«Девочки, а чего вы сидите? Алёна приехала — у вас танцы. Рапиду, рапиду, рапиду!» — 35-летняя Света подгоняет двух своих дочерей: 11-летнюю Варю и семилетнюю Злату.
Rapido на португальском означает «быстро». Этот язык является государственным в Анголе, которая ещё 46 лет назад была колонией Португалии.
После танцев Варя и Злата, которые находятся на домашнем обучении, займутся португальским языком, потом — дневной сон, а затем они вместе с мамой и двумя младшими братьями пойдут купаться в Атлантическом океане, который виден из окна их комнаты.
Выход на новый уровень
Светлана и Михаил Епифановские жили в Кировской области. Михаил, инженер по образованию, работал на руководящей должности в одной из российских компаний. В 2018 году ему предложили более высокую должность с возможностью переехать: либо на Крайний Север, за полярный круг, либо на западное побережье Африки, в Анголу.
Света на тот момент была беременна третьим ребёнком, а за несколько месяцев до этого они взяли под опеку из детского дома мальчика Фёдора, которому было чуть больше года.
«Когда муж сказал о том, куда мы можем переехать, я, конечно, была в недоумении. Миша мог вообще отказаться от обоих предложений, но мы оба понимали, что надо двигаться куда-то дальше. Мы с ним не можем долго находиться на одном месте — жизнь становится скучной и однообразной. Это же очень интересно — попробовать себя в новом месте», — рассказывает RT Света, поправляя длинную русую косу.
По словам женщины, сначала они с мужем склонялись к тому, чтоб переехать на север, но в итоге решили, что переедут в Африку. Работа в международной компании для Михаила — выход на новый, более высокий уровень.
«Я стала читать про Африку и Анголу в сети и не находила ничего, кроме негатива: писали про ужасную медицину, неизвестные болезни, в том числе лихорадки, коррумпированность и криминал», — вспоминает собеседница.
Михаил уехал в Анголу в 2018 году. Света родила сына в Москве, и когда ему исполнилось 1,5 месяца, в 2019-м, вместе с детьми переехала к мужу. По словам Светы, все вокруг уговаривали её подождать, пока ребёнку не исполнится хотя бы полгода, но она решила переехать к супругу как можно раньше, потому что «семья должна быть семьёй, а жить на расстоянии очень тяжело».
«Полицейские просят кушать»
Как рассказывает Света, почти всё, что писали об Анголе в интернете, оказалось правдой.
После провозглашения независимости в 1975 году в стране началась гражданская война, которая длилась до 2002 года. Согласно базе данных об уровне жизни в городах и странах Numbeo, Ангола занимает 12-е место в списке государств с наиболее высокой преступностью.
«Первое, что поразило меня, когда мы приехали в столицу Луанду, — люди с боевым оружием на улице. Они охраняют кафе, магазины и другие заведения. Большинство жилых домов здесь окружено колючей проволокой или битыми бутылками, чтобы не залезли воры», — рассказывает Света.
Не так давно, по словам Светы, её попытались ограбить, когда она гуляла по пляжу с детьми и мужем.
«Этот негодяй подошёл с улыбкой, говоря что-то про фото. Бросился на меня и сорвал цепочку с крестом. Я вырвала цепь, а муж его отогнал, крестик мы потом нашли в песке. Вообще, тут нельзя ходить по улицам с украшениями, сумкой или сотовым телефоном. В том году в Луанде был случай, когда из банка выходил русский доктор, его расстреляли прямо на пороге, а деньги забрали», — говорит Света.
По её словам, сначала всё это шокировало и пугало, но со временем она привыкла ко многим вещам. Если Епифановские едут куда-то на машине, то они заранее знают, что их остановят полицейские, чтобы выпросить взятку.
«Белого человека остановят обязательно. Раньше полицейские придирались по всякой мелочи, а сейчас они даже документы у нас не требуют, а сразу требуют «газоза», то есть деньги. Один раз полицейский показал себе на ротик, мол, «дайте мне покушать». Иногда мы можем дать им бутылку воды или бутерброд. Мне их жалко, они ведь целый день на жаре стоят, — рассказывает собеседница.
Чтобы отбиться от взятки, супруги обычно жестами показывают, что не говорят на португальском, и тогда полицейские, теряя надежду, отпускают их, чтобы остановить другую машину, где их поймут.
Епифановские живут на самом краю мыса, который выходит в океан. Бродяги и воры сюда нечасто доходят, поэтому район считается относительно безопасным.
«В центре города по-настоящему страшно: прямо на дороге спят люди, кто-то кушает на земле, кто-то ковыряется в мусорке. Стоит ужасная вонь, потому что туалетов нет, люди справляют нужду прямо на улице. Недавно мы ездили в Байро — район, где живут люди, у которых есть работа, и даже там возникает удручающее ощущение: если так живут те, у кого есть заработок, то как живут безработные люди? В районы нищих боятся заходить даже местные, не говоря уже о «бледнолицых», — говорит Света.
«Ребёнок пытался заесть травму»
Пока мы разговариваем, просыпается младший сын Светы. Сонный малыш садится к ней на колени, зевает и прикладывается к груди. Ставр — четвёртый ребёнок в семье.
Света рассказывает, что после рождения второй дочери они с мужем хотели ещё детей, но беременность не наступала в течение пяти лет. Тогда Епифановские решили взять ребёнка из детдома. Так они нашли Фёдора.
Через три недели после того, как в семье появился Фёдор, она узнала, что беременна, а ещё через неделю закончился их с мальчиком «медовый месяц» — так называется первый период, когда между приёмными родителями и ребёнком царит полная идиллия. Началась тяжёлая адаптация. Одновременно с этим муж Светы уехал на вахту на месяц.
«Я думала, что если мы возьмём совсем маленького ребёнка из детдома, то он быстрее войдёт в семью. На самом деле, чем раньше родители отказываются от ребёнка, тем для него это более трагично — у него вообще нет опыта общения с мамой и папой», — говорит собеседница.
Фёдор страдал от нарушений сна, постоянно плакал и без остановки ел. Света поясняет, что для детей из детдома приём пищи — чуть ли не единственный способ испытать радость.
«У Фёдора травма была настолько глубока, что он пытался её заесть. Когда во время кормления он слышал, что ложка стучит по дну тарелки, и понимал, что еда скоро закончится, у него начиналась истерика. Он мог есть до рвоты», — объясняет Света.
В тот период, по её словам, у неё совсем не осталось времени ни на себя, ни на старших детей. Когда Света поняла, что больше не справляется сама, она обратилась к психологу.
«Специалист выслушала меня и сказала, что в первую очередь я должна заботиться о себе и о ребёнке, которого вынашиваю, потом о муже, потом о детях, и уже потом о Фёдоре — его место четвёртое. Эти слова оказались целебными для меня. Ведь мне все вокруг до этого говорили, что Фёдора надо больше любить, обнимать, целовать, у него ведь травма. Вообще, когда я пыталась поделиться проблемой со знакомыми или подругами, то чаще всего слышала: «Я смогла, и ты сможешь». У нас вообще в стране не принято жалеть женщин», — считает Света.
Ей кажется, что российские женщины пытаются нести на своих плечах очень много. В Анголе её удивило то, что в каждой семье, где есть заработок, нанимают домработницу или няню, которая берёт на себя часть забот.
«У нас в России принято, что женщина должна сама справляться и с хозяйством, и с детьми, и с работой. Но всё успеть невозможно. Сейчас я понимаю, что «подзабила» на себя, сейчас у меня на первом плане дети, дом, муж. Мне бы хотелось больше вкладывать в собственное развитие, возможно, поэтому я у себя на балконе начала выращивать помидоры, — смеётся собеседница. — Но я понимаю, что это такой период, он не навсегда. Дети моментально вырастут, и у меня будет время на себя. А пока я больше делаю там, где я больше нужна».
Мадринья для Берты
В комнату заходит молодая чернокожая девушка с короткими косичками. Это Берта, ей 18 лет, и она почти всю жизнь прожила в детском доме при местной церкви.
В Анголе фактически нет государственных детских домов. Большинство приютов содержат частные организации или религиозные общины. Воспитанник может жить в интернате и после 18 лет — до тех пор, пока не получит образование и не начнёт стабильно зарабатывать на самостоятельную жизнь. Но даже после этого он может рассчитывать на поддержку со стороны детского дома.
Света познакомилась с Бертой, когда они с мужем привозили в её детдом еду и одежду. Сёстры из церкви, при которой содержится интернат, предложили доброй белой женщине стать для Берты мадриньей (с португальского madrinha — «крёстная мать»). Мадринья — это не спонсор, который покупает воспитаннику вещи или еду, а наставница.
«Сёстры объяснили мне, что Берте важно познакомиться с моей семьёй, чтобы она узнала, что это такое. У детей, которые выросли в детских домах — неважно, в России или в Анголе, — нет представления о том, как строятся отношения между супругами, как надо воспитывать детей — они выходят из детского дома совершенно не социализированными. Многие местные девочки из детдомов после рождения собственных детей просто сдают их в те же приюты, потому что не знают, что с ними делать», — говорит Света.
Берта сидит на диване и послушно ждёт, когда мадринья закончит разговор и начнётся урок. Хотя девушке уже 18 лет, ей нужно учиться ещё три года, чтобы закончить 12 классов школы.
Света занимается с Бертой русским языком, чтобы в будущем девочка смогла продолжить образование в России. В детдоме её заверили, что Берта мотивирована и сама хочет заниматься, но на деле всё оказалось не так радужно.
«Мы занимаемся уже второй месяц, но до сих пор мы не можем выучить десять букв русского алфавита. Берте вроде и нравится, но я не вижу от неё рвения: она приходит на урок с удовольствием, что-то читает, позёвывает, а про домашнее задание вообще не помнит», — говорит Света.
Она рассказывает об обучении Берты в своём блоге. Некоторые пользователи в комментариях советуют ей «не тратить время и силы», а кто-то — просто помочь девушке выйти замуж и не мучиться.
«Кто знает сейчас, что для Берты лучше: выйти замуж или поехать получать образование? Я хочу попытаться показать ей, что она может выбирать в жизни. Может, за несколько лет она увидит, что такое семья, и сама для себя осознает, хочет она так или нет, — говорит Света. — Конечно, меня расстраивает такой медленный прогресс, я ожидала большего выхлопа. Но, с другой стороны, это ведь ожидания в моей голове. Может быть, то, что Берте ещё три года надо учиться в школе, — это знак, что не надо так торопиться, как изначально планировала я. Поэтому мы с ней продолжим».