15 января 2018-го умер Виктор Анпилов.
Для тех, кто следил за российской политической жизнью в начале 90-х, представлять его нет нужды. Для тех, кто пришёл в политику позже, вероятно, потребуется напомнить. Для молодой политической и околополитической поросли, в лихих 90-х только рождённой, это имя не скажет ничего.
И это я не к тому, чтобы порассуждать о скоротечности и славы, и жизни. Именно эта юная поросль спросила меня в Telegram, почему я не написала о смерти Анпилова.
— Так мы же были по разные стороны баррикад.
— Так радостно напишите!
Молодость цинична, да. Не станем судить строго. И морали, что о мёртвых aut bene, aut nihil, читать не станем.
Я решила написать о Викторе Анпилове, во-первых, именно потому, что мы всегда были по разные стороны баррикад, а во-вторых, потому, что на его смерть политическое и медийное пространство отозвалось как-то очень незаслуженно скупо.
Что ж, если почти не нашлось слов у политических друзей, скажу как политический противник.
Анпилов — если вдуматься — был блестящей демонстрацией того, как в Советском Союзе работали социальные лифты. Крестьянский сын, выпускник ремесленного училища (чуть позже именно ремесленников станут называть презрительным «пэтэушник»), слесарь на заводе, рядовой Советской армии.
В современной России при таком бэкграунде дальнейшая карьера Виктора Анпилова всё ещё представляется невозможной по определению. Аккуратное «всё ещё» пишу с некоторой надеждой, потому что в этом направлении есть некоторые подвижки — талантливую и социально активную молодёжь из глубинки начинают аккуратно привечать и власть, и бизнес, и политические партии.
В СССР для таких — образно говоря — держали «запасной лифт»: квоту для отслуживших в армии, отработавших на заводе или по профилю избранной профессии. Квоту (к слову уж) огромную — до половины студенческих мест. Потому ряды мажоров в престижных вузах были заметно разбавлены рабочими пареньками вроде Анпилова.
Забегая вперёд, скажу, что за это добро он отплатил советской власти сполна. Собственно, если не до последней капли крови, то до последнего вздоха — уж точно. Он бился за неё на баррикадах, сидел в Лефортово, дрался с ОМОНом, мёрз на митингах и одиночных пикетах, уходил в подполье, выпускал газеты-листовки — словом, боролся, как учили его кумиры — пламенные революционеры. От Ленина до Че Гевары.
Он горел и выгорал, как факел на ветру, в то время, когда маститые международники — однокашники и коллеги по цеху (те, которые поднялись в профессию на других социальных лифтах) — тихо старились в номенклатурных квартирах, проклиная Ельцина исключительно на собственных кухнях и радостно спеша на кремлёвские приёмы, если вдруг по старой памяти звали.
Он не ходил, даже когда звали.
Не обрёл политического и личного лоска, присущего партийным лидерам, пусть и оппозиционным. Не пересел на «мерседес», не оброс охраной и свитой, не обзавёлся уютным кабинетом и нарядным особнячком в тихом старомосковском переулке. Да что там особнячком — даже приличным костюмом.
Он ненавидел яростно и громко. И боролся как мог.
Выпускник отделения международной журналистики журфака МГУ, переводчик и журналист, спецкор Гостелерадио в Латинской Америке, он, в сущности, сделал блестящую карьеру, которую не задумываясь швырнул под гусеницы того самого БТР, который стал символом августовского путча 1991 года.
В ту пору он был мне непонятен и вызывал раздражение. Случись нам встретиться, я вероятно задала бы ему вопрос того самого жандармского пристава:
— Ну что вы бунтуете? Ведь — стена!
А он, конечно, ответил бы ленинским:
— Стена — да гнилая. Ткни и развалится.
В отличие от Ленина в 1887 году, он оказался неправ: стена устояла и тогда, и спустя двадцать лет.
Люди, которых он вывел, для того чтобы крушить эту стену, потерпели поражение, пролилась кровь.
Ничего этого из биографии Виктора Анпилова уже не вычеркнешь, но не вычеркнешь и того, что он всегда был рядом с теми, кого звал на баррикады, рядом или впереди. Ничем не отличаясь от них, не лукавя, не предавая и не продаваясь. Никому и никогда. Ни за кремлёвские пряники, ни за госдеповское печенье.
Да, на мой взгляд, он не был приятным и комфортным в общении человеком. Но — если вдуматься — Че Гевара тоже, вероятнее всего, не был. И одно дело фанатеть от команданте, потягивая холодный дайкири в Гаване под нежное пение сладкоголосых мачо «de tu querida presencia comandante Che Guevara», а другое — действительное присутствие рядом команданте и его постоянной, испепеляющей всё вокруг борьбы.
Анпилов так же, как и Че, порой бывал простецки наивен и доверчив, так же очаровывался политиками, которые потом его предавали. Только образ Виктора Анпилова вряд ли станут тиражировать на футболках. И предали его не так страшно, как Че. Ну не сдали же американцам и не обрекли на мучительную смерть.
Всё было проще и обыденнее.
Инсульт настиг его по дороге на встречу с Павлом Грудининым, доверенным лицом которого он стал накануне.
Хоронить Анпилова Грудинин не приехал. Будем надеяться, что Анпилов (он ведь, конечно же, был атеистом) об этом никогда не узнает и покоиться будет с миром в душе.
По крайней мере, я искренне ему этого желаю.
Прощайте, команданте!
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.