От Нобелевской премии мира до преследования рохинджа

Последние вести из Мьянмы (Бирмы) о жестоком насилии буддистов над мусульманами похоронили расхожее мнение о буддизме как о вероисповедании, дающем гарантию от нетерпимости и насилия, — мнение вообще-то ложное и опровергаемое массой исторических примеров, однако же доселе господствовавшее среди широкой публики.

Эти вести к тому же не то чтобы вовсе похоронили, но дополнительно испортили репутацию нобелевских премий мира — если, конечно, этой репутации ещё есть куда ухудшаться.

Ибо премьер-министром Мьянмы (там эта должность называется «государственный советник» — национальный колорит, примерно как в Германии премьера зовут канцлером) является нобелевский лауреат мира за 1991 год Аун Сан Су Чжи. И именно в правление лауреата-миротворца происходит такое. 

До этого образ Аун Сан Су Чжи западной прессой и правительствами рисовался в красках, пригодных разве что для раскрашивания святочного ангела. Журнал New Statesman в 2006 году объявил её героем нашего времени, в 2007 году ей присвоили звание почётного гражданина Канады. Она была награждена Золотой медалью конгресса США и удостоена звания почётного вице-президента Социнтерна. 

Этому, конечно, способствовал многолетний домашний арест, под которым её содержало прежнее военное правительство Бирмы, — при выражении поддержки узнику совести розовую краску жалеть не принято. Но и после её освобождения приторный тон не только не ослаб, а даже усилился. 

В 2011 г. освобождённую Аун Сан Су Чжи приезжал приветствовать Генеральный секретарь ООН Пан Ги Мун, назвавший её «символом надежды для всего мира»; не менее тёплыми были специальные приветственные визиты в Бирму госсекретаря США Хиллари Клинтон и британского премьера Кэмерона. Министр иностранных дел Франции Ален Жюппе приехал лично вручить ей Орден Почётного легиона. С такой радостью приветствовали лауреата Нобелевской премии мира «За ненасильственную борьбу за демократию и права человека». 

Возможно, радость была такой сильной, потому что имело место сочетание приятного с полезным. Служба Euronews тогда в каждом новостном выпуске, посвящённом освобождению Аун Сан Су Чжи, подчёркивала: «Европейский бизнес ждёт на низком старте: богатая алмазами, нефтью и древесиной страна ещё и геостратегический клондайк». Это, заметим, говорила не какая-то марксистско-ленинская газета, во всём склонная видеть материальные интересы классов и группировок, а информационная служба Евросоюза. Вероятно, чаемое сочетание демократии, прав человека, алмазов, нефти и древесины было столь приятным, что от радости в зобу дыханье спёрло, и Euronews каркнула во всё воронье горло.

После чего случилось, то что случилось: Аун Сан Су Чжи не во всём оказалась символом надежды для всего мира. Для мусульман точно не оказалась. 

Большого удивления это, впрочем, не вызвало.

За последние четверть века и даже более столько лауреатов Нобелевской премии мира оказывались в итоге неоднозначными по меньшей мере фигурами, что случай, когда к нобелиату мира совершенно неприменима пословица «Борода апостольская, да усок-то дьявольский», является редким исключением из правил. 

В отличие от прочих нобелиатов — по физике, по химии, по физиологии или медицине и даже по литературе. Здесь неприятных сюрпризов не возникает или почти не возникает.

Но это и понятно. Нобелевские премии по физике etc. присуждаются за некоторые выдающиеся достижения, которые уже состоялись и которые тем самым не подлежат отмене, кем бы впоследствии ни оказался увенчанный лаврами первооткрыватель, хоть серийным убийцей. Открытое им важное физическое явление от этого таковым быть не перестаёт. 

Тогда как нобелевские премии мира, во-первых, всё чаще выдаются авансом (см. премию свежеизбранного президента США Обамы), во-вторых, премия всё больше рассматривается как повод для прижизненной канонизации. То есть нобелевский лауреат рассматривается как не только прошлый благодетель человечества (за что он, собственно, премию и получил), но и как благодетель будущий.

Отчасти тут бескорыстное прекраснодушие — не может же благодетель вдруг взять и натворить всяких негодных дел. Отчасти и корыстный расчёт: канонизированного святого можно использовать в самых разных целях, вплоть до добычи алмазов и древесины. Нимб святого всё прикроет. 

Правда, количество сомнительных канонизаций всё больше. Аун Сан Су Чжи — выдающийся, но далеко не первый пример такой сомнительности, случалось и до неё.

Глядя на это, публика всё чаще вспоминает мудрого Софокла: «Счастливцем никого до смерти не зовите». Благодетелем человечества тоже, ибо всякие бывают реприманды неожиданные. А по-русски — «Хвали день к вечеру».

То, что широкой публике такая эксплуатация нобелиатов всё меньше нравится, — ибо кому же понравится, как его откровенно дурят, — это понятно.

Но ведь и заказчикам кампании по канонизации лауреатов тоже всё меньше выгоды.

Важные лица США, Канады, Англии и Франции водили экстатические хороводы вокруг Аун Сан Су Чжи, искренно или не совсем искренно именуя её надеждой мира и прочими звучными титулами. То есть предполагалось, что канонизированная таким образом дама (или мужчина — см. лауреата Манделу) отработает вложенный в неё символический капитал, когда придёт к власти и преобразует свою страну в приятном для канонизаторов духе.

На практике чаще происходит иначе. Какими бы нимбами и ауреолами ни снабжали политика довольно экзотической страны, не имеющей никакой демократической традиции, по приходе его к власти реально возможны лишь два варианта. Либо он будет отстаивать совершенно чуждые его стране либеральные доктрины рассудку вопреки, наперекор стихиям, и тогда очень скоро он лишится власти. Либо он будет сообразовываться с местной традицией, оставив доктринёрство, и тогда он вполне может даже и превзойти по степени нецивилизованности свергнутую им прежнюю власть.

Большие дяди-заказчики в любом случае останутся в довольно глупом положении. Испускаемые с мукою крики «Оказался наш святой не святым, а сукою» и далее «Ату его! Ату его!» менее дурацким положение большого дяди не сделают.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.