — то есть обязательный Таможенный союз по крайней мере до 2020 года, отсутствие границы с Ирландией, гарантии прав трудящихся, экологические нормы.
Если такое соглашение с политическими оппонентами будет достигнуто в ближайшее время, план «мягкого» брексита будет утверждён палатой общин, и неприятной перспективы проведения второго референдума, за который выступают некоторые лейбористы и противники брексита из других партий, удастся избежать.
Любопытным образом ещё более ужасной представляется консервативному истеблишменту сценарий участия страны в выборах в Европарламент, которые состоятся 23—24 мая. В этом случае, как представляется, победа, скорее всего, достанется крайне правым партиям, упрекающим тори за промедление с брекситом.
Если отстраниться от всей этой законодательной суеты и посмотреть в целом на происходящее, то можно сделать вывод, что в действительности решается сейчас в Великобритании. Думаю, речь на самом деле идёт о двух вещах.
Во-первых, о судьбе старейшей британской политической партии, то есть тори, и о партийной системе страны в целом. Когда лейбористы сменили либералов-вигов в качестве одной из двух крупнейших партий в начале XX века, этот поворот оказался предвестием смерти Британской империи. Разумеется, не главной причиной, но одним из факторов.
Полевение политического спектра стало знаком выхода на политическую сцену классов, не желающих приносить в жертву интересам государства своё материальное благополучие. Что произойдёт в том случае, если аналогичным образом отойдут на второй план консерваторы, которых смогут потеснить, скажем, более радикальные националисты или национал-популисты? А таковая возможность не кажется невероятной сегодня, когда партия тори не демонстрирует единства и сплочения в том числе в плане поддержки своего лидера.
Во-вторых, на кону стоит и нечто гораздо более важное, а именно судьба европейской демократии. Или, во всяком случае, демократии британской, старейшей в Европе. Референдум — такая вещь, к которой лучше не прибегать или прибегать как можно реже. Но уж если референдум проведён, хочешь не хочешь, но нужно действовать в соответствии с его итогами, какими бы неприятными они ни были. Это, по существу, главная аксиома, из которой исходит Тереза Мэй.
Тут ещё дело вот в чём. Великобритания — страна с очень непрозрачной для простых граждан элитой. Здесь своего рода узел коммуникации — сразу несколько пересекающихся сообществ евро-атлантического мира: финансового, разведывательного, аристократического. Лондон наполнен высокопоставленными и богатыми эмигрантами со всего света, здесь расположен крупнейший финансовый центр, здесь выставляются на торги акции всех мировых компаний.
Очевидно, что сам брексит явился во многом выражением протеста англичан против вот этого «глобального Лондона», который был как раз вполне доволен пребыванием страны в ЕС и голосовал в большинстве своём против брексита.
И если сейчас дать понять англичанам, что их недвусмысленно выраженная воля была проигнорирована этими самыми «непрозрачными» элитами с их малопонятными приоритетами, то кончится эта история какой-нибудь новой электоральной революцией, способной наконец обрушить партийный истеблишмент.
Уже такой лидер, как Джереми Корбин с его евроскептицизмом и американофобией, кажется странной фигурой для Великобритании. Можно ожидать появления ещё менее привычных акторов на политической сцене, тем более что партия независимости Великобритании продолжает существовать, а её прежний лидер Найджел Фарадж создал партию брексита и снова идёт в бой.
На языке британской политики этот страх перед тихим английским бунтом называется «верностью демократическому пакту между элитами и народом». Конечно, создавать финансовый центр, подобный лондонскому Сити, было бы гораздо проще в авторитарной стране — вот в Гонконге едва ли возможен аналогичный референдум. Но если Британия перестанет быть демократией, самой старой и самой стабильной в мире, то это окажется ударом пострашнее распада империи.
В конце концов, Британская империя, в отличие от британской демократии, была не первой и не последней. Так что итоги референдума нужно воплотить любой ценой, и любым «последним шансом» придётся воспользоваться. Даже если светлые перспективы, маячившие в 2016 году, окажутся отложены ещё на год или два, а то и на более отдалённый срок. Но, надо признать, такое разочарование постигает всех борцов за независимость в любое время.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.