«С моими героями у меня мало общего»: Никита Панфилов об экранных образах, экстриме и возвращении на сцену
Никита Панфилов об экранных образах, экстриме и возвращении на сцену
- © @panfilov_nikita
— Ваш герой из сериала «Лихач», Сергей Сотников, любит экстремальную езду. Лично вам это тоже близко?
— Да, у меня все штрафы только за превышение. Не могу ездить там, где пустая дорога, а ограничение — 40.
— А что ещё у вас с ним общего?
— Особо ничего. Вообще, с моими героями у меня мало общего — это всё выдуманные образы.
— Вы сами выполняли трюки в кадре?
— Нет, конечно! Это делали обученные люди, профессионалы — гонщики и каскадёры. Мне доверяли только проезды и другие несложные вещи.
— А драться самому на съёмках приходилось?
— Драки — это другое, в них я снимался сам. Там всё видно. Это в проездах каскадёр в шлеме, а в драках дублировать тяжеловато!
— Тяжело вам даётся постановка таких сцен?
— Уже нет, наверное. Потому что у меня всё-таки большой опыт. Тем более, учитывая, что мы в институте это всё проходили...
— А травмы получали?
— В каждом фильме, где что-то такое происходит, травмы случаются. Можно прямо по телу посчитать, сколько было, чего и как. Но самое интересное, когда что-то разбивают. Это обычно входит в фильм. Такое жертвоприношение богу кино.
— В «Лихаче» присутствует любовная линия? Кто-то растопил сердце вашего героя?
— Конечно, там будет любовная линия. И открою тайну: не только у моего персонажа. Там много романтики.
— Часть съёмок проходила в Сочи. Здорово было сниматься на побережье?
— Да, великолепно! Основная часть проходила в Сочи. В павильонах снималась только одна серия, а всё остальное — на побережье. Мы ещё застали бархатный сезон. Красота там, конечно! И все заявочные планы, все пролёты — это дорогого стоит. Снимали с удовольствием. Это украшение фильма.
— А отдохнуть успели, пока там находились?
— Конечно. Хотя маловато отдыха было.
— Можете вспомнить самое яркое впечатление от съёмок?
— Самое яркое не связано с самой работой. Это один из немногих сериалов, когда группа была так сильно сплочена. Мы отмечали каждый сотый отснятый кадр, устраивали сабантуй.
Самым ярким, наверное, был 300-й. Его делали постановщики. Они арендовали маленький островочек в Сочи, мы поехали туда всей группой, жарили шашлыки. Крайне редко группы отмечают эти кадры.
— Вам нередко достаются роли подобных персонажей — мужественных, сильных, смелых. Это совпадение или вам самому интереснее играть именно таких героев?
— Какая физиономия — такие и роли предлагают. И я бы не сказал, что много подобных ролей. Это «Пёс», например, в нём шесть сезонов, и там я играю полицейского. А так полицейских-то у меня всего раз-два и обчёлся. Просто из-за шести сезонов «Пса» кажется, что мне достаются только такие роли.
— Не было такого, чтобы вам мешал сложившийся образ? Может, из-за него не удавалось получить роль более драматическую?
— Не знаю, потому что пробы проходят в закрытом формате. Это решают совершенно другие люди. Мне кажется, что нет. Актёр должен быть пластичным, уметь всё. А сейчас просто такой период.
Одно время я играл героев-любовников. И было такое, когда предлагали только роли сумасшедших, совсем больных людей. И почему-то вот сейчас пошли полицейские. Что будет дальше — самому интересно!
- © Телеканал НТВ
— А вам какое из этих амплуа ближе?
— Я от персонажей своих далёк. В жизни я совершенно другой, так что сказать, какой ближе... Наверное, сумасшедший человек — это подальше от меня. Там как-то пошире можно поиграть, отпустить себя. А играя полицейских, необходимо, наоборот, себя сдерживать.
Например, в «Псе» приходится следить за собой, чтобы не дай бог не сделать героя ярче. А это не всегда удаётся, потому что хочется как-то психануть, что ли, в кадре.
Но этот образ обязывает быть сдержанным, закрытым. И он, опять же, не имеет ко мне никакого отношения. А вот в «Лихаче» я мог позволить себе больше.
— Многие артисты порой говорят, что окружающие отождествляют их с героями — не всегда положительными. Вы с таким сталкивались?
— Постоянно. Никто же не знает, какой я на самом деле. Бывает, девушкам нравится образ того или иного персонажа, и они мне пишут, отождествляя меня с ним. Мне, конечно, это льстит: значит, я всё правильно сделал. Но я, конечно, не являюсь тем персонажем, которого создаю на экране. Это — ещё раз повторюсь — очень далёкие от меня образы, потому что в жизни я достаточно закрытый человек.
— А с агрессией со стороны зрителей сталкивались?
— Конечно. Это было после «Мажора». Писали: «Стас, ты сволочь, тварь, умри от СПИДа». Угрожали, спрашивали, за что убил Королёва. Так смешно! Я в шутку говорил, что не хотел убивать, меня сценаристы заставили. Доходит даже до такого иногда.
— И часто вы им отвечаете?
— Знаете, хейтеры нужны в этой жизни для того, чтобы тренировать мою сдержанность, толерантность, спокойствие. У каждого есть своё мнение. И это хорошо, это гармония. Одним людям нравится, другим — нет. Нравится — смотри, не нравится — не смотри. Вот и всё. А так, пишут — ну и пусть, я отвечу что-нибудь.
— Кстати, про «Пса». Вы упомянули, что он состоит из шести сезонов. Как вы думаете, в чём успех этого сериала, почему его смотрят столько лет?
— Потому что это смешение жанров. Там и комедия, и боевик, и триллер, и экшен — всё есть. И самое главное, на мой взгляд, — стопроцентное попадание в кастинг. Потому что ребята до такой степени профессионалы и молодцы...
Вот, например, про Мишу у меня даже спрашивают: «Он по жизни такой дебил?» Я говорю: «Нет, он совершенно другой человек. Он даже более уравновешенный, чем я». Когда собираются такие ребята, как Оля, Миша, Денис, Андрей, то получается вот такое качественное кино — цельное и многогранное. И, наверное, эта многогранность и привлекает. Сейчас много разных сериалов, но такое смешение жанров встречается редко.
— А вы сами не устали от роли детектива Макса?
— Устал немножко. Потому что сейчас все спрашивают про этого «Пса». До такой степени его стало много в моей жизни, что люди начинают забывать мои другие роли. Все сейчас почему-то зациклились именно на «Псе». Любую фотографию выставляю — все спрашивают, когда «Пёс».
С одной стороны, это хорошо. Я рад, что всем нравится — и детям, и взрослым. Восхищённые детские глаза — это прекрасно. Но надо двигаться дальше. Я не хочу, чтобы меня отождествляли только с Максом и сравнивали все мои работы именно с ним.
Ещё раз повторюсь: это образ. Люди спрашивают, почему Макс неяркий. Потому что он такой — он «мёртвый» человек. Образ обязывает так его играть. А если нужно ярче — есть «Сладкая жизнь», «Мажор», «Духless».
- © Кадр из сериала «Пёс» (2015)
— Вы сейчас занимаетесь борьбой или ещё какими-либо видами спорта?
— Борьба была увлечением юности. Сейчас хожу в спортзал, занимаюсь сноубордом, летом катаюсь на велосипеде... Вообще я люблю адреналин. Но на то, чтобы заниматься профессионально, у меня пока нет времени.
— Какие у вас экстремальные увлечения?
— Я просто пытаюсь попробовать, посмотреть всё интересное, захватывающее. Я и на параплане летал, пробовал сноуборд, маунтинбайк. Мне просто нравится пробовать новое. Причём это касается не только получения какого-то адреналина.
Интересно смотреть разные страны, места. Потому что жизнь короткая, и хочется увидеть и почувствовать как можно больше. Но это касается только чего-то хорошего, положительного.
— Несколько лет назад вы оставили сцену ради кино, а в этом году вернулись в Малый театр. Почему?
— Я очень соскучился по сцене. Мне не хватало этого. Когда ушёл, три года у меня была ломка. Мне снилось всё время, что я забываю текст, что в спектаклях выхожу.
Прошло шесть лет, меня, конечно, поотпустило с этим. И сейчас пытаюсь возобновить. Мне нравится. Это, опять же, адреналин. Выход на сцену не сравним ни с чем.
— Чего вам особенно не хватало во время этого перерыва, по чему вы особенно скучали?
— Скучал по сцене, по залу, по энергетике, которая идёт из зала. Потому что кино и театр — немножко разные вещи, хотя и представляют собой две грани одной профессии.
В кино нет какого-то перекликания с залом, живого общения с публикой. Это энергия, которая висит, звенит прямо в воздухе.
Почему футболисты так любят выходить на поле? Потому что это колоссальная энергия. И так же в театре: когда выходишь на сцену, ты чувствуешь каждого человека в зале. Это что-то неописуемое. Ты живёшь и дышишь одним целым со зрителями. И вот этого, наверное, мне не хватало шесть лет.
Когда вышел сейчас, у меня поджилки тряслись. Но оно того стоит. Ты весь вымотан, весь мокрый, но счастливый.
— Сейчас у вас идут репетиции в театре?
— Да, были репетиции, мы всё вспоминали. Во время пандемии многое забыли. Мы же только-только показали, и как-то всё это улетучилось за пять месяцев — и мизансцены, и текст...
Спектакль — это такая субстанция сложная, её нужно постоянно держать в тонусе. Но сейчас у нас будут опять репетиции. Надеюсь, успеем вспомнить до премьеры.
— Как теперь строится работа с ограничениями, вызванными пандемией? Удаётся соблюдать все требования, сохранять дистанцию полтора-два метра?
— Нет, конечно. Невозможно всегда соблюдать такую дистанцию, это утопия.
У нас столько подобных недочётов! Например, если приезжаешь в супермаркет на машине, поднимаешься без маски, без перчаток, то никто тебе ничего не говорит. А заходишь через общий вход — не пускают. Это абсурд. В магазине тебе без маски и без перчаток ничего не продадут, но саму маску или перчатки — могут. Мы сейчас живём в какое-то непонятное время. На эту тему столько разных шуток...
Я понимаю, что период сложный. Но надо как-то, на мой взгляд, более адекватно ко всему этому подходить. Правильно говорят, что ограничения, безработица, переживания сказываются на здоровье людей гораздо сильнее, нежели сама болезнь.
— Как вы относитесь к идее ввести в театре шахматную рассадку? Считаете, что от этого пострадает атмосфера, за которой приходят многие зрители?
— Атмосфера пострадает. Глупость несусветная! Причём полутора метров там нет. Тогда уж надо сажать не просто через одно, а через два кресла. Это всё полумеры, понимаете? Они не помогают, а делают только хуже. Глупость, на мой взгляд, полнейшая. Если открывать театры, то полноценно, чтобы люди в зале сидели, пусть и в масках. А через одного… глупость!
- © Кадр из сериала «Сладкая жизнь» (2014)
— Когда вы приходите в театр на постановки с участием друзей, вам легко удаётся абстрагироваться от работы и наблюдать за действием как рядовому зрителю?
— Это зависит от того, что я смотрю и с кем. Потому что хороший спектакль или хорошее кино от плохого отличается только твоей погружённостью в предлагаемые обстоятельства. Чем лучше снято, чем лучше играют актёры — тем больше ты погружаешься в это. Для меня фильм или спектакль хороший, если я не смотрю за игрой актёров, а сопереживаю персонажам.
— Вы как-то рассказывали, что с раннего детства бывали за кулисами театра со своими родителями. А сами вы детей берёте в театр или на съёмки?
— Я стараюсь, да. И Аврора, и Добрыня были на съёмках. Съёмочная группа, конечно, умиляется: дети всё-таки пришли. А они так смотрят... Это новый мир, ещё непонятный. И папа здесь работает. Это, наверное, знаете... как за кулисами цирка побывать, когда становишься свидетелем того, что обычно скрыто от посторонних.
— А сын интересуется вашей работой, смотрит фильмы с вашим участием?
— Конечно, а как же!
— Как он реагирует на папу на экране?
— В первый раз, когда он увидел меня в кино, так долго смотрел на экран — на меня, на экран — на меня... Видимо, у него сбивалась логика: как это? И там, и тут — не может быть! Он смотрел, а потом говорит: «Очень похож». А дочь реагирует куда проще: «А, папа!»