«Не для того выжила, чтоб горе меня сломило»: выдвинутая на Нобелевскую премию мира жительница Горловки дала интервью RT

— Анна, вас выдвинули на Нобелевскую премию мира. Кто инициировал номинацию?

— Меня выдвинули три человека. Это Эннио Бордато, руководитель ассоциации по спасению детей Донбасса («Помогите нам спасти детей». — RT). Организация поддерживала меня с самых первых дней после ранения, они же поставили мне бионический протез и забрали на реабилитацию. Второй человек — представитель ДНР в Италии, независимый корреспондент Sputnik Italia Элизео Бертолази. И наконец, это депутат партии «Лига» Вито Коменчини.

Мой приезд в Италию организовывал Мауро Мурджа, представитель Южной Осетии в Италии, коммунист. В нижней палате парламента в Риме прошла конференция, в результате которой мои документы были направлены в Осло. Решение будет принято где-то в конце ноября или начале декабря этого года.

— Чем вы занимались с начала конфликта в Донбассе?

— До моего ранения мы целый год жили в условиях войны. Первые авианалёты на Горловку произошли в начале июня 2014 года: самолёт начал сбрасывать бомбы буквально в трёх километрах от нас. Мы сначала подумали с мужем Юрой, что это какой-то теракт. И буквально через час после этого уехали из города с детьми Катей и Захаром, который тогда был на грудном вскармливании.

Уехали в Крым, думали, что через неделю вернёмся домой. Муж так и сделал, вернулся в Горловку: у него мама там осталась одна. У нас хозяйство — шесть свиней, корова, гуси, куры. Как это всё бросишь?

Так наша семья разделилась. Я четыре месяца пробыла в Крыму с детьми. Работала по 18 часов в сутки, Катя мне на коляске Захара привозила на кормление. Муж за мной приезжал раз пять, но я не соглашалась возвращаться.

• Анна Тув с сыном Захаром

Потом подошёл срок нашей депортации. Я запрашивала статус беженца, но он обязывал бы выезжать на материк, а у нас просто не было там ни родственников, ни финансов на это. Катя могла бы пойти в школу, мне предлагали выйти на новую работу (к концу сезона имевшаяся работа подошла к концу), но я не могла этого сделать, потому что Захар был маленький, а в детский сад его без статуса беженца не брали. Такой вот замкнутый круг.

— Почему вы изменили своё решение и всё же вернулись?

—Законные основания для пребывания в Крыму закончились, оставаться нам было не на что, есть нечего. Да мы и не собирались оставаться, знали, что у нас в Горловке дом, и не думали, что так надолго затянется война.

Когда заключили Минские соглашения, мы поверили, что всё теперь будет мирно. Месяц прожили в загородном доме в Осколе, а в Горловку я вернулась уже беременная четвёртым ребёнком (одна дочь Анны погибла до войны в результате несчастного случая. — RT). Захара отдали в садик, Катя пошла в школу.

Где-то через полтора месяца у нас начались жесточайшие обстрелы. Почти весь тот год мы провели по подвалам друзей: своего у нас не было. В 8 утра отводили детей в школу и детсад, а в 9 бежали их забирать, потому что бомбили.

Уезжать было не на что. И всё равно каждый день мы просыпались с мыслью, что это последний день войны.

Потом мы уже устали каждый раз из тёплой постели бежать в холодный погреб и стали ложиться спать на полу. В последние недели беременности я ложилась на кровать, потому что на полу уже неудобно было.

12 мая 2015 года я родила дочку Милану. На учёт по беременности я пришла становиться уже за день до родов: все знали, что бомбят больницы, и я боялась сидеть там в очередях. Мы и дома чуть не родили по той же причине. Но поехали в больницу. Родили и через час уехали, потому что снова начался обстрел, надо было спасать детей.

«Муж закрыл меня собой»

— Что произошло в тот день, когда вы лишились дома и части семьи?

— Днём 26 мая 2015 года мы все были дома. Катя пять дней назад отметила свой 11-й день рождения, она отучилась последний день перед каникулами. Мы хотели всё же уехать, когда она закончит учиться, но Катя очень сильно хотела выступить 1 июня, в День защиты детей, она у меня манекенщицей была.

Катя пришла из школы с моим мужем, Милана спала дома, а мы с двухлетним Захаром поливали огород и только сели обедать. Над нами низко летал беспилотник. Мы как-то даже на него не обратили внимания, не подумали, что он может быть по нашу душу.

Буквально через 15 минут началась прицельная бомбёжка по нашему дому. Мы не успели никуда спрятаться, только забежали в дом. Я заносила кошку с котятами, чтобы собаки не поели.

Потом я услышала сильный свист и побежала к дому, а мина меня, получается, догоняла. Захлопнула дверь, муж успел подбежать, закрыть меня собой и открыть у меня под рукой дверь — и меня взрывной волной выбросило на улицу.

Очнулась я почти сразу от того, что засыпанные Захар и Милана кричали. Ничего не видела, только слышала. Стала звать мужа, кричать, что меня сдавливает. Но никто не отвечал. Потом на какой-то момент отключилась и почувствовала, что стало легче дышать. И я, не глядя, не раскапываясь, рванула в дом. Позже выяснилось, что это наш сосед поднял дверь, которая на мне лежала. Благодаря этой двери я осталась жива, но она же перебила мне руку.

Но своё ранение я увидела потом. Раскопала сына: на него обрушилась спальня, спас упавший на него шифоньер. Когда я достала Захара, у него было обожжённое лицо, язык выпадал от контузии.

Мы выбежали на кухню, спрятались за холодильником, в это время упал второй снаряд.

Дом полностью обрушился. И только тогда я увидела, что у меня оторвана левая рука — локоть перерубило чугунным дверным проёмом.

Я перевязала руку колготками, начала откапывать Милану. И она, и Захар были сильно посечены осколками.

Потом попыталась откопать мужа с дочкой, но почувствовала, что начала терять сознание. Решила вызвать скорую, искала телефон и увидела, что Катя с Юрой лежат на осколках лопнувшего от взрыва аквариума.

• Юрий Тув — муж Анны и старшая дочь Екатерина, погибшие в Горловке

В этот момент я поняла, что осталась одна с детьми в обрушенном доме, который упал на мужа с дочерью. Я сильно кричала, звала их. Тут я услышала крики спасателей на другом конце улицы. Они по рации называли адрес. Позвала на помощь, они стали копать, а меня отправили в спальню успокаивать Милану и Захара. У меня кружилась голова, сильно текла кровь, но оставалось только ждать.

Наконец, спасатель закричал: «Ребёнок!». Я думала, Катю откопали, она без сознания. Он зашёл в комнату весь белый, попытался перевязать мне руку ремнём от сумки. Я его спрашиваю, что с ребёнком, а он мне не отвечает. Выбежала в коридор, увидела. Половина туловища Кати. Рядом лежал Юра — без рук и без ног, лицом вниз.

— Что было потом?

— Мы с Захаром и Миланой оказались в больнице, но лежали по разным корпусам. Меня возили километр на коляске каждые три часа кормить дочку, чтобы молоко не пропало. Через три дня после обстрела батальон «Ангел» меня вывез в Донецк, чтобы мы с детьми могли лежать в одной палате. Туда же поехала моя мама, потому что у меня справа всё было переломано, я не могла дочку на руки взять.

В Донецке мы и остались. Назад было ехать некуда, дом разрушен до фундамента, к тому же были очень сильные обстрелы. Там же, в Донецке, я случайно познакомилась в Элизео Бертолази, дала ему интервью.

Итальянцы узнали о моей истории, выяснили, что в России нужный протез стоит 3 млн, — я бы его, конечно, до старости не получила. В Италии он обошёлся в десятки раз дешевле.

• Анна Тув после протезирования

Тут мы столкнулись с новой трудностью: не могли сделать документы на переход через границу, потому что загранпаспорт украинский на старую фамилию, а новая фамилия по второму мужу у меня была другая. Чтобы сделать новый загранпаспорт, требовалось перейти границу Украины. К тому моменту я была официально внесена в список сайта «Миротворец». Соответственно, мой приезд был невозможен, меня бы сразу посадили на 12 лет.

Переезд в Россию

— Как вы уехали из Донецка?

— Получилось, что средства на протезирование были собраны, но я год не могла никуда уехать. В Россию меня забрал ополченец, привозивший гуманитарной фурой в Донбасс продукты.

Забрали нас с детьми и мамой прямо из погреба, где мы прятались от очередной бомбёжки в День независимости Украины. Когда мы уезжали, нам вслед стреляли «Грады». Если бы не этот человек, мы бы не выжили.

Когда мы приехали в Россию, то поселились у него в Подмосковье. Вместе с нами там сейчас человек десять взрослых живут. Ну хотя бы без войны.

— Вам дали статус беженца?

— Да, это был единственный шанс уехать в Италию. Когда я приехала туда, то поняла, что не могу лежать в больнице, не могу не рассказать миру о том, что с нами делают. Многие в Италии даже не знают, что у нас идёт война. Что таких мам, как я, сотни и о них никто не узнает, если я не скажу.

• Анна Тув

Говорить о произошедшем очень тяжело. После каждого интервью я дня три отхожу. И при этом я столкнулась с жёсткой агрессией со стороны граждан Украины, которых в Италии много, меня обвиняли во лжи.

— Чем вы собирались заняться после операции?

— Из Италии я планировала вернуться домой, в Горловку. Всеми силами рвалась в ополчение. Из-за протеза меня не взяли. Но я всё равно свою войну продолжу. Сегодня у меня получилось привлечь к этому внимание всего мира. Я выступала в Чехии, Словакии, Сербии, несколько раз была в Германии и Италии. Теперь собираюсь в Бельгию — на открытие представительства ДНР.

— Вы, наверное, слышали об инициативе, согласно которой все жители Донбасса — ДНР и ЛНР — могут получить российский паспорт по упрощённой схеме. Как вы и ваши знакомые к этому относитесь?

— Большинство моих знакомых не могут использовать эту возможность, потому что российский паспорт выдаётся только владельцам республиканских паспортов. А чтобы получить внутренний паспорт, нужно минимум 5 тыс. рублей на переводы и оформление всех документов. Тогда как уровень жизни в Донбассе — 3 тыс. рублей в месяц. И это ещё нужно на что-то поесть, заплатить за квартиру... Не говоря уже о том, что очереди огромные, а в день принимают по пять—шесть человек. Те, кто уезжали на Украину, тоже сейчас вернулись с желанием получить российское гражданство.

Приведу свой пример. Я подавала на четыре гражданства: для себя, детей и мамы. В общей сложности на оформление всех документов на каждом этапе ушло почти 60 тыс. рублей. 

Папа остался в Горловке. Не могу объяснить человеку, которому 67 лет, что надо бросить всё и уехать. Потому что он там родился, вырос, всё своё здоровье в шахте оставил. Говорит, что не сможет жить где-то ещё. У меня тоже долго было ощущение, что мы везде чужие.

«Мой ребёнок поседел в шесть лет»

— Как вы сейчас живёте в России?

— Дети сейчас дома. Я бы водила их и летом в сад, но моя пенсия — 8 тыс. рублей, а в Подмосковье бесплатно ходить в сад могут только дети из многодетных семей. У меня погибли двое детей, поэтому мы больше к этой категории не относимся.

• Анна Тув с сыном Захаром и дочерью Миланой. Из личного архива

Захар пойдёт 1 сентября в школу — уже пишет, считает, читает. Ему сняли диагноз «аутизм», сняли инвалидность. Последствия бомбёжки ещё остались: глаза сильно обожгло, это отразилось на зрении. До сих пор пищит в ушах, сильные головные боли после контузии.

Милана не помнит ничего, а сын всё ещё боится. Когда увидел поваленные деревья после урагана, спросил: «Мама, здесь был обстрел?» Нашла у Захара недавно седой волос. Мой ребёнок поседел в шесть лет.

У меня тоже забрали инвалидность, со второй бессрочной группы дали третью — рабочую.

— Почему?

— Мне сказали, что если бы я лежала парализованная или обеих рук не было, то оставили бы вторую группу. А так — после протезирования теперь могу двигаться, себя обслуживать. Срезали сразу четверть пенсии.

Сказали переучиться — ведь я, хирургическая медсестра, одной рукой перевязки не сделаю, конечно. Но поскольку у меня уже есть первое высшее образование, то по законам РФ бесплатно переучиться не могу. И диплом мой не признают, потому что вуз был частный киевский. Я поступила в Донецкий мединститут, откуда меня собираются отчислять — имея статус беженки, я не могла поехать домой доучиваться. Москва бюджетного места не даёт. Так что я сейчас подрабатываю в сетевых компаниях. Другого выхода нет, мы бы не выжили на одну пенсию.

Мы подали на компенсацию по ранениям, но получить её не сможем, потому что уже не жители республики. А свой украинский паспорт я из ФМС даже не забирала. Украина умерла для меня навсегда вместе с моей семьёй.

Недавно было ещё очень сильное потрясение. Мой брат Максим умер в 42 года. 1 июня ездила в Донбасс на машине с мамой и детьми его хоронить. Не выдержало сердце. Человек отработал 23 года в шахте, пять месяцев оставалось до пенсии. Двое детей остались, теперь тоже на мне.

За рулём была я сама: коробка-автомат, рулила одной рукой. Я всё делаю, чтобы свои ограниченные физические возможности превратить в безграничные. Потому что я не для того выжила, чтобы горе сломило меня. И не для того муж меня закрыл собой, чтобы я ушла в это горе. Я буду делать всё, чтобы быть максимально счастливой, подарить это счастье своим и другим детям.