— Как вы оказались в зоне СВО?
— До объявления частичной мобилизации я работал хирургом в отделении гнойной хирургии и колопроктологии Чкаловской больницы (ГКБ №2) Новосибирска. С первых месяцев спецоперации я проводил для военных занятия по тактической медицине: обучал, как остановить кровотечение, как реанимировать, давал другие практические навыки, которые незнакомы, например, терапевтам.
В октябре 2022 года прибыл в военкомат. Нас учили, что хирург всегда должен быть там, где максимально нужна помощь. Хотя я сугубо мирный человек, никогда не ассоциировал себя с военным и не думал, что попаду на фронт старшим лейтенантом медицинской службы.
— Как вы получили позывной Зима?
— Его дал командир в день моего поступления на боевое слаживание в высшем военно-командном училище в Новосибирске. В начале ноября там было очень холодно, до минус 40 доходило. Я думал, что я охотник, закалённый, но такой мороз в палатках закаляет больше, чем охота и спорт, вместе взятые.
— У вас была боевая подготовка?
— В мирное время я проходил сборы. Но они были не каждый год. Во время слаживания в ВВКУ была двухмесячная подготовка по разным дисциплинам. Что касается медицины, то я пошёл ещё и по пути самоподготовки: на основе общих данных изучал дополнительную литературу, например по оказанию первой помощи в условиях проведения антитеррористической операции и т. п.
— Как в боевых условиях удалось применить медицинские навыки и теоретические знания?
— Мы внедрили принципы тактической медицины, которая подразумевает отсутствие противопоказаний к эвакуации. То есть эвакуировать всех в любое время и как можно раньше.
— Какое у вас подразделение?
— Я прикомандирован в медицинский взвод мотострелкового батальона. Сейчас у меня в подчинении семь человек. Мы находимся практически на первой линии обороны. Здесь нужно максимально быстро оказывать помощь как в «красной» зоне, так и в «зелёной».
Мы действуем на Авдеевском направлении, одном из самых острых и горячих сейчас. Причём если раньше можно было чётко выделить, где проходит линия боевого соприкосновения и прифронтовая зона, то сейчас, по сути, везде ЛБС. Это связано с тем, что противник активно использует дроны-камикадзе, дроны-разведчики, крупные сельскохозяйственные дроны с общим названием «Баба-яга». Я сам прочувствовал это на своей шкуре.
— Каким образом?
— После того как дроны наносят удары по технике, они продолжают висеть и мониторить ситуацию. Как только прибывает эвакуационная группа, они также стараются её поразить либо сбросами боеприпасов, либо дронами-камикадзе.
Я попал как раз в такую ситуацию. Количество дронов было таким, что мы с несколькими бойцами из эвакуационных команд до утра не могли даже двинуться из укрытия. Всё небо жужжало. Это было жутковато.
— Как вы выбрались?
— Дождались периода между ночью и утром — это называется по-серому: тепловизионные дроны уже не летают, а дневные камикадзе ещё не видят. Нам удалось наладить коммуникацию с находившейся рядом позицией другого батальона. Они зажгли несколько костров и блиндажные свечи в вёдрах. Это так называемые тепловые сигнатуры, которые заставили дроны-камикадзе изменить своё направление. Нас прикрывало командование, работали системы РЭБ. И вот только по-серому нам удалось совершить бросок и вытащить двух раненых из такой тяжёлой обстановки. Один боец, к сожалению, не дождался, погиб.
Реанимация под обстрелом
— Как работает правило «золотого часа» при оказании помощи?
— Правило «золотого часа» — это время, когда оказание помощи будет максимально эффективным и позволит сохранить и функцию, и здоровье, и жизнь военнослужащего. То есть в течение часа нужно максимально обезболить, остановить кровотечение, иммобилизировать, согреть человека, ввести антибиотики.
Основная причина смерти бойцов — кровотечение. Чтобы его остановить, нужно применить жгуты, турникеты, забинтовать, а если рана глубокая и в ней нет осколков, то используем тампонирование. Затем обязательно делаем обезболивание, потому что травматический шок резко ухудшает состояние. Иммобилизируем наложением шин. При необходимости я добавляю медикаменты: антибиотики, которые позволяют сразу предотвратить инфекцию, гормональные средства, противошоковые, противовоспалительные.
— В вашем подразделении были потери?
— Евгений Горобец из Минусинска Красноярского края, позывной Горец. Он водитель скорой помощи, погиб, попав под обстрел за рулём. Я был на месте уже через десять минут, проводил его реанимацию под обстрелом. Рядом проезжала бронированная машина, так называемая тунгуска — зенитная установка. Они прикрыли меня и раненого бронёй: встали поперёк и защитили меня от осколков. Меня спасли, а Евгения, к сожалению, я спасти не смог: ранение было тяжёлое, в шею.
— Помимо военных, кому ещё оказываете помощь?
— Наша задача — медицинское сопровождение выполнения боевой задачи подразделения, то есть оказание помощи на месте и в ходе дальнейшей эвакуации.
Если надо идти вместе с подразделением в атаку, то там метод один: всех раненых переворачиваем на живот, останавливаем кровотечение и двигаемся дальше выполнять боевую задачу. Если есть команда на эвакуацию — приступаем к ней. Если потребуется, я буду оказывать помощь независимо от того, украинец ранен или русский.
Часто приходилось оказывать помощь местным жителям, кто заболевает.
Мы активно взаимодействуем с врачами из ДНР, в частности с Горловской больницей №2 и её главврачом Нелли Якуненко. Я заметил, насколько они эффективно работают при массовом поступлении раненых. Не секрет, что в городских больницах зачастую приём людей происходит слишком медленно. Но здесь военная обстановка научила врачей работать максимально оперативно. Я привожу в приёмный покой пять раненых, и за полчаса все осмотрены, всем сделаны анализы, снимки, если требует состояние больного, то он немедленно подан в операционную. Скорость, с которой работает эта больница в условиях боевых действий, нужно реализовывать и в гражданском здравоохранении.
«Шона всё равно отругали»
— Вы стали героем фильма британского документалиста Шона Лангана «Война на Украине: другая сторона». Каково ваше мнение о журналисте и о его работе?
— Когда Шон приехал к нам, мне показалось, что он прибыл с правильной миссией — показать, что люди, которые служат в армии, и медицинская служба в том числе, это не людоеды, не звери. Он провёл с нами много времени и очень удивился, что встретился не с безумцами, а с адекватными, улыбчивыми людьми, которые рассуждают грамотно и разумно, знают историю России и Украины, читают стихи, в том числе и английских поэтов: например, мы с ним часто разговаривали про Киплинга. Но в итоге, думаю, на него сильно повлияла политическая конъюнктура после окончания съёмок.
— Вы увидели, что в фильме история немного подкручена на минус?
— Не немного, а значительно.
Режиссёр словно был вынужден постоянно оправдываться. Например, в фильме он говорит за кадром про «захваченные Россией украинские территории». Когда он приезжал, таких фраз от него не звучало. Мы обсуждали, что это территории Новороссии, где Россия была всегда, и он это отлично понимал. Но положение, видимо, обязывает, он же живёт в западном мире.
Впрочем, Шона всё равно отругали. Ведь фильм получился слишком положительным. В нём военные врачи откровенно говорят, что мы здесь не для того, чтобы захватывать, а чтобы защитить. Что мы оказываем помощь, дружим с местными жителями, адекватно относимся к своим братьям и не разделяем их. Да, мы агрессивно относимся к нацизму, к бомбёжкам мирных городов. Я не понимаю, зачем это каждый день происходит в Горловке — какая логика? Там нет военных.
— Когда последний раз были в отпуске? Семья, наверное, сильно беспокоится за вас?
— Отпуска командование предоставляет регулярно. В крайний раз был на Новый год. Мама и папа, конечно, беспокоятся, но пишут: «Мы тобой гордимся». У них тут же исчезли все болезни, на которые они мне жаловались, ведь сейчас под рукой нет их главного врача. Теперь для них главное, чтобы у меня всё было нормально.
Супруга очень переживала, когда я не смог улететь из отпуска обратно в часть. Мой билет в день вылета почему-то аннулировали. А неявка в течение суток — это самовольное оставление части, вплоть до уголовного наказания. Но мне удалось в тот же день улететь, меня поддержали водители, которые встречали. Я, конечно, удивился безучастности сотрудников авиакомпании, с которыми я в той ситуации имел дело. Но авиакомпания потом извинилась и всё компенсировала.