«Казалось, что съёмки не состоятся»: Алёна Хмельницкая — о сериале «С холода», благотворительности и отношениях с детьми

— Очень хотелось бы поговорить с вами о проекте «С холода». Знаю, вы попали туда через своего агента — записывали и отправляли самопробы.

— Да.

— Ждали ли вы отклика, рассчитывали на него? Или записали — и забыли?

— Вы знаете, я записала и постаралась, конечно же, забыть об этом. Просто вынуть файл с этой историей из головы. Но...

Честно говоря, это всё было для меня на уровне чего-то сверхъестественного. Я реалист. Романтический достаточно, но реалист. Мне было на тот момент 49 лет. Я думала: «Слушайте, там, наверное, полно русских артистов, которые прекрасно говорят по-английски. С чего вдруг я? Я не особо русской внешности». Думала, что, вероятно, американцы ищут какой-то стандартный славянский типаж. А я совсем не такая.

— Но были требования, да? Женщина около 40…

— Больше даже: в районе 50 лет. Они писали: «восточноевропейская внешность» (знаете, есть восточноевропейская овчарка?). Ну и описание, так скажем, характера героини.

Уже, наверное, после каких-то фото, которые отослала мой агент, мне прислали текст для проб. Две сцены. Одна на русском, другая на английском. Я выбрала, конечно, покороче — на английском. И с огромной помощью моей дочери, которая в совершенстве владеет английским языком, были записаны эти пробы. Она очень мне помогала, говорила: «Мам, успокойся, ты всё сделаешь, ты всё можешь». Я же психовала: как выяснилось, одно дело — на бытовом уровне поговорить на английском, и совсем другое — играть сцену на английском. Это две большие разницы.

В итоге пробы были записаны дома в три часа ночи, когда вся семья улеглась спать.

— И как долго вы ждали отклика?

— Очень быстро они отреагировали — наверное, недели через две. Может быть, даже раньше. Они высказали явную заинтересованность. Начались какие-то переговоры: обсуждались временные отрезки и так далее. Я уже начала в возможность эту верить.

— И ваши первые мысли на этот счёт?

— Всё равно не было никаких мыслей. Надо мной потом очень долго смеялись агент и моя Саша. Потому что в тот момент я должна была участвовать в проекте «Танцы со звёздами»...

— Этот нелёгкий выбор!

— Выбора не стояло, конечно. Но это было очень смешно! Всё в точности как в анекдоте: «Алло. Кто это? Спилберг? Извините, у меня ёлка». Ни в коем случае не умаляю значимости «Танцев со звёздами» — я уже была готова к этому проекту, мне так хотелось в нём принять участие! И вот оно прямо здесь, а там — неизвестно, будет, не будет... И вообще, как-то мне казалось, что мои съёмки в проекте «С холода» не состоятся. Не знаю почему.

— Наверное, защитная реакция психики. А когда появилась радость?

— Конечно, я радовалась, что на мою заявку отреагировали. А когда они позвонили, сказали, что меня утвердили... была какая-то дикая радость! Я всем об этом рассказывала. И судорожно начала заниматься английским: взяла педагога, носителя языка, и углубилась в язык.

Артист может выучить текст на любом языке — хоть на китайском. А как всё будет на площадке? Как я буду работать на этом языке?

Кроме того, сразу оговаривалось, что проект этот долгий, надо уехать на три месяца. Так и случилось — но не сразу. Вся эта история началась до пандемии. В 2020-м я уже улетела в Мадрид и собиралась пробыть там весь срок. Но через неделю нас собрал продюсер и сказал, что страна закрывается, проект замораживается и нам нужно за 24 часа покинуть страну. Все разлетелись кто куда, я — обратно в Москву. Никто не понимал, что теперь будет. Я думала: «Вот, всё-таки что-то помешало. Не одно, так другое. Только пандемии не хватало».

Разлетались с полным неведением, что будет дальше. На сколько это? Разрешат ли ещё съёмки? Когда? Как это будет? Мы вообще не предполагали, что такое возможно. Что это так затронет весь мир. Улетели в абсолютную неизвестность и год были в подвешенном состоянии. Просто ждали, состоятся съёмки когда-нибудь или нет.

— Это был год на подготовку.

— Год на подготовку, да. Чтобы не всё сразу, а чуть-чуть можно было подготовиться.

— Как в итоге всё обернулось? Ваш английский, общение со съёмочной группой, процесс работы с незнакомыми зарубежными кинематографистами?

— Лучше и легче, чем я могла себе представить! Нужно сказать, они очень открытые, дружелюбные. Поддерживали, всё прекрасно понимали. Шоураннером был Адам Гласс, создатель культового сериала «Сверхъестественное». Он очень-очень простой, да и вообще замечательный, прекрасный человек. Адам всё время говорил, какие мы прекрасные, какие талантливые. «Алёна, твой английский гораздо лучше, чем ты думаешь». Вся нервозность ушла довольно быстро, потому что чувствовалась большая поддержка.

Ещё они хотели, чтобы проект получился интернациональным. Он, безусловно, американский, но вот группа была испанская.

— И всё в Мадриде снималось, да?

— Всё там. Поэтому такая мощная энергия.

Адам говорил: «Хочется, чтобы всё было по-настоящему». В сериале нет речи о том, что кто-то плохой, а кто-то хороший. Это шпионский детектив. Там все такие...

— ...непростые.

— Да, непростые и с одной, и с другой стороны.

Адам очень хотел, чтобы всё было по правде, чтобы мы говорили по-русски, нормальным естественным языком, а не клишированным. Иногда ведь как бывает — смотришь и думаешь: «Боже, какая-то клюква! Так не разговаривают, так себя не ведут...» Мы со Стасей Милославской очень много меняли, советовали. Объясняли, что так не говорят, говорят иначе. Они шли навстречу, отвечали: «Спасибо большое, мы именно хотим, чтобы это всё не было неправдой». И мы всячески старались, чтобы нам не было стыдно за то, как мы общаемся на русском.

— Вы участвовали и в европейском, и в российском блоках проекта. Оба снимали в Мадриде?

— Да, московскую историю тоже в Мадриде снимали.

— Говорят, что зарубежные кинематографисты более дисциплинированные. Например, смена заканчивается в строго определённое время, никого не задерживают. Это так?

— Это действительно так.

В фильме очень много трюков, драк. Много компьютерной графики — там есть элементы фантастики, превращений. Поэтому работали двумя группами. На площадке всегда всё было очень чётко, и заканчивали, естественно, вовремя.

Просто была возможность репетировать. Мы встречались с режиссёрами в другие дни, вне съёмок. Встречались даже в съёмочных локациях и буквально всё обговаривали. Когда мы выходили на площадку, то уже были готовы на 100%. Не было поиска: как это снимать, откуда, давайте сейчас поговорим о сцене... Нам давали возможность проговорить все нюансы до.

Безусловно, эта возможность обусловлена деньгами. В России очень редко когда даётся подготовительный период, во время которого можно всё обсудить вне площадки. К сожалению, крайне редко. У меня в наших проектах такого не было. И ещё я, наверное, впервые участвовала в проекте, который снимался абсолютно по хронологии сериала. От первой серии и до восьмой — подряд.

— Для артиста это большой подарок. Есть возможность прожить историю.

— Конечно. Обычно работают именно по локации: в одном месте снимают насквозь, для всех серий. А здесь нет — мы возвращались в локации. Шли абсолютно по хронологии сюжета. Круто, что была такая возможность! Но это, очевидно, гораздо затратнее.

— Алёна, а у вас было свободное время, чтобы передохнуть, погулять, что-нибудь поделать?

— Конечно. У меня всё-таки не главная роль. И наверное, в другой ситуации, если бы не было пандемии, я слетала бы в Москву. Может быть, ко мне бы кто-то прилетел. Но поскольку мир оказался закрыт, возникли большие перерывы.

Я, естественно, исходила весь Мадрид вдоль и поперёк. Была во всех музеях! Испанию тоже закрыли, мы не могли путешествовать между городами. Но что касается Мадрида и окрестностей — были везде! Я приехала со своей младшей дочкой Ксюшей, что, конечно, тоже помогло пережить эти три месяца. Совсем в отрыве от семьи было бы тяжелее.

— А чем она занималась, пока вы были на съёмках?

— Во-первых, она училась онлайн в своей школе. Плюс она учила испанский язык, всё время занималась с педагогом. А вообще мы замечательно проводили время. Там совершенно замечательные парки, зоопарки... В общем, гуляли, смотрели, ездили. Единственное, она очень скучала по общению — три месяца без сверстников. Этот момент был для неё тяжёлым. А всё остальное прекрасно.

— И съёмки, судя по всему, тоже прошли отлично. А как вам результат? Вы писали, что уже видели финальную версию. Соответствует ли результат вашим ожиданиям?

— Да. В какие-то моменты, может быть, даже круче получилось.

Мне кажется, это очень удачный проект. Об этом говорит и то, что мы сейчас на третьем месте по просмотрам в мире на Netflix (после записи интервью лента поднялась на второе место рейтинга. — RT). Люди смотрят. Конечно, есть поклонники жанра, есть люди, которым этот жанр не очень заходит. Но я думаю, это круто. Я очень довольна.

— А вы сами поклонница этого жанра? Сценаристы обычно любят жанры, в которых работают. С актёрами по-другому?

— Думаю, так же. Мне было интересно, потому что я ещё не снималась в таком жанре: всегда интересно сделать что-то, чего ещё не пробовал. Тут я антагонист, злодей… Интересно играть таких персонажей — сложных.

— Может быть, вы смотрели другие фильмы о русских шпионках — «Красный воробей», «Чёрная вдова», «Солт». Вот мне кажется, чем-то «С холода» выгодно отличается от этих проектов.

— Сложно сказать прямо сейчас, чем именно. Но вот что мне нравится (кажется, как раз это и отличает проект): здесь всё многогранно, объёмно и неоднозначно, нет чёрного и белого. Очень классно выписаны характеры — особенно женские. Главную женскую роль исполняет Маргарита Левиева, русская по происхождению (но она, конечно же, американка. Её в детстве родители увезли в Америку). Она играет супершпионку. А ей 40 лет! На такие роли, главные, обычно берётся другая возрастная категория. Согласитесь, что 40 лет, супершпионка, исполняющая все трюки... это прорыв.

Плюс действительно сложный характер. Она не просто шпионка. Она и мама — показываются все её переживания, связанные с дочкой. Очень много личностных моментов. Мне кажется, всегда интереснее, когда ты не просто следишь за пулялками-стрелялками, а когда есть личная история. Тогда ты больше подключаешься.

— В каком-то из интервью вас спросили о самом ярком моменте съёмок. Тогда вам нельзя было рассказывать. Теперь можно? Что вам запомнилось больше всего?

(Внимание, в ответе — спойлер!)

— Наверное, как мне делали пластический грим. Я играю два возраста: в какой-то момент моей героине на 20 лет больше, чем мне в действительности, поэтому меня сильно изменили. И мне очень понравился этот образ. Было интересно — некое отстранение от себя. Я седая, в парике... Мне кажется, артистке надо обладать смелостью, чтобы практически половину времени пробыть в образе пожилой женщины (как раз в этой части я начинаю говорить по-английски). 

Вот я ещё что очень хотела бы сказать: если у людей есть возможность посмотреть сериал без дубляжа, пускай они обязательно это сделают. Мы в сценах переходим с английского на русский, и в этом фишка. Когда ты слушаешь дубляж, такого нет. Поэтому большая просьба к зрителям: есть русские субтитры, пожалуйста, смотрите с субтитрами!

— Зарубежные поклонники появились у вас после этой истории? Может быть, кто-то стал написывать в Instagram...

— Мы сейчас активно пиарим наш проект в сетях. Поэтому, конечно, появляются люди, которые что-то пишут. Из Америки, из Испании, ещё откуда-то.

Сериал только 28 января вышел. Мы очень надеемся, что как можно больше людей из разных стран его посмотрят. Возможно, от этого зависит, будет второй сезон или нет.

• © Кадр из сериала «С холода»

— А пока что занимает большую часть вашего времени? На чём сейчас сфокусировано ваше внимание?

— На благотворительном фонде, основательницей которого я являюсь. Уже второй год как. Я работаю, снимаюсь, но огромное количество времени, внимания и погружённости — это благотворительный фонд.

— Как вы начали заниматься благотворительностью?

— Вообще, я давно занимаюсь благотворительностью. Но вот с этим фондом... Он называется «Звезда на ладошке», мы помогаем детям со СМА, спинальной мышечной атрофией.

Это произошло в пандемию, в 2020 году. Моя подруга сказала: «Есть такой ребёнок из Астрахани, мальчик Лёня. Надо собрать 150 млн рублей на самый дорогой укол в мире. Как мы можем помочь?» И мы стали этим заниматься в качестве волонтёров, помогать этой семье. Почему-то у меня не было ни малейшего сомнения, что мы соберём нужную сумму. Мы её в конечном счёте собрали. Но за это время настолько погрузились в проблему, прочли всё что можно об этом диагнозе, что к моменту, когда сбор закрылся, уже не смогли оттуда вынырнуть. Потому что поняли: в наших силах помочь реальным людям, детям.

Наверное, за минувшее время это стало главным делом моей жизни. Тебе никто не говорит, что делать, куда идти, кому звонить. Но ты просыпаешься и начинаешь действовать.

— Вы сами ищете меценатов?

— Мы занимаемся всем. Мы и меценатов искали, и организовывали народные сборы, и общались с властями, с Минздравом, с чиновниками... делали всё-всё-всё, что возможно.

— Вы при этом не испытываете какого-то чувства неловкости? Чулпан Хаматова как-то сказала: «Училась быть попрошайкой».

— Мне очень не нравится это слово — «попрошайка». Надо понять, что в этой ситуации ты просишь не для себя. Это очень сложно. Мне тоже было сложно постоянно просить. Но когда ты понимаешь, что пытаешься спасти жизнь конкретному ребёнку, все твои неловкости уходят на задний план. Благодаря своей известности ты можешь привлечь массу людей, распространить информацию. И ты используешь все силы, чтобы это сделать. Безусловно, сложно. Но когда видишь результат, то понимаешь: оно того стоит.

— Известность помогает, она никогда не мешала в этом вопросе?

— Да. И я считаю, что когда речь идёт о таких суммах...

Многие говорят: «Благотворительность — дело тихое». Наверное, хорошо, когда тихое. Но когда дело не поставлено на рельсы, когда все сборы — как маленькая война... Простой семье (да даже не простой!) собрать 150 млн рублей — из категории фантастики. Здесь без огласки ничего нельзя было бы сделать. Мы об этом кричали со всех страниц, изо всех СМИ, откуда только возможно. Об этом узнавали богатые люди и люди, от которых что-то зависит.

Плюс ещё люди очень боятся, что попадут на мошенников, что деньги пойдут куда-то не туда. Поэтому я своим лицом отвечаю за честность этих сборов, что ни одна копейка не уйдёт в сторону, что всё пойдёт именно на помощь детям. Спасибо огромное тем, кто направляет деньги в наш фонд, помогает нашим детям, за доверие. У нас всё проверено. И юридически, по документам, всё честно. 

— Многие правда очень скептически относятся к благотворительности. Подозревают фонды в мошенничестве или думают, что их скромный вклад ничего не изменит. По-вашему, как можно изменить это отношение? Что сделать, чтобы люди не боялись жертвовать?

— Мы пытаемся его изменить. Не только мы, но и другие фонды. Везде есть люди честные, есть нечестные. Конечно, есть и мошенники, есть, так скажем, нечистоплотные фонды. Безусловно. Но если вы хотите перевести деньги, можно почитать, немножко углубиться. Позвонить, спросить — как, что? Просто узнать, вот и всё. У нас вся история абсолютно прозрачная — и в сетях, и на сайте. Про этих деток тоже можно почитать. У них есть свои странички, которые ведут родители.

Мне очень хочется, чтобы отношение к благотворительности изменилось. Чтобы это было престижно и абсолютно нормально.

Наверное, надо рассказывать детям, что всегда есть люди, кому надо помочь. Всегда есть кто-то, кому хуже, чем тебе. Надо воспитывать в детях милосердие и понимать: нам повезло, что мы здоровые, можем зарабатывать своей профессией и что-то давать, делиться, помогать другим.

— А вы со своими детьми проводили такие беседы?

— Если вы живёте в одном мире, общаетесь, они видят, чем ты занимаешься, то специальные беседы не нужны. Конечно, моя младшая дочь задаёт куда больше вопросов, чем старшая. Я ей всё рассказывала, показывала, так что она в курсе всех дел. Что-то Ксюша даже сама пыталась организовать, собрать для деток.

Очень хочется, чтобы это было нормой. Есть ежемесячные пожертвования: то есть необязательно жертвовать какую-то непосильную сумму. Маленькие суммы, но постоянно, тоже очень помогают.

У нас на сайте тоже скоро появится возможность сделать ежемесячное пожертвование. Мы договариваемся с брендами, фирмами, заключаем договоры. Скажем, с косметическим салоном, который какой-то процент от стоимости своих процедур будет переводить в наш фонд. И от этого хорошо всем. Люди понимают, что они не просто что-то покупают, а могут помочь детям. Мне кажется, эта мысль должна быть посеяна в головах.

Надо быть благодарным за то, что ты имеешь, и за возможность делиться с другими. Не у всех есть такая возможность. И никто не знает, в какой ситуации окажешься через какое-то время ты сам. Или твои родные. Нужно мыслить немного шире. 

Кстати, как ни странно, в пандемию, когда люди теряли бизнес, мы собрали очень много денег для детей. Произошла переоценка ценностей. Видимо, люди задумались... Стали более великодушными, появилось время подумать, зачем мы, что мы, как мы. Люди жертвовали очень хорошо в это время. 

Сейчас и государство стало помогать конкретно с этой проблемой. Собирать деньги на это лекарство — сумасшедшие совершенно — очень тяжело без помощи государства. Во многом благодаря огромной огласке со стороны СМА-сообщества был создан государственный фонд «Круг добра», который занимается именно детьми с редкими генетическими заболеваниями.

— Будем надеяться, что всё будет только лучше. А у меня возник ещё такой вопрос. Складывается впечатление, что вам удалось выстроить очень хорошие отношения с детьми. Хотелось бы узнать, в чём секрет.

— Я просто стараюсь выстроить доверительные отношения. Мне кажется, очень важно, чтобы ребёнок не боялся прийти к тебе со своими проблемами, страхами, с какими-то неуверенностями.

Сейчас, при этом обилии информации не самой лучшей, при всём контенте, который льётся из соцсетей, очень сложно найти опору. Поэтому опорой должна быть семья. Но для того чтобы ребёнок пришёл к тебе и что-то рассказал, он не должен бояться. Вот это, наверное, основное.

— Вы упомянули, что сейчас очень много всего льётся из сетей. Вы как-то регулируете этот момент?

— Стараюсь регулировать, хотя это очень сложно. Даже если ты ограничишь присутствие своего ребёнка в сети, он всё равно находится в социуме. Всё равно услышит, увидит. Воевать против гаджетов абсолютно бессмысленно. Но ты можешь из них же набраться чему-то хорошему: посмотреть массу научных фильмов, посетить онлайн любой музей, послушать интересных людей. Можешь чему-то научиться. А можешь смотреть коротенькие тупые видео... но это абсолютное профукивание своей жизни.

Чтобы такого не происходило, наверное, надо садиться и вместе с детьми в том же телефоне смотреть вещи, которые их могут увлечь, но совершенно другие. Не говорить: «Уберите, и чтобы мы никогда этого не видели!» А предлагать им что-то.

— И своим примером, наверное, показывать. Хочешь, чтобы ребёнок читал, сам садись с книжкой.

— Вы знаете, это сейчас сложно. Ксюше, например, очень сложно даётся чтение. И не только ей. Вообще новое поколение гораздо меньше читает. Мир стал быстрее, всё стало быстрее. Что-то им неинтересно, что-то им долго.

— Внимание рассеивается.

— Да. Я вот сейчас слушаю аудиокниги. Сложно читать — можно включить что-то. Пусть книга заходит через уши. Можно посмотреть фильм по классическому произведению. Лучше так, чем совсем ничего не делать. Надо использовать абсолютно все способы, чтобы дети знакомились с классикой. В противном случае я не знаю, где выход из этой ситуации.

Очень сейчас сложно. Действительно изменился мир. У нас были книги и телевизор. Можно было пойти в кино. Но по сравнению с сегодняшним миром — это небо и земля. Поэтому нужно подстраиваться, искать пути к своему ребёнку. А что делать?