Контузия, многочисленные осколочные раны, переломы, двигается только левая рука. Севшая батарейка в рации, ни еды, ни воды — лишь утренняя роса у Днепра. И регулярное жужжание вражеских дронов над головой. В таких условиях 51-летний доброволец из Башкортостана с позывным Кайтыр провёл пять дней после атаки украинских БПЛА, пока российские военные пытались прорваться к нему и эвакуировать раненого товарища.
«Наглый манёвр»
На рассвете 3 апреля 2024 года двое рядовых и их командир Кайтыр выполняли боевое задание: незаметно дойти до позиций противника, взять их штурмом и удерживать несколько дней до прихода своих.
«Вышли по серому, идём цепочкой», — рассказывает Кайтыр. К тому моменту доброволец уже полгода находился на спецоперации. «Первый идёт вперёд, отсчитываешь в уме 30 секунд — второй, ещё полминуты — третий, — продолжает он. — Проходим зигзагами, стараемся укрыться там, где хоть что-то осталось от деревьев после боёв. Дальше нужно пробежать метров 150 по «открытке» (так мы называем открытое поле). И тут нас встретил дрон».
Кайтыр скомандовал подчинённым разбежаться в стороны. Один боец укрылся у здания, а второй устремился назад, к своим. А Кайтыр решил бежать навстречу опасности, к украинским позициям. Впоследствии выяснится, что такой наглый манёвр, как характеризует свой поступок старший лейтенант, сбил с толку операторов дронов и помог ему выиграть лишние 10—15 секунд для своей группы.
«Выбегаю из-за стены, спасаясь от одних дронов, а там на земле ещё штук пять стоят и начинают на меня залетать, — вспоминает офицер. — Мне бы, конечно, дальше бежать, но я остановился на секунду — и всё, беспилотники меня окружили. Я начал поливать их очередью из автомата, а они меня, что называется, приняли от души. От одного сброса меня контузило, осколки от двух других пролетели мимо, а вот четвёртый БПЛА сбросил гранаты — и мне посекло всю правую сторону тела, ногу и руку. Двигаться я уже не мог».
Украинские дроны зависли над Кайтыром. «Они не видели, что у меня руки и ноги ранены, кровь хлещет. Я на глаза каску натянул, замер, думаю: «Будь что будет». Они приняли меня за «двухсотого». Повезло», — считает офицер.
Доброволец потерял сознание. Пришёл в себя через три часа и наконец сумел сделать себе укол обезболивающего. Двигаться он по-прежнему не мог.
«Под голову положил гранату»
Кайтыр надеялся, что к ночи сможет набраться сил и дойти до леса. Но ранения были слишком серьёзными: «Одна нога — сломана, вторая не двигалась, правая рука — абсолютно нерабочая. Двигалась только левая рука, на ней я смог проползти лишь 3 м. Я понял, что до утра к своим не доберусь, а днём в поле меня сразу увидят и добьют».
Офицер решил притвориться мёртвым. Он знал, что ВСУ минируют тела убитых россиян и наши бойцы рискуют, когда забирают погибших. А его сослуживец с позывным Ведьма рассказывал, как видел вражеский блиндаж, укрытый телами российских военнослужащих: «Как вести огонь?! Там же хоть убитые, но это наши ребята! А враг этим замешательством пользуется. Ну ничего святого нет у них вообще!»
Поэтому тяжелораненый Кайтыр положил рядом с собой гранату и автомат, а затем сжёг страницы в военном билете, где были написаны адреса и телефоны: «Я понимал, что для противника взять в плен офицера — большая удача, и не мог им такое удовольствие доставить. Под голову положил гранату, чтобы наверняка. Если бы противник нашёл меня, я бы дёрнул чеку».
Позже офицер узнает, что вторая группа, которую отправили за ними, оказалась в похожем положении: их точно так же встретили дроны — один боец погиб, а второй был ранен и пролежал трое суток. Когда свои смогли его вытащить, он сообщил, что вся группа Кайтыра погибла.
Сам командир терял сознание от боли или проваливался в сон: «То ясно видел, как на своих ногах дошёл до нашего блиндажа, то казалось, что я дома. Открывал глаза и понимал, что я лежу на том же месте».
На вторые сутки Кайтыр услышал приглушённый крик: оказалось, командир и рядовой лежали в нескольких метрах друг от друга, оба не могли двигаться: «Мы так три дня перекрикивались, когда была возможность. Одна из раций у нас была разбита, а во второй уже села батарейка. Мы лежали и ждали помощи. А на четвёртый день он замолчал. Погиб. Очень тяжело было осознавать это».
«Рус, сдавайся!»
Все дни, что офицер лежал рядом с позициями противника, он наблюдал за действиями их дронов: летали они как по расписанию, а ночью отправляли тяжёлый БПЛА «Баба-яга» с громкоговорителем. «Металлическим голосом на немецкий манер было записано сообщение к нашим бойцам, которые находились где-то на позициях: «Рус, сдавайся!» — вспоминает Кайтыр. — Я, когда услышал, рассмеялся! Думаю, наши парни тоже улыбнулись. Вот так противник пытался нас устрашить».
Когда офицер услышал, как кто-то говорит по-татарски, то решил, что это очередная галлюцинация: «Но тут прокричали мой позывной. Я откликнулся. Видимо, у ребят было задание погибших с «открытки» вынести — а тут я живой. Несколько часов после моего обнаружения парни не могли ко мне подойти из-за дронов, но разговаривали со мной, чтобы я оставался в сознании. Как они вообще сюда пробрались?! Отчаянные ребята!»
В итоге группа, в которой был однополчанин и земляк Кайтыра с позывным Колос, дождалась момента, чтобы начать эвакуацию. «Ребята втроём на самом ответственном участке — метров 150 по полю — тащили меня на носилках. Чудо, что по нам ни «птички», ни артиллерия не отработали, просто чудо», — поражается собеседник RT.
Носилки передали эвакуационной группе, и она преодолела ещё 8 км по лесополосе: «Ребята из эвакуации — все молодые, с нами в одном подразделении. Они всегда с нашим полком и не только спасают раненых, но и на передовую приносят воду, питание, лекарства. Каждый день совершают многокилометровые марш-броски и возвращаются обратно. Такие работяги-трудяги, без которых очень тяжело».
«Одна большая семья»
Домой, в Уфу, уже успели сообщить, что Кайтыр погиб: один боец из группы, которая пыталась спасти командира в предыдущие дни, позвонил его дочери. А буквально через несколько часов уже сам Кайтыр вышел на связь с семьёй.
«Дочь сперва не поверила, — рассказывает он. — Связь была не очень, наверное, голос мой звучал по-другому, а ещё в машине, пока меня везли в полевой госпиталь, сильно трясло. Первое, что она у меня спросила, — какое у меня отчество. А потом стала задавать разные контрольные вопросы. Я уж думал, что придётся называть клички наших кошек и собак».
Медики провели серию операций, в том числе удалили осколки из позвоночника: оказалось, именно из-за ранения в шею офицер не мог пошевелиться все пять дней. Сейчас командир лечится в госпитале в Москве, но уже собирается обратно на передовую. Как только у его однополчан появляется возможность выйти на связь, они звонят Кайтыру.
«Наша рота дружна, там 90 бойцов, мы одна большая семья, — говорит командир. — Каждое утро, когда наши парни собирались на задание, я приходил их провожать. Меня как-то старшина спросил: «Ты чего пришёл-то? Не из твоего взвода пацаны». Но я себе в голову вбил: если я буду провожать, они будут возвращаться. К сожалению, это не всегда работало. И из моего взвода ребята ранения получали. И погибшие тоже были. Но у нас было железное правило: «Всех своих раненых мы выносим, и всех своих «двухсотых» тоже забираем, не оставляем никого. Так и за мной вернулись».