На Совете Безопасности ООН в понедельник снова обсуждался вопрос применения химического оружия в Сирии. США обвиняют Россию в том, что мы помогаем Башару Асаду применять такое оружие против мирного населения. Россия обвиняет США в клевете и предлагает создать независимый механизм ООН по расследованию химических атак. США отказываются, утверждая, что всё уже расследовано и что, предлагая новое расследование, Россия просто пытается замотать существующее.
Ну о том, как некоторые расследуют, мы можем судить по истории с нашими спортсменами. Сообщения всяких Сирийско-американских медицинских обществ или Сирийских центров мониторинга за соблюдением прав человека (которые находятся, разумеется, не в Сирии, а в США и Великобритании соответственно) заслуживают доверия не больше, чем Освальд с Маклареном. Но давайте всё-таки абстрагируемся от подмётной сущности этих организаций и воспарим, так сказать, над фактурой.
А она такова. Один из «независимых наблюдателей» (звание угадаете сами) 4 февраля сего года сообщил журналистам, что в провинции Идлиб с вертолётов были сброшены две бочки с ядовитым газом. В результате в местном госпитале оказались 11 пациентов «с симптомами, указывающими на поражение организма хлором».
Тут, конечно, уже можно начать задавать вопросы. Например, если ты знаешь, что в бочках был ядовитый газ, то почему тогда не сказать прямо, что пациенты отравлены этим газом. И если ты знаешь, что симптомы пациентов указывают на отравление хлором, почему не сказать, что в бочках был именно хлор. Впрочем, это я придираюсь. Может быть, этот человек волновался.
Меня куда больше интересует число 11. Одиннадцать. А также число 2. Два. Две бочки с хлором. Одиннадцать пострадавших.
А теперь ответьте мне на вопрос: какую военную задачу пытался решить Башар Асад (если это был он), сбрасывая с вертолёта две бочки с хлором? Получить 11 пациентов в местной больнице? Довольно странная задача. Довольно странная эффективность.
Вопрос эффективности применения химического оружия в Сирии интересует меня не первый месяц и даже не первый год. После сирийского химического разоружения все инциденты примерно одинаково удивительны. Ноябрь—декабрь 2016 года, Алеппо. Девять погибших. За месяц! Апрель 2017 года, Хан-Шейхун, Идлиб. 80 погибших. От источника к источнику цифры разнятся, но везде они одинаково незначительны. Конечно, слово «незначительно» довольно цинично применять по отношению к погибшим людям. Но тут ведь всё дело в том, что мы с вами говорим о химическом оружии. То есть об оружии массового поражения.
Во время первого боевого применения хлора в 1915 году, сто лет назад, на месте погибли три тысячи человек. Десять тысяч оказались выведены из строя. За 1917 год в результате применения иприта пострадали 125 тысяч человек.
Ну хорошо, возьмём что-нибудь посовременнее. 1988 год, Саддам Хусейн применяет химическое оружие в Халабдже на территории Иракского Курдистана. Пять тысяч погибших, 20 тысяч пострадавших. Теперь вы понимаете, что такое «массовое поражение»?
У любого оружия есть своя эффективность. У химического оружия она довольно высокая. Если на каждую использованную тонну взрывчатого вещества во время Первой мировой войны пришлось пять погибших, то на каждую тонну иприта — 36 погибших. Конечно, сейчас, когда применение химического оружия запрещено множеством конвенций, его масштабное использование чревато неизбежным возмездием. Которое однажды и постигло Саддама Хусейна.
Но если вы применяете боевую авиацию, снаряжённую бомбами и ракетами, то зачем вам сбрасывать на жилой квартал две бочки с хлором? В чём военная необходимость этого действия? Эффекта — ноль. А вот международного возмущения — сколько угодно.
Ну то есть или Башар Асад клинический мазохист, питающийся ненавистью к себе всего человечества, или же эти единичные химические боеприпасы применяет не он. Потому что ему нет ни малейшего военного смысла их применять.
Нет ни малейшего военного смысла применять такие боеприпасы и тем, кто воюет против Башара Асада. Военного — нет. Однако же иной смысл есть.
Да вот только что, в понедельник, Reuters сообщило человечеству: «Власти США оставляют за собой право начать военные действия против официального режима в Сирии в том случае, если возникнет необходимость предотвратить или остановить применение химического оружия».
Вот и весь смысл.
Заметьте, я практически ничего не понимаю в военном деле. Но я и в спорте с допингом ничего не понимаю, что совершенно не мешало мне видеть тонко продуманную медийную кампанию по недопуску России к Олимпийским играм ещё тогда, когда это мало кому было очевидно. То же самое очевидно мне во всей этой истории с химическим оружием в Сирии. Оно применяется там не для того, чтобы решать задачу военную. А только для того, чтобы решать задачу пиарную.
И если мы видим примеры применения единичных химических боеприпасов до сих пор (или просто сообщений об их применении), значит, задача по сохранению суверенитета Сирийской Арабской Республики пока ещё не решена. И единственное, что останавливает цивилизованное человечество от гуманитарных бомбардировок Дамаска, — это присутствие в Сирии российских ВКС.
Не могу сказать, что я испытываю от этого какую-то радость.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.