Борис Саводян с 1978 по 1980 год работал военным переводчиком по линии Министерства обороны СССР в Афганистане. Затем он стал работать на Иновещании в Гостелерадио.
Саводян в совершенстве владел дари, и в феврале 1983 года его включили в качестве переводчика в съёмочную группу Александра Каверзнева, куда также входили оператор Вячеслав Степанов и звукооператор Владимир Авдеев.
Каверзнев, один из самых известных советских журналистов того времени, планировал снять телевизионный фильм об Афганистане. RT поговорил с Саводяном об этих съёмках.
— Как вы готовились к поездке?
— Делали закупки. Володя Авдеев, очень хозяйственный мужик, собрал с нас деньги, закупил колбасы, чего-то по хозяйству.
— Как вас Гостелерадио обеспечило финансами? Ведь ни кредитных карт, ни даже обменных пунктов тогда не было.
— Нам выписывали какие-то бумаги. Мы ездили с ними в афганский банк, меняли рубли на местные афгани. И таким образом расплачивались.
— Какой на тот момент была обстановка в Афганистане?
— В Афганистане начала 80-х годов прошлого века вовсю полыхала война. И хотя крупномасштабных сражений не было, проводимые в горах и ущельях операции были сопряжены с риском для жизни. С нами воевали моджахеды, прекрасно владевшие оружием, бесстрашные, коварные. Вот как характеризовал их в своём дневнике журналист Каверзнев:
«Они идут там как звери, с каким-то диким чутьём. На чудовищных каменных тропах-карнизах, по снегу, калоши на босу ногу... 60-летний старец с седой бородой прёт в горах, как танк. Нашему молодому и закалённому не догнать. Старик уйдёт вперёд за час на 5—7 километров. И стреляют фантастически».
Вообще-то он не должен был ехать в Афганистан, это был не его профиль. Он занимался социалистическими странами. Но ради примечательных событий, сулящих интересную передачу, он готов был отправиться в любую командировку, хоть на край света.
— Как вы передвигались по Афганистану?
— В первую очередь на вертолётах и на БТР. Все передвижения нам обеспечивали военные 40-й армии. В Кандагаре Каверзнев сам сидел за рулём «Волги», которую ему уступил губернатор провинции Кандагар. Мы там жили в окрестностях Кандагара.
— На кадрах в фильме «Афганский дневник» на лобовом стекле «Волги» видны трещины. От чего они были?
— В Кандагаре, где вы видите эту «Волгу», она только до 12 часов могла ездить. А после 12 в этом городе уже властвовали моджахеды. Это закон был неписаный, все об этом знали. Там надо было постоянно быть начеку и всего остерегаться, в том числе и самих афганцев.
Помню, 17 марта в одном из кишлаков в Панджшерском ущелье наша съёмочная группа столкнулась с моджахедами, которые, воспользовавшись перемирием, заключённым известным полевым командиром Ахмад Шахом Масудом и нашими военными, спустились с гор в ущелье. Они открыто выставили свой пост неподалёку от советской заставы, на вершине горы, готовясь войти в кишлак сразу же, как только оттуда уйдёт последний советский солдат. Между нами напряжённая пауза. Особенно выделялись двое. «Уберите камеру, не надо нас снимать», — грозно предупредили они. Атмосфера явно накалялась, и неизвестно, чем бы всё закончилось, если бы не обаяние Каверзнева: «А глаза-то у тебя голубые», — обратился он к одному из моджахедов, действительно голубоглазому. — Откуда они у тебя такие?» Тот, показывая глазами в небо, высокомерно произносит: «От Аллаха». И обстановка разрядилась.
Сан Саныч был человеком весёлым. Была в нём даже какая-то ребяческая непосредственность, азарт. Я помню, как наша съёмочная группа находилась на юге Афганистана. Кандагар, центральная мечеть. Настоятель разрешает войти внутрь. Мы с Каверзневым занимаем место с краю, у подоконника, на котором лежала кем-то оставленная белоснежная чалма. Телеоператор Вячеслав Степанов и звукооператор Владимир Авдеев в гуще молящихся заняты своим делом. Идёт богослужение. В какой-то момент чувствую лёгкое постукивание сзади по плечу. Поворачиваю голову и вижу присевшего за моей спиной Сан Саныча с чалмой на голове: «Ну как я выгляжу в этом?» Эту сцену замечает и настоятель мечети. Смотрю, не сердится, даже улыбается.
— Как он относился к тому, что происходило в Афганистане. О чём вы говорили, что называется, за кадром?
— Он критически относился к тому, что происходило в Афганистане. Всё, что там делалось, было небесспорным. И это волновало Каверзнева. Поэтому, работая над документальным фильмом, он хотел, как мне кажется, сделать его максимально объективно. Расскажу об одном эпизоде. Впечатляющий кадр. Интервью с пожилым старейшиной пуштунского племени. Он приехал в Кабул для участия во Всеафганском совете старейшин и только что узнал о том, что моджахеды в отместку за поддержку новой власти истребили весь его род. Этот эпизод запомнился мне не потому, что беседа продолжалась два часа и мне пришлось попотеть. Старик сказал, что иностранец впервые выслушал его до конца, и заплакал. Камера уловила этот драматический момент.
— Что Каверзнев говорил о нашем контингенте в Афганистане?
— Если говорить о военных, то симпатии Каверзнева были на стороне младших офицеров. Я сошлюсь на запись в его дневнике:
«Вообще, это офицеры великолепные. То есть в 80-м году на 11 погибших солдат приходился один офицер, в 81-м — на девять солдат, в 82-м — на семь, и в последних операциях — шесть. А у Михаила Васильевича Лавренюка, командира советского подразделения, был случай в операции — 23 человека погибли, из них семь офицеров. Не в том суть, кто выделяется одеждой, знаками различия, этого нет. Они в солдатском. Но то выделяет, что активные, распорядительные, вперёд идут и так далее. Снайперы сразу замечают и кладут».
— Как складывались ваши отношения с Каверзневым?
— Знакомство с Каверзневым было событием, повлиявшим на меня не только в профессиональном, но и в жизненном плане. Как-то после очередной поездки в провинцию советские журналисты собрались вместе. Мне предстояло после этой командировки снова отправиться в Афганистан, уже в качестве собственного корреспондента Гостелерадио. Сан Саныч сказал мне тогда: «Боря, я знаю, что вы собираетесь работать в Афганистане корреспондентом. Посмотрите на материалы Цветова (Владимир Цветов с 1976 по 1983 год работал собственным корреспондентом Гостелерадио СССР в Японии. — RT). Они у него хорошие. А почему? Потому что он любит японцев, любит Японию. Если вы хотите успешно работать здесь, вы должны любить афганцев». Эти слова очень повлияли на меня.
— Как вы покидали Афганистан?
— Мы вылетали из международного аэропорта Кабула.
— В статьях, посвящённых смерти Каверзнева, писали о бутылках воды, которые были куплены перед отлётом из Кабула.
— Да, перед вылетом было куплено пять бутылочек: «Фанта», «Кока-Кола», ещё какой-то напиток. Но это не там произошло. Александр Каверзнев уже чувствовал себя плохо. Оператор Слава Степанов заметил, что Каверзнев не в порядке, ещё раньше. В гостинице «Ариана», их номера были рядом, он был ближе к нему. Я обнаружил это, когда мы уже были в аэропорту Кабула, прямо в час отлёта я что-то заподозрил. Мы уже собирались погружаться в самолёт, когда Сан Саныч извинился перед нами и сказал: «Ребята, я бизнес-классом полечу». И тогда я увидел крупные капли пота на лбу. Явный признак нездоровья. Это бросалось в глаза.
— Вы сказали, что уже в Кабуле Каверзневу стало плохо. Как он добрался до дома?
— По пути из Шереметьева домой в машине сидел уже тяжело больной человек. Но сначала он отвёз домой меня в район Курского вокзала. В машине был и его младший сын Илья. Наш последний диалог: «Спасибо вам, Боря!» — «Вам спасибо, Сан Саныч. Я уже приехал». И указываю рукой на свет, который в окне у меня горит.
— Каверзнев умер через несколько дней в больнице.
— После возвращения он несколько дней у себя в квартире ходил фактически по стеночке. В таком состоянии он был. Представьте, кровь была не красного цвета, она была вся чёрного цвета. Если уколоть шприцем, то чёрная жидкость вытекала. Я не знаю, признаки чего это были. Это было полное заражение крови.
— Думаете, это было отравление?
— Да.
— И это был не несчастный случай?
— Несчастных случаев там не было. Мы были молоды и физически здоровы. Это внешнее воздействие.
— В одной из статей рассказывалось, что за несколько дней до вылета у Каверзнева была какая-то странная встреча с незнакомым человеком, который хорошо говорил по-русски.
— Я тоже где-то встречался с этой ерундой. Кто это написал? Во-первых, с этим человеком мы встречались 21 марта, в новогодний праздник, который отмечается в Афганистане в этот день. И встречались мы вовсе не в аэропорту, а в самом роскошном отеле в центре Кабула — «Интерконтинентале». У нас там были съёмки. В тот день у нас были съёмки в трёх пунктах: в ресторане «Ариана», потом в ресторане гостиницы «Кабул», и оттуда переехали в «Интерконтиненталь». Уже темнело. Новый год уже на носу. Это был афганский милицейский офицер, он прежде работал в АПН здесь, в Союзе. Поэтому он узнал Каверзнева и с ним беседовал. И всё. Это не тот человек, который мог быть виновен в его смерти. Это ошибочная версия.
— В публикациях про Каверзнева тиражируется ещё версия про крысу, которая укусила его за ногу.
— Якобы это было в Панджшере. Мы там жили. Наши военные уступили нам свою палатку. Мы ночевали там несколько дней. Но я не слышал, чтобы сам Сан Саныч или кто-то из ребят об этом говорил. Я о какой-то крысе только здесь узнал.
— Тогда что могло стать причиной такой вот внезапной гибели? Говорили о двух версиях — об отравлении в аэропорту перед вылетом и неидентифицированной инфекции.
— Я не подтверждаю ни тот, ни другой вариант. На этот счёт у меня своя версия. И она не совпадает ни с одной, которую я читал. Я уверен, что всё случилось в другом аэропорту, в Кандагаре. Намного раньше, 9 марта 1983 года. 8 марта мы были у наших военных. Командование бригады дало тогда возможность ребятам, в том числе лётчикам, отдохнуть, ссылаясь на Международный женский день. И мы были там. Поэтому 8 марта я отметаю. А на следующий день мы улетали в Кабул. И да, это моя версия, что всё произошло в аэропорту Кандагара 9 марта.
— Получается, что воздействие имело какое-то пролонгированное действие, инкубационный период в 11—12 дней?
— Я не разбираюсь в медицинских делах. Но я думаю, что так можно сделать, запрограммировать, что через неделю, через месяц человек умрёт.
— Бактерии, вирусы?
— Не знаю. Но бактерии просто так голыми руками не возьмёшь и человеку не передашь. Надо через жидкость, через пищу или что-то в этом роде.
— Инъекция.
— И такое возможно, да.
— Если Каверзнев, по сути, был убит таким хитрым пролонгированным способом, возникает вопрос: за что? Кому это могло быть выгодно?
— На этот вопрос я тоже не могу ответить. Всё, что я читал, — лишь предположения.
— Было ли расследование причин его смерти?
— Думаю, что нет. Никаких признаков следствия я не помню.
— Как его хоронили?
— Когда было опубликовано известие о его внезапной кончине, очередь пришедших проститься с ним в Дом звукозаписи в центре Москвы тянулась от Бульварного кольца до выезда на Садовое кольцо.
Евгений Широков в 1984 году возглавил корпункт в Венгрии, созданный Александром Каверзневым в 1967 году. До этого назначения Евгений Петрович руководил главной редакцией программ для молодёжи Центрального телевидения. Сейчас Евгений Широков — советник ВГТРК. Он рассказал RT о совместной работе с Александром Каверзневым.
— Как развивалась карьера Каверзнева?
— Он жил в Риге, в прекрасной русской семье. По совету отца учиться поехал в кораблестроительный институт в Ленинград. Не понравилось, вернулся. Перешёл на филологический факультет Латвийского университета. А дальше — приглашение в многотиражную газету «Латвийский моряк». На него обратили внимание и пригласили на должность корреспондента Всесоюзного радио в Риге. И вдруг невероятное предложение из Москвы — поехать в Будапешт, создать и возглавить корпункт Гостелерадио в Венгрии. В конце 1967 года он организует с нуля этот самый корпункт, который спустя годы станет и мне родным. А в начале 1968 года в программе «Время» выходит первый Сашин репортаж. Кто помог Александру проложить столь стремительный и, думаю, неожиданный для него самого маршрут Рига — Будапешт? Он отвечал на это уклончиво. В общем, Саше повезло.
— Александр Каверзнев был голосом открытия ХХII Олимпийских игр в Москве в 1980 году. Почему выбор пал именно на него?
— Каверзнев тогда был тогда на самом пике своей популярности. 12 лет на экране. Его успели полюбить миллионы телезрителей. И поэтому открытие грандиозного спортивного праздника в компании с Николаем Озеровым (куда ж без него в спорте!) руководство Гостелерадио, лично, я это помню, Сергей Георгиевич Лапин поручает вести Каверзневу. Ведь олимпийский дух — это не только голы-очки-секунды, это то, что соединяет сердца людей, облагораживает поступки и намерения. Моя Молодёжная редакция телевидения, которой я тогда руководил, была аккредитована на Играх. Мы работали в Олимпийской деревне. Я видел, как Каверзнев переключился на спортивную волну. Это был новый Каверзнев. Он всякий раз поражал новизной подхода, приоткрывал что-то такое — и с такой доверительной интонацией, что это притягивало каждого зрителя в отдельности.
— Александр Каверзнев — один из немногих иностранных журналистов, кто сделал полноформатный документальный фильм про Северную Корею. И это была его идея. Как ему это удалось?
— Он бывал во всех странах социалистического лагеря, вёл программу «Содружество». И вдруг обратил взгляд на Восток. Северная Корея — это был просто его подвиг. Как он уговорил… Надо знать его возможность влиять на наше руководство. При всей не то что строгости, а просто жестокости нашего Сергея Георгиевича Лапина, это я на себе испытал, он почему-то очень-очень прислушивался к Каверзневу, доверял ему и многое прощал. Поэтому он сумел пробить эту командировку. Он ехал в такую неизвестность, что там можно было вообще ничего не найти. На каждом шагу контроль, всё под запретом. У Каверзнева, кстати, всегда были прекрасные операторы. И они сумели найти такой материал, который открыл, открыл эту совершенно закрытую страну.
— Расскажите о том, как он отправился в последнюю командировку в Афганистан?
— Мы едва успели вернуться из поездки по Челябинской области, а он уже собирался в Афганистан. Там были наши солдаты. И там было множество вопросов. Саша собирался открыть Афганистан не таким, каким мы его видели. Он был бесстрашным человеком.
— Было ли следствие?
— Было много версий. Ответов нет. Но одно ясно. Что его кто-то боялся. Кто-то хотел его устранить, чтобы его не было. Он вернулся домой. Мы успели поговорить по телефону. Ещё день-другой он выходил на связь. И вдруг всё жизненное, что было в нём, стало отключаться со страшной силой. Вот тогда мне запомнился один из этих диагнозов — «молниеносный менингококковый сепсис». Конечно, спецслужбы это дело вели. Но никаких публикаций на эту тему не было. Поэтому так много было вариантов, почему и как именно это случилось. Решили, что это такой долговременного коварного действия яд. Может быть, и так. Но никто не дал ответа. Скоро уже четыре десятка лет, как Саши нет с нами. А загадка его успеха, близости к зрителю и, наконец, его трагического ухода — эта многослойная загадка так и не разгадана. О его судьбе можно было бы снимать художественный фильм.
Хранитель памяти
Наталья Ильинская была редактором Александра Каверзнева с момента назначения его политическим обозревателем Гостелерадио СССР по возвращении из Венгрии. После его смерти Наталья приложила много усилий для того, чтобы сохранить память о нём.
Сохранились фрагменты интервью с ней, сделанного в 2002 году, где она рассказывала о том времени, как они работали вместе, как одна из поклонниц-астрономов назвала его именем планету и о том, как уговорила руководство позволить ей загримировать своего босса, чтобы можно было проститься с ним, не закрывая гроба:
«Он вернулся из Афганистана и, как говорили, подхватил какую-то инфекционную болезнь, которая называлась «флегмона клебсиелла». Проблема была в том, что нужно было гримировать. Отказались гримёры. Я сказала: «Ну хорошо, я привыкла гримировать». И я его сама. Думаю: ну я должна это сделать, потому что он не заслужил, чтобы уйти туда в закрытом гробу. Низкий поклон Энверу Назимовичу Мамедову. Он мне разрешил, он мне сказал только, чтобы близко никто не подходил. Я его загримировала, надо сказать, хорошо. Но это было невероятно тяжело, трудно. Проходит 20 лет, и я не могу понять, как я это могла сделать».