«Классическая музыка умереть не может»: внук Сергея Прокофьева о русской культуре, революции и современных исполнителях

— Габриэль, вы написали больше тридцати произведений, включая даже мини-оперу. Начинали с игры в рок-группе, а сейчас занимаетесь тем, что смешиваете классическую музыку с электронной, совмещаете разные инструменты. Расскажите, пожалуйста, об этом процессе: как вы пишете музыку, как уживаются в ней те или иные элементы? И что для вас первично – ритм или мелодия?

— Ритм или мелодия? Интересный вопрос, я никогда об этом не думал. Я пишу время от времени совершенно традиционные, классические вещи. У меня есть, например, концерт для скрипки, его, кстати, исполнял три года назад Дэниел Хоуп — в Москве, в Концертном зале имени Чайковского. Ещё у меня есть концерт для виолончели. Но я также часто комбинирую классическую музыку с электронной. В январе этого года я работал над очень интересным проектом в Штутгарте, со Штутгартским балетом. Это был концерт для полного симфонического оркестра, но со множеством электронных эффектов. Например, там использовалась электронная перкуссия, а пианист играл на синтезаторе, который даёт характерный «клубный» звук с низкими басами. Но всё это — в сопровождении целого оркестра.

А ритм и мелодию я придумываю параллельно. Когда мне приходит в голову идея, это бывает и мелодия, и ритм. Не могу сказать, что первично. Иногда мне нравится идти от ритма, некоего ритмического рисунка, который лежит в основе всего — как биение сердца, или ощущение ходьбы, или что-то более сложное. И уже на это ложится подходящая мелодия. Так что, наверное, начинается всё с ритма, как с пульса, а мелодия появляется следом.

Кстати, вы упомянули мини-оперу, а я как раз собираюсь начать работу над полноценной оперой. Это будет в январе 2019 года, то есть примерно через год и два месяца. В ней предполагается задействовать полный симфонический оркестр, множество вокалистов, а также кое-какие элементы электронной музыки.

— В прессе вас воспевают как живое свидетельство того, что классическая музыка никогда не умрёт…

— Приятно слышать.

— А как вы считаете, что ожидает классическую музыку в будущем? Как она будет меняться?

— Классическая музыка как таковая умереть не может, потому что её всё время кто-то для себя открывает. Но мне кажется, что она способна эволюционировать. Старая классика останется, но при этом классическая музыка, возможно, теснее будет связана с современной культурой.

Вообще, мы сегодня зачастую слушаем музыку в наушниках, с цифровых носителей — смартфонов и айпадов. И жизнь у нас протекает в интернете, в цифровом пространстве, на экране. Для повседневной жизни этого достаточно, и новую музыку люди для себя теперь открывают так. Но здесь не хватает некоей глубины ощущений, сильного эмоционального опыта — и их как раз и даёт живая музыка.

— А что вы сейчас слушаете?

— О, много всего разного. Кстати, не так давно открыл для себя одного российского техно-продюсера по имени Сергей Суокас. Он выпустил альбом, в который вошли композиции, написанные в стиле электронной музыки, но сыгранные на акустических инструментах — фортепиано, струнных… То есть звучание классическое, а ритмы использованы, как в электронной музыке.

А в мае этого года я ездил в Сеул, в Южную Корею, и там обнаружил умопомрачительный коллектив под названием «Синг-синг» (Sing Sing). Слушаю их сейчас, это очень весело. Они играют в стиле поп-музыки восьмидесятых, но поют под неё совершенно традиционные корейские песни.

Так что музыку я слушаю довольно разнообразную — постоянно ищу интересные вещи в самых разных жанрах. Помимо прочего, я большой поклонник африканской музыки.

• Габриэль Прокофьев посетил с экскурсией Музей-квартиру своего деда
• © Агентство городских новостей «Москва»

— Где вы предпочитаете выступать — в концертных залах или под открытым небом?

Мне нравится играть в концертных залах, особенно когда выступаешь с оркестром, — ведь при этом огромное значение имеет акустика. В то же время концерт под открытым небом даёт ощущение свободы, радости от пребывания на природе, на свежем воздухе.

Классической музыке нужно выбираться на люди — на фестивали, на концерты вне помещений, даже в ночные клубы, в джаз-клубы, в бары. Нужно сделать так, чтобы классика стала доступна всем — ведь она от многих как бы скрыта. Мне повезло — я ходил на концерты с родителями. Но у меня есть множество знакомых, которых родители к музыке не приобщали, поэтому дорогу в концертный зал они не знают. А ведь для человека, не знакомого с классикой, это довольно сложная для восприятия культура: она кажется очень официальной и старомодной.

— Вы композитор, продюсер, диджей — и ещё отец троих детей. А что нравится им?

— У них очень много творческой энергии. Но, поскольку они ещё маленькие, я не хочу давить на них, навязывая какое-то определённое занятие. Мне самому повезло: мой отец понимал, как сильно будет довлеть надо мной фамилия «Прокофьев», поэтому ни отец, ни мать не давили на меня и не подталкивали к выбору какой-то профессии. Да, меня учили игре на фортепиано и валторне, но родители не говорили мне: «Ты должен стать музыкантом!» или «Ты должен стать художником!» Они просто хотели, чтобы я нашёл свой путь в жизни. И я настроен так же в отношении собственных детей. Слух у них явно хороший, и в будущем они могли бы стать музыкантами. Они всё время поют, особенно младшая, Силка.

— Ваш дед, Сергей Прокофьев, — прославленный русский композитор, бабушка родом из Каталонии, а мать — англичанка. Вы ощущаете в себе смешение разных народов? И как это отражается на вашем творчестве?

— Я рад тому, что представляю собой этакий европейский коктейль. Чувствую себя подлинным гражданином современной Европы и осознаю это. Я очень интересуюсь культурой и историей разных народов. Я очень люблю русскую культуру, и в особенности музыку, а потому горжусь своей связью с русской музыкальной традицией. И эта связь довольно сильная: с самых ранних лет я помню, что у нас дома звучала музыка Сергея Прокофьева и другая классика. Мой отец любил и постоянно слушал джаз, Баха, современную музыку — Штокхаузена, Шнитке, разные направления. Но Прокофьев был, конечно… Я много раз ходил на концерты его музыки и чувствую эту связь глубоко в себе.

Что касается испанских корней, то моя бабушка только наполовину была каталонкой — в её жилах текла ещё французская и русско-польская кровь. Она знала русский язык. Её мать, Ольга, научила бабушку русскому, когда они жили в Нью-Йорке. Так бабушка и познакомилась с Сергеем Прокофьевым: он выступал в «Карнеги-холле», а её мать тогда активно общалась с русскими эмигрантами в Нью-Йорке. И ей кто-то сказал: «Тут в Нью-Йорк приезжает один русский пианист, давай на него сходим?» Так всё и началось.

Но вообще, я родился в Лондоне, так что считаю себя лондонцем. И наверное, мне тоже присущ прагматичный, логический, трезвый склад ума, свойственный британцам. Я могу попытаться вычленить в себе какие-то черты, но, как мне кажется, в каждой стране есть совершенно разные люди, так что не стоит особенно обобщать. 

• Габриэль Прокофьев
• © Агентство городских новостей «Москва»

— В этом году Россия отмечала столетие революции 1917 года. Это событие затронуло и вашу семью. Как вы относитесь к русской революции — и с точки зрения хода истории, и в контексте частной истории вашей семьи?

— Тут есть две стороны. Сама по себе революция была выдающимся историческим событием. Первые несколько лет она вызывала большой энтузиазм, и это было очень интересное время, ведь в России решили построить идеальное, утопическое общество пролетариата и простого народа, по сути, отменив старые правила. Это также был очень интересный период с точки зрения культуры: русские футуристы вовсю экспериментировали, в том числе делали первые шаги в области электронной музыки. Как раз в это время Лев Термен изобрёл…

— Терменвокс.

— Совершенно верно. То есть в России тогда было просто разлито в воздухе некое ощущение чуда. Это было захватывающее время. Беда в том, что планы оказались слишком утопическими, да и процесс разложения начался слишком уж быстро. Из-за этого русская революция воспринимается в мире не столь положительно. Однако я считаю, что в её основе лежала благая идея — стремление построить более справедливое и гуманное общество. Как мне кажется, мой дед вернулся в Россию отчасти именно поэтому: он верил (как и многие тогда), что можно построить новое, лучшее общество. Тогда появлялось много замечательных проектов, например Детский музыкальный театр, для которого мой дед написал «Петю и волка».

Это был один из очень полезных плодов революции. В то время происходило много интересного, но неэффективное управление, злоупотребление властью, а позднее и становление диктатуры (что изначально не входило в цели революционного движения и ознаменовало конец революционного идеализма) — всё это в итоге привело к трагическим последствиям для моей семьи и для большинства россиян. Моя бабушка, например, попала в один из лагерей ГУЛАГа. В ту эпоху, наверное, у каждого в России кто-то из родственников или знакомых прошёл через арест, пытки, лагерь. Поневоле приходишь к выводу, что если говорить об изначальных целях революции, то в конечном счёте она потерпела полный провал.