«Куда бы я ни приезжала, я всё время чему-то училась»: Светлана Захарова о зрителях, закулисье балета и Коко Шанель
Светлана Захарова о зрителях, закулисье балета и Коко Шанель
- © Екатерина Штукина / РИА Новости
— Светлана, спасибо большое, что, учитывая ваш насыщенный график, вы нашли для нас время.
— Спасибо, мне очень приятно. Действительно, график насыщенный, несмотря на то что большинство театров в мире закрыто. Мы продолжаем работать. И сейчас не совсем обычные условия: всего 25% зрителей будет в зале. До этого было 50%.
Но не очень ощущалось, что зал полупустой. Всё-таки какое-то количество людей присутствовало, и энергетика присутствовала. Сейчас будет 25%, до середины января. Надеюсь, только до середины января...
— Во время выступления вы обращаете внимание на зрительный зал?
— Зрительный зал, как правило, тёмный, а нам в глаза светят софиты. Поэтому зрителей я могу увидеть только во время антракта и когда поклоны, после выступления. А так, в принципе, я их только чувствую. Я чувствую их энергетику, их взгляды и внимание. Я чувствую, когда зритель шебуршит, у кого-то что-то упало, зазвонил телефон, присутствует какая-то невнимательность. Но в основном в зале полная тишина, полное внимание и концентрация на сцену.
— Когда шебуршат, это скорее вас отвлекает, или вы думаете: «О, зрители там, смотрят»?
— Я об этом не думаю. Это просто человеческий фактор. Мне не хочется думать о том, что кто-то это делает специально. Хотя бывали такие случаи и в моей жизни, и в жизни моих коллег. У кого-то может зазвонить телефон в самый драматический момент.
И у меня были случаи, когда в Париже я танцевала «Жизель» в Гранд-опера, и во время действия, во время сцены сумасшествия кто-то кричал из ложи. Я не понимала, что говорили. Потом мне рассказали, что это была русская фанатка какой-то другой балерины, которая пришла меня немножко сбить с толку, сбить с настроения...
Такие вещи закаляют, наверное. Такие моменты, наоборот, делают тебя сильнее. И потом ты уже готов на всё.
— Если не зрители, может быть, коллеги по цеху какие-то, что называется, пакости совершали?
— Вообще такие вещи характерны для любой среды, не только для балетной. Это даже не обязательно может быть искусство. Когда человек талантливый, неординарный, когда он тянет на себя внимание, когда он выходит на сцену и зритель его любит, естественно, вокруг рождается много недоброжелателей, которые, бездарные, хотят любым способом оказаться на его месте... Но я не могу вспомнить в своей жизни что-то отвратительное.
— Битое стекло в пуанты?
— Никогда. Я не могу вспомнить, чтобы с моими коллегами такое происходило. Большинство артистов, мне кажется, люди верующие. Потому что это помогает. Иногда человек не может с собой справиться, а помогают силы, которые мы не видим, а только ощущаем.
— Ваше ближайшее выступление состоится завтра (интервью было взято 27 ноября 2020 года. — RT) на Новой сцене... И какая-то грустная тень пробежала по вашему лицу.
— Думаю, если бы я выступала завтра здесь, на исторической сцене, я сегодня отменила бы все интервью. Потому что выступать на исторической сцене — это совершенно другая концентрация, другие эмоции... Скорее всего, потому что на этой сцене присутствует история. На ней выступали самые великие балетные и оперные артисты. Конечно, ответственность совершенно другая.
— Помимо эмоций и атмосферы, есть какие-то технические различия между сценами?
— Размер, конечно же, отличается. И наклон — мы его называем покат. Публика этого практически не замечает. Бывает такая сцена, что ты кладёшь шарик — он катится в оркестровую яму, даже не стоит на месте. Бывает совсем плоская сцена, без наклона. И тут уж, наверное, каждый использует свою школу, потому что идёт уже другая техника, другие приёмы.
«Раньше средней школы учить балету нельзя»: Николай Цискаридзе о талантливых детях, конкурентной среде и Instagram
— То есть зрители ничего не чувствуют, а ваши пальцы...
— Да. Как правило, зритель удивляется, почему балерина начинает фуэте в одной точке, а заканчивает где-то в другой. Это, конечно, тоже нехватка школы, этому учат: как нужно держать спину на покате, как держать спину, когда нет поката...
Мы отрабатываем эти тонкости. У нас в репетиционном зале тоже есть наклоны. И поэтому нам необходимо проводить репетицию, когда мы приезжаем в какой-то новый театр. Обязательно попробовать сцену.
— Вы упомянули, что Новая сцена спасла труппу Большого театра в тот момент, когда здесь шла реконструкция, и помогла всем сохранить форму. Сейчас у нас сумасшедшее время, COVID-19, меры безопасности. Это тоже стало большим испытанием. Что помогало вам оставаться в форме?
— Все занимались дома. У всех разные условия, и первое время в интернете даже выходили всякие хохмы, когда балетные артисты — не только российские, но и зарубежные — показывали, как они занимаются. Кто-то держится за плиту, кто-то за раковину на кухне. Кто-то на маленьком пятачке что-то пытается сделать, поддерживать таким образом форму. Сначала это было даже забавно. Но потом, когда это всё продлевалось и продлевалось, напряжение ужасно росло. И я помню, что первый месяц карантина, сидения дома и занятий в домашних условиях доводил до какого-то бешеного страха.
— Вы за что держались?
— У меня, слава богу, хорошие условия дома для того, чтобы заниматься. И зеркала, и балетный станок. И в Большом театре мне выдали линолеум...
— Это не тот линолеум, который у всех на кухнях лежит, какой-то особый?
— Специальный линолеум, который предназначен для выступления. Необязательно балетный — сейчас уже весь танцующий мир занимается на линолеуме.
Начиная со второго месяца мы все уже сплочённо встречались каждое утро на платформе Zoom. Педагоги Большого театра давали нам утренние классы.
Но, когда ты сидишь (на самоизоляции. — RT), понимаешь, что утренний класс — это, как мы иногда шутим, для пищеварения. Для балетного артиста это не нагрузка. Поэтому, конечно же, начинала искать в интернете какие-то сложные уроки, пилатес-филатес.
— В октябре состоялась петербургская премьера балета «Габриель Шанель»... Это биографический балет. Насколько тяжело исполнять такую роль?
— Как оказалось, мы очень мало знаем о создательнице модного дома «Шанель» — Габриель Шанель. Я, честно говоря, до того как начала работать над этим образом, вообще практически не интересовалась самой личностью.
Её бренд и она — для меня совершенно отдельно. Когда я начала копаться в её жизни, смотреть, читать мемуары, я съездила в Париж, побывала в её квартире, на рю Камбон, посмотрела, какая там обстановка. Меня возили, показывали: где-то ближе к окраине Парижа есть огромный центр, где модный дом «Шанель» хранит большие коллекции.
— То есть для артиста балета тоже необходимо знакомство с персонажем.
— Конечно. Особенно когда ты танцуешь живого персонажа, который существовал, очень важно понять её, проникнуться, почувствовать. Когда я прочитала её мемуары, у меня столько всего в голове перевернулось! Я увидела, насколько, с одной стороны, она была сильная, целеустремлённая, готовая пойти на всё, чтобы добиться своей цели. С другой стороны, это была маленькая ранимая женщина, которая всю жизнь любила, влюблялась, дарила свою любовь. И в итоге она пришла одна в этот свет и из этого света ушла в полном одиночестве...
Она любила русский балет. Я не знала, что она спонсировала целые спектакли Дягилева, наши знаменитые Русские сезоны. И какие-то спектакли она «одевала», делала костюмы. Она вообще очень любила русское.
Балет был поставлен с нуля. Совершенно ничего не было — ни либретто, ни музыки, ни хореографии. Илья Демуцкий специально написал музыку, Юрий Посохов поставил хореографию. И вот, когда уже начинало всё вырисовываться, когда я уже видела, что готова хореография, я начинала это всё чувствовать, проживать, и особенно когда я уже была в образе, в костюме, в этом парике. При выходе на сцену я чувствовала такую боль в моменты расставания... Я прямо проживала жизнь Шанель.
— У Светланы Захаровой что-то общее есть с Габриель Шанель?
— Меня очень часто спрашивают об этом. И многие думают, что есть. На самом деле, мне кажется, нет. Тем интереснее мне было. Всегда очень интересно исполнять персонажа, героя, на которого ты совершенно не похож... Когда я танцую в спектакле, люди мне верят. Очень многие мне писали об этом, говорили после спектакля, что просто видели живую Габриель Шанель. Пусть люди думают, что она такой и была.
— Вы танцевали на лучших сценах, у вас титул «этуаль» театра Ла Скала. Вы чувствуете разницу, когда смотрите на иностранных коллег? Всё-таки русская балетная школа отличается? Может быть, другие подходы, форма, эмоциональная наполненность. Вам приходится подстраиваться под это? Какие-то новые техники осваивать.
— Да, конечно. Когда я была более юной балериной, которая только-только первый раз куда-то приезжала, мне хотелось всем доказать, что я соответствую, что я имею право танцевать в Гранд-опера.
Ведь французская школа очень отличается от российской. Мне хотелось, не теряя то, чему научили меня здесь, в России, научиться у французов чему-то новому.
Поэтому, куда бы я ни приезжала, я всё время чему-то училась. И за это время у меня уже такой багаж (сформировался. — RT), что готова была практически с нескольких репетиций выходить на сцену совершенно с незнакомым партнёром... Ведь никому не скажешь, что я немножко завалилась, потому что партнёр меня свалил. Всю вину приходится брать на себя, и держать, и учиться. Это тоже была большая школа для меня.
— Теперь я понимаю, почему такой статус… Там, наверное, выше уже нет?
— Такой титул сегодня носят только два человека — это я и Роберто Болле. Притом я иностранка. Первая русская, которая получила этот статус.
Я так люблю Ла Скала. Этой мой родной театр... Я туда приезжаю как к себе домой. И с компанией, абсолютно со всеми, я общаюсь с такой любовью. И ко мне там тоже очень хорошо относятся.
— Есть ли у вас любимая публика?
— Вообще публика бывает удивительная. Иногда ты приезжаешь в какую-то страну, в какой-то город, театр, где ты никогда не был, а там тебя уже ждут. Это просто невероятно.
— Была публика, которая совершенно не отвечала вам?
— Бывало всякое. Но мне всегда казалось, что в этом виновата я. Потому что публику не обманешь. Если на сцене высокое искусство, если ты отдаёшься полностью, то кто бы ни сидел в зале, в конце концов он растает.
— В этом году исполняется девять лет вашему благотворительному фонду. Есть ли у вас время следить за судьбой стипендиатов? Как много вы отдаёте этому?
— Наш фонд более чем 20 студентам выплачивает ежемесячную стипендию. Ещё мы проводим красивое новогодне-рождественское мероприятие...
За детьми очень интересно следить. Допустим, мне говорят: «Твой бывший стипендиат теперь работает в Большом театре или выиграл какой-то конкурс». Приятно. Я не могу сказать, что веду контроль за этими детьми. Но какая-то человеческая поддержка необходима.
— Очень хотелось бы поговорить о детях, об обучении балету. В частности, с вашим коллегой Николаем Цискаридзе мы тоже плотно общались на эту тему и затронули вопрос возраста, с которого оптимально начинать. Николай Максимович однозначно придерживается того мнения, что не раньше десяти лет. Насколько я знаю, вы тоже в десять лет поступили в хореографическое. Но мы сейчас видим очень много школ, когда двухлетних, трёхлетних детишек отдают. Ваше отношение к этому какое?
— Николай Цискаридзе — один из моих любимых партнёров. Мы очень тепло и близко общаемся. У него колоссальный опыт... Он столько лет руководит Академией русского балета, что у него уже сложилось своё мнение.
Я пришла в десять лет, потому что у нас начальная школа была три класса, сейчас — четыре. Я считаю, что после четвёртого класса немножко поздновато. То есть в 11 лет, получается. Уже приходят достаточно взрослые девчонки и порой очень маленькие мальчишки. Потому что мальчишки развиваются позже. Мы-то их берём как первый класс, они у нас первоклашки. И они уже такие все взрослые, опытные, всё умеют.
Ребёнка нужно развивать с трёхлетнего возраста. С двух, наверное, ещё рановато. Ещё связочки не окрепли, координации совсем никакой. А вот с трёхлетнего возраста маленькие топотушечки, хлопушечки, музыку чтобы слушали, двигались под музыку, танцевали.
Пусть это будет спорт или что-то другое, но ребенок должен куда-то ходить заниматься. Пусть это будет вокал, музыка. А дальше уже в каждом направлении есть свой старт профессионализма.
— Пандемия бросила вызов и ветеранам сцены, опытным артистам. Может, даже будет какая-то возрастная яма?
— Да, это очень сложный период. И у ребят, которые выпускались, не было выпускного концерта, того, к чему они шли, — экзаменов. И, мало того, они всё это время тоже дома занимались, поддерживали форму. Это очень трудно было и детям, и педагогам... Артиста, тем более ребёнка, нужно смотреть со всех сторон. А когда стоит маленький экранчик, там 15 детей и бедный педагог должен за всеми уследить — это просто катастрофа.
— Вы уже не первый сезон ведёте телепередачу «Большой балет». Как вам кажется, ей удаётся популяризировать балет? И вообще — нужно ли это? Всё-таки балет — это рафинированное, изысканное искусство. Стоит ли его нести в массы?
— Мне кажется, стоит. Дело в том, что многие, увидев по телевидению балет, просто заинтересуются этим видом искусства. Ведь не во многих городах России есть академические театры c профессиональной труппой, куда ты придёшь и посмотришь спектакль.
В советское время очень часто показывали балет, концерты в Кремлёвском дворце съездов. Были трансляции на весь Советский Союз. И тогда все знали, кто такие Галина Сергеевна Уланова и Майя Михайловна Плисецкая.
Популярность сама по себе не происходит, этим нужно заниматься. Поэтому я очень поддерживаю этот проект — «Большой балет». И есть ещё проект «Большие и маленькие», где танцуют дети. Это, мне кажется, очень важно... Тебя видят, тебя замечают, на тебя обращают внимание, о тебе говорят. Тебя обсуждают, что тоже немаловажно.
— Вам нравится, когда вас обсуждают?
— Мне — нет. Но в то же время, знаете... Неважно, что, главное — чтобы говорили. Мне нравится, когда говорят что-то хорошее, что-то приятное. Когда негатив, я, конечно, могу раздражаться, обижаться. Когда успокоюсь, могу прислушаться. Я начинаю анализировать, почему человек подумал так. И в следующий раз уже реагирую по-другому.
У нас вообще профессия — всю жизнь учишься. Рядом всегда педагоги, которые тебя всё время учат. На сцене ты балерина, звезда, а в зале — всё время ученик. Всё время нужно преодолевать себя, искать что-то новое, отрабатывать технические движения. Эти знаменитые 32 фуэте просто так не даются. Их нужно каждый день накручивать, чтобы ты на сцену вышла — и работа была не видна. Чтобы был только танец и эмоции. А это всё труд, репетиции, часы, месяцы, годы, проведённые в балетных залах.
Полную версию интервью смотрите на RTД.