Слишком талантливые словесные упражнения

Сто лет назад, 1 (14) ноября 1916 года, в Петрограде открылась сессия IV Государственной думы. В первый же день работы собрания лидер Партии народной свободы (также известной под названием «Кадетская партия») проф. П.Н. Милюков выступил с речью, которая прогремела по всей России (и даже за её пределами) и считается важной вехой на пути России к революции.

Речь вошла в историю под названием «Глупость или измена?». Обличая правительство, оратор использовал этот риторический вопрос в качестве рефрена. Вообще-то на третий год Мировой войны правительство (в широком смысле слова, то есть включая и царя, и царицу) не ругал только ленивый: патриотический подъём 1914 года давно прошёл. Опять же, и послы Антанты в Петрограде — Палеолог и Бьюкенен (то есть никак не дремучие черносотенцы!) — согласно отмечали, что самодержавная Россия является самой свободной среди воюющих держав. Такого уровня попустительства они и помыслить не могли в своих родных Париже и Лондоне, где ограничения военного времени очень даже ощущались.

Но Милюков придал делу народной свободы новый импульс, не ограничившись простой критикой правительства и лично премьер-министра Б.В. Штюрмера — этим уже никого нельзя было удивить. Он поднял дело на принципиально новый уровень, обвинив правительство (а толстыми намёками — и царствующую фамилию) в сознательном предательстве. Это, конечно, было свежо.

Ключевым пассажем речи стало цитирование передовицы из немецкой газеты Neue Freie Presse: «Как бы ни обрусел старик Штюрмер (смех в зале), всё же довольно странно, что иностранной политикой в войне, которая вышла из панславистских идей, будет руководить немец (смех в зале). Министр-президент Штюрмер свободен от заблуждений, приведших к войне. Он не обещал — господа, заметьте, — что без Константинополя и проливов он никогда не заключит мир. В лице Штюрмера приобретено орудие, которое можно употреблять по желанию. Благодаря политике ослабления Думы, Штюрмер стал человеком, который удовлетворяет тайные желания правых, вовсе не желающих союза с Англией. Он не будет утверждать, как Сазонов (прежний глава МИД России, любимый Антантой. — М.С.), что нужно обезвредить прусскую военную каску».

Речь разошлась в списках по всей России и стала респектабельной, произнесённой с думской трибуны версией народных слухов о том, что у царицы-немки есть прямой телефонный провод с Берлином, посредством которого она сообщает кайзеру все планы командования русской армии. Но одно дело слухи (в народе чего только не говорят), а другое дело авторитетное мнение лидера профессорской партии. Не может же он врать! Отсюда пошёл «заговор императрицы» с последующим его разоблачением.

Ответ власти был никакой — если не считать того, что неделю спустя Штюрмер был уволен с должности премьера. Думский Прогрессивный блок записал это в список своих побед, отставка Штюрмера была интерпретирована как косвенное признание правоты Милюкова, авторитет трона пал ниже нижнего. Россия стремительно катилась к Февралю 17-го.

Чёрный юмор этой истории с невыносимо гражданственной речью всемирноучёного профессора был в том, что главный и ударный довод этой речи был взят из «Нейе Фрейе Пресс», газеты с той ещё репутацией, а процитированную передовицу сочинил входивший тогда в ленинский ближний круг Карл Радек. Что уже довольно забавно.

Уроженец австрийского Лемберга (сегодня Львiв) Кароль Собельзон взял себе псевдоним Радек по имени популярного тогда в немецкоязычной прессе юмористического персонажа. По своей природе трикстера Радек был более всего похож на С.А. Белковского — а если бы Белковский писал под псевдонимом Станислав Симпсон, то сходство было бы вообще стопроцентным.

Поколебать трон заграничной статьёй тогдашнего Белковского? Сегодня в это верится с трудом. Но вот, однако же, — и поколебал, и обрушил.

Это ещё и к тому, что самые грубые фейки имели хождение и сто лет назад. Госсекретарь Колин Пауэлл в 2003 году потрясал с трибуны ООН пробиркой с белым порошком, в результате чего заполыхал весь Ближний Восток. Милюков в 1916 году потрясал с думской трибуны статьёй Радека — и Россия так заполыхала, что последствия сказываются и по сей день.

На вопрос о том, что думал потом Милюков о своей знаменитой речи — всё-таки он прожил ещё более четверти века (умер в 1943 г.), и какой четверти! — ответ будет не слишком лестным для покойника. Он ничего не забыл и ничему не научился.

В конце 1917 г. в письме к бывшему члену Совета монархических съездов И.В. Ревенко (подлинность письма, впрочем, подвергается сомнению) Милюков рассуждал: «Полной разрухи мы не хотели, хотя и знали, что на войне переворот во всяком случае отразится неблагоприятно. Мы полагали, что власть сосредоточится и останется в руках первого кабинета министров, что временную разруху в армии и стране мы остановим быстро и, если не своими руками, то руками союзников, добьёмся победы над Германией, заплатив за свержение царя некоторой отсрочкой этой победы. Надо признаться, что некоторые, даже из нашей партии, указывали нам на возможность того, что и произошло потом. Да мы и сами не без некоторой тревоги следили за ходом организации рабочих масс и пропаганды в армии. Что же делать: ошиблись в 1905 году в одну сторону — теперь ошиблись опять, но в другую. Тогда недооценили сил крайне правых, теперь не предусмотрели ловкости и бессовестности социалистов. Результаты Вы видите сами.

Все это ясно, но признать этого мы просто не можем.

Признание есть крах всего дела нашей жизни, крах всего мировоззрения, которого мы являемся представителями. Признать не можем, противодействовать не можем, не можем и соединиться с теми правыми, подчиниться тем правым, с которыми так долго и с таким успехом боролись».

Подлинное письмо или нет, но в любом случае не для печати. В мемуарах же, написанных в конце жизни и, безусловно, для печати, говорится иное: «Было очевидно, что удар по Штюрмеру теперь уже недостаточен. Надо идти дальше и выше фигурантов «министерской чехарды», вскрыть публично «тёмные силы», коснуться «зловещих слухов». Я сознавал тот риск, которому подвергался, но считал необходимым с ним не считаться, ибо действительно наступал «решительный час». Я говорил о слухах об «измене», неудержимо распространяющихся в стране, о действиях правительства, возбуждающих общественное негодование, причём в каждом случае предоставлял слушателям решить, «глупость» это или «измена»… Наши речи были запрещены для печати, но это только усилило их резонанс. В миллионах экземпляров они были размножены на машинках министерств и штабов — и разлетелись по всей стране. За моей речью установилась репутация штурмового сигнала к революции».

Даже спустя четверть века — никакого покаяния. Хотя тогдашний союзник Милюкова по Прогрессивному блоку националист В.В. Шульгин еще в 1924 году признавал: «Мы были слишком талантливы в своих словесных упражнениях. Нам слишком верили, что правительство никуда не годится».

Суть кадетского мировоззрения, суть, живая и сегодня, как раз в том, что словесным упражнениям и фехтованию с правительством отводится главенствующая роль. Уязвить режим — значит победить, а далее всё, пусть не без некоторых трудностей, будет хорошо и правильно. Что колебать престол в разгар тяжелейшей войны не слишком осмотрительно, что можно вызвать такие хтонические силы, которые сметут и саму фехтовальную площадку — это в кадетский ум не вмещалось. Ни тогда, ни спустя четверть века. Не вмещается и теперь, спустя век.

Русский интеллигент все кузни обошёл, а некован воротился.