— Господин министр, в своей речи вы сказали, что победа в Сирии уже не за горами. Как это возможно, когда американские силы присутствуют на сирийской территории? Министерство обороны России недавно опубликовало фотоснимки техники американского спецназа под Дейр эз-Зором...
— Ну, во-первых, те, кто следит за полевыми операциями сирийской армии, её друзей и союзников, видят, что за последние три месяца армия смогла освободить больше 55% территории Сирии. Во-вторых, проводятся наземные операции — снятие блокады с Дейр эз-Зора, а до этого было освобождение Пальмиры и ас-Сухны. Это решающие бои. Они равны по значимости битве за освобождение Алеппо. Поэтому я говорю, что основные бои в Сирии подходят к концу и, следовательно, мы дописываем последнюю главу в истории кризиса.
— Существует ли дипломатический, переговорный вариант урегулирования проблем, связанных с американским присутствием в Сирии, отношениями с Америкой? Или же сирийские власти могут избрать военный вариант действий в отношении американских сил, присутствующих в Дейр эз-Зоре и в Идлибе?
— Во-первых, мы будем стучаться во все дипломатические двери, потому что американское военное присутствие в Сирии незаконно. На него нет согласия сирийского правительства. Когда дипломатия окажется бессильной, мы рассмотрим другие варианты.
Американцы пришли к нам, а не мы к ним. Поэтому мы выступаем за суверенитет, независимость и территориальную целостность Сирии. В рамках этого принципа мы и будем действовать.
— Курдский вопрос сейчас приобрёл огромное значение на Ближнем Востоке в связи с референдумом о независимости, прошедшем в Иракском Курдистане. Как вы относитесь к этому референдуму и как, по вашему мнению, он повлияет на курдский вопрос в Сирии? Мы видим, что в некоторых северных районах Сирии прошли выборы так называемой местной администрации.
— Это разные темы. В Ираке проходит референдум о независимости. Мы это решительно отвергаем. Мы выступаем за единство Ирака. В Сирии курды хотят ту или иную форму самоуправления в границах Сирийской Арабской Республики. На эту тему можно вести переговоры, развивать диалог. И когда мы покончим с ИГ*, можно будет сесть за стол переговоров с нашими курдскими братьями и договориться о формуле будущих взаимоотношений.
— Считаете ли вы, что некоторые районы на севере Сирии могут стать частью зон деэскалации? Я слышал в Астане, что во время следующего раунда переговоров будет обсуждаться курдский вопрос.
— Во-первых, создание зон деэскалации требует согласия нескольких сторон, а не только сирийского правительства. Причиной этому — внешнее вмешательство в сирийский кризис. Поэтому я не считаю, что это возможно, поскольку Соединённые Штаты поддерживают Сирийские демократические силы.
Я всегда говорю: «Каждый разумный человек должен изучать опыт прошлого». В прошлом Соединённые Штаты постоянно отворачивались от своих союзников. Поэтому я надеюсь, что наши братья курды извлекут из этого уроки.
— По поводу зон деэскалации вы сказали, что Турция всё ещё поддерживает терроризм в Сирии, в частности, в районе Идлиба. Но, с другой стороны, Турция — государство-гарант, участник астанинских соглашений, астанинского процесса. Ведь, согласно договорённостям, у Анкары должны быть наблюдатели внутри Сирии, внутри зоны деэскалации в Идлибе, а вы называете это оккупацией и нарушением суверенитета. Как это можно совместить?
— Во-первых, всё в этом деле понятно: любое иностранное присутствие на сирийской территории без согласия сирийского правительства незаконно. Во-вторых, мы согласились на создание зоны деэскалации в Идлибе, считая, что это станет проверкой намерений Турции. Анкара — гарант вооружённых группировок. И если соглашение будет успешным, это будет означать, что Турция приложила определённые усилия, чтобы убедить эти группировки прекратить огонь. А иначе они столкнутся с соответствующими ответными мерами со стороны Сирии. Поэтому на данном этапе мы считаем, что позиция Турции проходит испытание.
— Если сохранится режим прекращения огня и не будет нарушено перемирие в зоне деэскалации, если туда будет доставляться помощь, как это предусмотрено астанинским процессом, появится ли возможность для пересмотра отношений с Анкарой?
— Не мы испортили эти отношения. Ошибки турецкой политики в отношении Сирии и Ирака привели к тому, что всплыл курдский вопрос. Потому что ошибочная турецкая политика имела целью ослабить центральные правительства в этих двух странах.
Поэтому прежде всего Турция должна изменить свою позицию и прекратить поддерживать, финансировать и вооружать террористические группировки. После этого мы готовы рассмотреть любое предложение Турции, касающееся улучшения отношений.
— Иран также государство — гарант астанинского процесса. Отношение арабских стран характеризуется, я бы сказал, неприятием роли Ирана в Сирии и в Ираке. Также есть прямые угрозы со стороны Израиля в адрес сирийского государства и сирийской армии в связи с иранским присутствием на границе зоны деэскалации на юге. Каково будущее иранского военного присутствия в Сирии? И каково ваше отношение к израильским угрозам?
— Это две разные темы. Отношение арабских стран к присутствию Ирана в Сирии оторвано от реальности. Мы уже семь лет подвергаемся предательским нападениям и видим, как плетутся заговоры со стороны некоторых братских арабских стран, которые как раз и возражают против иранского присутствия. Между тем Иран встал на нашу сторону и участвовал вместе с нами в борьбе против терроризма. Поэтому мы приветствуем иранское присутствие на нашей территории и не прислушиваемся к голосам тех, кто устраивал против нас заговоры и убивал наших граждан, а теперь выступает против иранского присутствия.
— А Израиль? Израиль угрожает…
— Израиль не имеет права никому угрожать. Израиль — государство-оккупант. Голанские высоты всё ещё оккупированы, и мы имеем право принимать необходимые меры для защиты своей территории.
— Какие у сирийского руководства в настоящее время отношения с Иорданией как государством-наблюдателем в Астане? Мы также слышали от российской и иранской сторон о возможности присоединения ОАЭ и Египта в качестве государств-гарантов или государств-наблюдателей, которые будут присутствовать в Сирии.
— Не надо смешивать две проблемы. Ни Египет, ни ОАЭ не являются государствами-гарантами.
— Государства-наблюдатели…
— Государства-наблюдатели. Мы сообщили российской стороне, что будем приветствовать присоединение 5 государств в качестве наблюдателей в Астане.
— Каких именно государств?
— Китая, Ирака, ОАЭ, Египта. Мне кажется, есть пятое государство... Не помню точно.
— Иракская армия также осуществляет координацию с США в борьбе с ИГ в подконтрольных этой террористической организации районах Ирака. Есть ли у вас какие-либо каналы связи с американцами?
— Никаких.
— А какие у вас отношения?
— Мы координируем с Ираком усилия по борьбе с ИГ. Мы не вмешиваемся в вопрос о том, с кем координирует свои усилия Ирак.
— Какие у вас отношения с европейскими странами? Многие террористы и джихадисты прибыли в Сирию из европейских стран. Осуществляется ли обмен информацией по вопросам безопасности? Или вы по-прежнему настаиваете на том, что сотрудничество в этой сфере возможно только после открытия посольств государств ЕС в Дамаске?
— Нет, не после открытия посольств. Сотрудничество требует, чтобы любое государство, желающее работать сообща, прекратило прямую или косвенную поддержку терроризма, проводило реалистичную политику в отношении политического кризиса в Сирии и стремилось к отмене односторонних экономических санкций, введённых против Сирии. Если такие меры будут приняты, то они проложат путь к сотрудничеству в сфере безопасности и политическому сотрудничеству.
— Франция выдвинула инициативу создания контактной группы из представителей стран — постоянных членов Совета Безопасности и некоторых региональных государств. На ваш взгляд, способна ли Франция сегодня, при новом президенте, играть позитивную роль в политическом урегулировании в Сирии?
— Во-первых,ни одна страна в Европе не может играть какую-либо роль в сирийском кризисе, пока не снимет санкции и не порвёт свои связи с террористами. Во-вторых, любая группа, которая формируется без консультаций с сирийским правительством и без его участия, неприемлема. Мы не будем с ней сотрудничать.
— Накануне международных встреч по Сирии всегда всплывает «химическое досье». Сформирована международная комиссия. Однако постоянно высказываются возражения по структуре комиссии, её составу, персоналиям, механизму сбора информации. Что вы думаете об этом? И что вы можете предложить международному сообществу?
— Мы сотрудничаем с друзьями в этом вопросе. И мы требуем создать международную следственную комиссию — неполитизированную, профессиональную, — чтобы она установила факты. Мы не принимаем голословных обвинений. Эти обвинения всякий раз предъявляются именно тогда, когда сирийская армия одерживает очередную победу или когда проводится очередная встреча в Астане. Это категорически неприемлемо. Поэтому мы продолжаем говорить: «Тот, кто обвиняет, должен доказать свои обвинения». Но, к сожалению, американцы напали на аэродром Шайрат, не имея никаких улик или доказательств. В то время как мы требуем от ОЗХО прислать независимую группу экспертов для расследования случившегося на аэродроме Шайрат и в Хан-Шейхуне.
— Политический процесс в Женеве под эгидой ООН… Как вы его оцениваете? Сейчас мы наблюдаем процесс примирения: завершается создание четырёх зон деэскалации. Каким вам представляется будущее политического процесса? В каких рамках сирийское правительство готово вести переговоры с оппозицией? Мы также слышали, что в ближайшее время в Эр-Рияде состоится встреча по объединению трёх политических платформ.
— Проблема сирийского кризиса связана с вмешательством внешних сил. К сожалению, три так называемые платформы зависят от тех государств, в чьих столицах они находятся. Таким образом, трудно заранее судить о женевском процессе — будет он продвигаться вперёд или нет — из-за внешнего вмешательства. Я говорю: «Кто желает урегулирования кризиса в Сирии, должен перестать вмешиваться в её внутренние дела». И, вероятно, после этого урегулирование станет возможным.
— А каковы, на ваш взгляд, рамки этого политического процесса? В какой степени сирийское правительство готово принять оппозицию и поделиться властью, чтобы вступить в переходный период, — если опираться на содержание резолюции ООН?
— Во-первых, в резолюции 2254 речь идёт не только о переходном этапе. Мы должны видеть разницу между резолюцией и Женевой-1. Во-вторых, мы взаимодействуем с патриотической оппозицией, которая выстраивает свою политическую платформу, исходя из интересов сирийского народа, а не из интересов государства X или государства Y. Когда мы увидим, что такая патриотическая оппозиция выкристаллизовалась, то всё можно будет решить.
— Каково нынешнее состояние отношений с Россией в военной сфере? И насколько правдива информация о том, что Россия намеревается создать военную базу в Дейр эз-Зоре?
— Россия не нуждается в военной базе в Дейр эз-Зоре. У нас с Россией есть соглашения относительно Тартуса и Хмеймима. Российское военное присутствие в Сирии легитимно. Мы дали на это наше согласие. Мы очень сожалеем о гибели российского главного военного советника и других российских военнослужащих. Эти жертвы ещё больше скрепляют наши отношения с Россией.
Мы выражаем удовлетворение нашим сотрудничеством с Россией.
Полную версию интервью смотрите на сайте RTД.
*«Исламское государство» (ИГ) — террористическая группировка, запрещённая на территории России.