26 апреля 1986 года на энергоблоке №4 Чернобыльской АЭС произошёл взрыв. Эта катастрофа считается крупнейшей в истории атомной энергетики, а её реальные масштабы стали понятны лишь спустя годы. На ликвидацию последствий аварии были брошены сотни тысяч военных и гражданских специалистов.
Чтобы поддержать их боевой дух, в зону заражения приезжали артисты советской эстрады. В разное время там побывали Иосиф Кобзон, Алла Пугачёва, Валерий Леонтьев, Ирина Понаровская, Александр Барыкин и многие другие. При этом первые концерты состоялись уже через месяц после взрыва.
«Цветы — смертельно опасно»
Валерий Леонтьев был одним из первых артистов, кто поехал в зону аварии, чтобы выступить перед ликвидаторами последствий катастрофы.
— Как родилась идея такого концерта?
— Было предложение: не хотите ли вы съездить отработать концерт для ликвидаторов чернобыльский аварии? Как же не хочу? Хочу! И я поехал — так же как в своё время в Афганистан.
— Это был собственный порыв или призыв руководства страны?
— Это был и мой личный порыв. Я мог бы не ездить, меня никто не принуждал. Я абсолютно искренне хотел сделать что-то приятное для ликвидаторов, поддержать их хоть в чём-то. Это был мой человеческий долг, который я выполнил. Для меня в этом не было никакого героизма. Просто решил так сделать — для себя решил. И был одним из первых, кто это сделал.
— Как отбирали репертуар?
— Это был 1986 год, у меня тогда была программа «Звёздный сюжет». Я исполнил её, а потом всё, что просили на бис. В зоне чернобыльской катастрофы я дал два концерта: в поселке Зелёный Мыс, где непосредственно жили ликвидаторы, прямо в открытом поле, а на следующий день — в Чернобыле в ДК, который располагался в километре от реактора. Я пел по три часа кряду, делал колесо, несколько раз пришлось переодеваться, потому что был весь мокрый от пота. Но это были фантастические концерты!
— Было страшно?
— Я отчаянный человек — страха не было. Я видел донельзя уставших, но живых людей, которых переполняли желания и эмоции. ДК в Чернобыле никак не мог вместить всех желающих, зал был переполнен, люди буквально висели, на чём можно было, лезли в окна.
Мне дарили охапки цветов. Никто не предупредил, что цветы нельзя, что это смертельно опасно. Я брал, прижимал к себе... Ведь цветы были свидетельствами зрительской любви...
— Легко ли согласились музыканты и танцоры, которые участвовали в номерах?
— Я никого не тащил насильно, никто не был обязан работать на этом концерте. Но мы одна команда, поэтому никто не отказался.
— Не знаете, почему не сохранилась видеозапись концерта?
— Концерт снимало украинское телевидение. Один раз его показали. Потом плёнка с концертом оказалась не просто убранной на дальнюю полку, как бывало в советские времена, а размагниченной. Поверх концерта просто записали что-то другое. Почему? Зачем? Кто отдал такое распоряжение? Это для меня осталось неизвестным.
«Как одна секунда»
В сентябре 1986 года перед ликвидаторами выступила Алла Пугачёва. Вместе с ней в Чернобыль приехал музыкальный коллектив «Рецитал» и танцевальное трио «Экспрессия», руководил которым Борис Моисеев. Он же был хореографом всего концерта.
«Мы даже не заезжали в Москву, постоянно были на гастролях, — вспоминает Борис Моисеев. — И в один прекрасный момент Алла Борисовна собрала всех и сообщила, что есть такая установка, рекомендация: полететь в Чернобыль, отработать концерт, поддержать наших собратьев. Это была как очередная поездка на гастроли. Только она была непростой. Разъяснений особо не давалось, мы летели и летели, и всё. Она предложила: «Пожалуйста, принимайте решение, кто едет, кто не едет». Никто не отказался. Все единодушно сказали, что едут. И вопросов не было. Хотя ехали непонятно куда и зачем, честно говоря».
Борис Моисеев вспоминает, что компания в поездке была весёлая, страха не было, все друг друга подбадривали, хотя никто толком не понимал, что к чему.
«Практически полностью прошёл сольный спектакль «Пришла и говорю». Я отработал на сцене все номера в этой программе. Встречали очень хорошо. После концерта был ужин. Нас щедро угощали красным вином. Всё пролетело буквально как одна секунда. Все были ещё совсем молодые. Для нас это было как на БАМ съездить. Единственное, покидая Чернобыль, мы сдали всю одежду в утиль, переоделись в другую и улетели в Москву. Дальше продолжили гастрольный тур», — рассказал Моисеев.
«Надо же было и культурно отдыхать!»
В книге «Чернобыль. Труд и подвиг», изданной к 25-летию чернобыльской катастрофы Красноярской краевой общественной организацией инвалидов «Союз Чернобыль», есть воспоминания ликвидаторов об этих концертах.
«Помню, как в Зелёный Мыс приезжала с концертом Алла Пугачёва. Даже крыши автобусов, на которых нас привезли, проваливались под тяжестью желающих увидеть знаменитую певицу. Приезжали с концертами и украинские коллективы. Кино привозили, но смотреть его не было ни сил, ни желания. Побриться-то некогда было», — рассказывает один из ликвидаторов Николай Иосифович Алёшин.
Другой участник ликвидации последствий аварии Александр Сергеевич Синенко, отработавший в 1987 году в Чернобыле 99 суток, в разговоре с RT вспомнил, как их поддерживали артисты эстрады: «Надо же было и культурно отдыхать! У нас был клуб. Мы в клубе собирались. Были концерты разных артистов. Местные певцы на украинском языке пели. Не то чтобы постоянно (мы же не веселиться туда приехали!) — время от времени».
«Если никто не поедет — я поеду сам»
Выступления артистов в Чернобыле показывали и по ТВ. Григорий Тараненко, занимавший в 1986 году должность первого заместителя председателя Гостелерадио Украины, рассказывает, что освещение событий в зоне чернобыльской катастрофы было регулярным.
— Как вы сами узнали о катастрофе?
— Я был там за два дня до аварии. После аварии тоже поехал, не понимая ещё, что случилось. Тогда ещё штаба не было — ничего не было. Я поехал по старым адресам, по посёлку Припять. К сожалению, нахватался. Потом лежал в больнице. Мне сделали 75 капельниц, но я выжил. Проблема была в том, что не информировали. Целую неделю ничего не было (известно. — RT) о том, что случилось.
«Вспоминая сейчас эту дорогу, я должен сказать, что тогда мне и в голову не приходило, что мы двигаемся навстречу событию надпланетарного масштаба, событию, которое, видимо, навечно войдёт в историю человечества, как извержение знаменитых вулканов, скажем, гибель людей в Помпее или что-нибудь близкое к этому. В дороге мы этого ещё не знали... Глазу специалиста атомная станция представляется всегда объектом, который не имеет никаких газов... А тут вдруг — как металлургический завод или крупное химпредприятие, над которым такое огромное малиновое в полнеба зарево. Это тревожило и делало ситуацию необычной».
Из воспоминаний академика Валерия Легасова, члена правительственной комиссии по расследованию причин аварии на Чернобыльской АЭС.
— Когда на украинском телевидении прошло первое сообщение о случившемся?
— Первое сообщение было 29 апреля: маленькая устная информация, предостерегающая от поездок и так далее.
— Спустя несколько дней в Киеве прошла первомайская демонстрация. Правда ли, что много людей пострадало в тот день?
— Нет, это неправда. Киев выручили дождь и ветер, который дул не в нашу сторону. Поэтому больше досталось Белоруссии и областям Западной Украины, меньше — Киеву.
— Предлагал ли кто-нибудь отменить демонстрацию 1 мая?
— Никаких возражений ни на каком уровне не было. Демонстрация — и всё.
— Когда удалось наладить регулярное освещение ситуации на АЭС? Как принималось решение о командировке журналиста?
— 30 апреля мы собрали группу из операторов и ведущих журналистов. И я сказал: «Надо ехать. Решение добровольное. Если никто не поедет — я поеду сам». Четыре человека сказали, что они готовы ехать. И так, поочерёдно, ребята ездили туда — оператор и журналист. Уже с 3 мая мы ежедневно давали оттуда материалы. Это всё сохранилось в архивах украинского телевидения.
— Как я понимаю, основная работа по освещению ситуации на ЧАЭС легла на украинское телевидение? Были потери среди журналистов?
— Да. Наши операторы погибли. Я не могу сейчас вспомнить фамилии. Четыре человека. Два очень скоро, а двое попозже. Режиссёр-документалист Владимир Шевченко умер.
— Как взаимодействовали с Москвой?
— 4 мая я позвонил Сергею Юрьевичу Лапину, сказал, что просто беда, пусть кто-то приедет. Прислали Александра Крутова. Я его встретил. До него и вместе с ним работали наши ребята. Ежедневно мы оттуда давали материалы. Владимир Дунаев приезжал, наш собкор Гостелерадио СССР в США. Я с ним летал на место аварии. К сожалению, после посещения Чернобыля через два месяца он умер в Штатах — получил непозволительную дозу.
— Я часто слышу о том, что утаивали информацию. Может быть, проблема была в том, что не понимали масштаба трагедии?
— Абсолютно точно. О самом факте говорили, а о масштабах не особо распространялись.
— Вы встречались с Легасовым? Что вы думаете о его оценках случившегося?
— Дважды разговаривал с ним. Я ему абсолютно верю. Все его примеры, его выводы — они абсолютно точны.
«Большую часть времени они (журналисты. — RT) проводили, конечно, на местах. Разговаривали с людьми, которые эвакуировались, или с людьми, которые вели работу на 4-м блоке по дезактивации. И эта информация передавалась в эфир. То, что было ими собрано, то, что было напечатано, конечно, в историческом, в архивном смысле имеет колоссальное значение — как живой документальный материал. И он является необходимым и обязательным... Наша пресса очень много давала информации второго сорта о людях, об их впечатлениях, о том, что там происходит, но очень мало давалось информации типа тассовской — регулярной, что и как на сегодняшний день произошло, что изменилось. Вот это, по-моему, и был дефект информационной системы, во-первых, и во-вторых, было мало выступлений учёных-специалистов».
Из воспоминаний академика Валерия Легасова.
— Концерты, которые артисты давали для ликвидаторов, снимало украинское телевидение?
— Мы давали туда ПТС (передвижные телевизионные станции. — RT). Работали наши товарищи. Алла Борисовна приехала, я с ней разговаривал по телефону, она ставила определённые условия. Всё было решено. Все боялись выступать, конечно. Но выступали. В отличие от Михаила Горбачёва, который приехал, побыл в Киеве. Раиса Максимовна дала команду — и они вместо Припяти уехали в Днепропетровск. Собирался приехать Познер, обещал мне, мы затевали телемост с Америкой. Но не приехал.
— В чём была идея такого телемоста? Успокоить американскую общественность?
— Показать нашу открытость.
— Суд над виновными в аварии проходил в зоне отчуждения. Открытый суд в закрытой зоне. Почему именно там?
— Если честно, это было недопустимо. Дезактивировали помещение, и проходил суд. Такой вариант... почти героический. Я так к этому отношусь: не обязательно это было делать там.
— Одной из сложнейших операций по дезактивации крыши 4-го реактора руководил генерал Николай Тараканов. Вы встречались с ним во время работы в Чернобыле?
— Да. Только положительно могу оценить его. Не боялся ничего. Если бы было больше Таракановых, было бы меньше бед. Он был резок в оценке случившегося. Высказывался очень справедливо. А то ведь начиная с руководителей самых высоких рангов и правительства, и партии закрывали глаза. И всем остальным запрещали говорить об этом.