Выжившая при теракте в Беслане: В своей жизни один раз я уже умирала

1 сентября Беслан вспоминал своих убитых детей, женщин и мужчин. В 09:15, в то время, когда были захвачены заложники, прозвенел школьный звонок, и в небо выпустили голубей. Цветы, венки и свечи люди несли в спортзал школы, где тогда находились захваченные боевиками ученики. Траурные мероприятия продлятся в городе до 3 сентября.

Всё это время в спортзале будет играть траурная музыка и будут гореть свечи. Люди вспоминали: «Аланчик, сынок, любимый... Вот там сидели, его пристрелили здесь, и...» Плач и стон в школе не смолкали.

Чьи-то всхлипывания разносились по всей школе, кто-то беззвучно ронял слёзы. Рыдали матери, потерявшие своих детей. Большие, сильные мужчины вытирали глаза и кричали, орали в никуда. Или в Вечность: «Как? Как вы могли, твари?!» Вот кто-то вышел из спортзала, закрыл лицо руками и заплакал. Есть чувства, которые невозможно спрятать.

В школе и в «Городе ангелов», так называется кладбище, где похоронены большинство погибших при теракте, дежурят врачи «Скорой помощи» и представители Красного Креста. В эти дни помощь нужна многим. Как-то на годовщину в школе повесили фотографии тех событий. Люди падали в обморок, глядя на них. Сейчас фотографий нет.

На кладбище, в отличие от школы, было тихо. Дорога к нему перекрыта. Усилен режим охраны. Полиция, металлоискатели, по дорожкам ходят врачи.

Здесь лежат братья-близняшки, здесь семья, тут чья-то дочь. У каждого стоит свой ангел. «Я жизнь люблю, и жить хочу, и ею дорожу. И если места мне не будет на земле, я ангелом на небо улечу», − эти стихи написаны Эльвирой Маргивой. Она тоже сейчас в «Городе ангелов», где похоронены 266 человек. Есть и памятник спецназовцам с благодарностью от спасшихся.

Воспоминания выживших

Беслан − маленький город, и эта беда коснулась каждого. «Моих не было в школе, но я жил рядом. Из моей пятиэтажки и из соседней 32 человека тут погибло. Мой сосед не смог смириться с гибелью сына. Он долго болел, а потом застрелился», − рассказывает местный житель Аверест.

Почтить память невинных жертв приехали из разных городов и стран. Многие семьи покинули Беслан после трагедии, не смогли здесь остаться. Кто-то так и не вернулся, кто-то приезжает каждый год.

Иван Сысоев прилетел из Москвы. Говорит, что не мог не приехать. Тогда ему было 12 лет. Сегодня он принёс в спортзал самую большую ценность в те дни − воду. На второй день террористы перестали её давать. От обезвоживания люди теряли сознание, у некоторых помутился рассудок, матери переставали узнавать детей.

«Мы мочу пили, − шепчет Зарина Албегова. − У мальчика, который со мной сидел, было с собой 50 рублей. И он говорил: «Вот выйдем, и я куплю тебе воду, тут рядом магазин. Потерпи».

Спортзал был заминирован, неосторожное движение могло стоить жизни, но заложникам уже было всё равно. Террористы орали: «Аккуратней», но их не слушали. «Люди быстро привыкли, как бы дико это ни звучало. Привыкли к тому, что убили человека, к тому, что взорвали шахидку, страшно от этих мыслей, но это так. Полчаса шок, а потом ничего», − говорит Заур.

Боль и вина повисли над этим местом. Боль о том, что потеряли, и вина потому, что не защитили, не спасли, что выжили. Об этой вине говорили многие. Психологи, так долго работающие с людьми, не смогли её «вылечить».

«Почему я выжил, а он нет?»

«У меня до сих пор есть вопросы: почему я жива, а сестра осталась, почему я? Лучше бы она… Было не то что стыдно, а больно смотреть в глаза родителям, потерявшим своих детей. А они спрашивали: «Ты видела Аллочку, Аланчика?» − рассказывает Зарина.

Вика Гусейнова написала в школе прощальное письмо маме. «Я знала, что нас взорвут, мы все умрём. Я это приняла и стала писать письмо: «Мамочка, я с вами прощаюсь. Я вас люблю». Спрятала письмо в штаны, чтобы, когда меня найдут, близкие знали, что я их люблю и помню о них. И когда меня вывозили на «скорой помощи», я плакала и просила маму найти и выбросить письмо: «Мамочка, там бумажка, выброси её, умоляю, выброси», − вспоминает пострадавшая.

Вика получила тяжелейшие ранения. Когда её вывозили после одной из операций, она сказала, что лучше пережить снова захват, чем терпеть такую боль. Но в тот момент Вика думала про письмо: она не надеялась, что выживет. «Я в своей жизни один раз уже умирала. И с этим теперь живу», − говорит она. О ранениях Вика не рассказывает, в Беслане это не принято: «Как можно жаловаться на боли здесь, где столько погибло».

Диана вспоминает: «Мама мне всё время говорила: «Вот папа придёт и нас спасёт». И я ждала. Потом она узнала, что отец уже умер. А я тогда ждала и верила».

Многие выбежали из школы после первого взрыва, выпрыгивали в окна и бежали, им стреляли в спины, а они мчались вперёд. Позже, входя в спортзал новой школы, некоторые замирали в ужасе: «Окна очень высоки, из таких не выпрыгнешь».

У уцелевших тогда детей много общего. Очень у многих есть страсть к жизни и какая-то особая ответственность перед ней. Им дали второй шанс.

Люди были поражены разными фобиями: боялись громких звуков, большого скопления людей, закрытого пространства, испытывали страх остаться без воды. Были те, кто боялся женщин в чёрном. Убитые горем матери напоминали шахидок.

«Многие хотели стереть из памяти те дни, вычеркнуть навсегда. Ходили к специалистам. А для меня важно, что мы тогда сидели с людьми, они делились воспоминаниями, мечтами. Это нельзя забывать. Как я могу забыть? А вдруг я последний, с кем он говорил? А я вычеркну потому, что мне тяжело? Это надо помнить», − считает Заур.

Его мысль дополняют другие: «Выжив, ты чувствуешь ответственность, ответственность перед жизнью. Мы выжили, а кто-то нет. И теперь точно знаем, что нельзя распылять себя. Вот если бы она выжила, неужели так же относилась бы к жизни? Если мы выжили, значит, должны сделать что-то хорошее».