— Под одним из сообщений у себя на странице в Instagram вы написали: «Сижу у окна, вспоминаю юность. Улыбнусь порою, порой отплюнусь». Часто вспоминаете ситуации, от которых хочется отплюнуться?
— Наверное, чаще чем хотелось бы. Не знаю, насколько это мудро — оглядываться на те или иные ситуации, но какие-то поступки, безусловно, вспоминаются. В юношестве многое кажется второстепенным или даже третьестепенным. Ставишь во главу угла качество и количество своих тренировок, а нужно было, на самом деле, больше внимания уделять тому, что чувствуешь, заниматься саморазвитием, не позволять себе быть лицемерным даже в мелочах. Где-то быть просто более серьёзным в принятии решений, не идти по инерции. Мне трудно формулировать это чётче, но я отдаю себе отчёт, что должен был вести себя иначе, брать на себя больше ответственности.
— Ещё лет пять назад в ваших интервью сквозила мысль, что продолжаете считать себя молодым спортсменом, у которого всё впереди. В какой момент пришло осознание, что карьера давно преодолела экватор?
— Пожалуй, в последние три-четыре года, которые стали наиболее проблемными. Не всегда гладко шла подготовка, стали вылезать какие-то болячки. Как раз тогда я понял, что сам несу ответственность за свой результат, и его отсутствие никак нельзя оправдать тем, что я, скажем, не имел достаточного опыта, чтобы, проанализировать характер нагрузки, тренировочный план или что-то ещё. Я понял, что это совершенно не важно. Значение имеет только то, есть результат или его нет. И если нет, спрашивать ты должен с самого себя.
— Мне много лет казалось, что для вас в приоритете всегда был не спорт, а чисто жизненные вещи. Создать семью, в которой были бы дети, обеспечить крепкий во всех отношениях тыл. Сейчас у вас всё это есть, но и в отношении биатлона открылось какое-то второе дыхание. Насколько велика значимость спорта сейчас? Это профессия, которая позволяет кормить семью, или занятие, в котором по-прежнему ставятся высокие цели?
— Если бы в те годы, когда у меня получалось далеко не всё, мотивация строилась на каких-то материальных вещах, я бы просто не выдержал, занялся чем-то другим. Тем более что не считаю себя человеком, который способен заработать на жизнь, только бегая с винтовкой на лыжах. Мне интересен мир, разные профессии, что-то новое. Скорее, желание продолжать было связано с искренней любовью к спорту, к тому, чем я занимаюсь, с верой, что мне это подвластно, это достижимо. Ну да, иногда что-то не получается. Но ты стремишься это исправить, и вовсе не для того, чтобы у тебя было на два куска хлеба больше.
— Олимпиада для вас больная тема?
— Сейчас уже не настолько. Хотя не могу сказать, что чрезмерно страдал, когда все поехали в Пекин, а я нет. В этом плане мне не свойственно себя жалеть. Да, я был хорош, но, как выяснилось, недостаточно. В биатлоне эту разницу иногда определяет всего один выстрел.
— Условно говоря, окажись вы на этапе Кубка мира в Рупольдинге столь же успешны, как неделей позже в Антхольце…
— Да нет, дело не в этом. Надо понимать, что у каждого из нас есть приоритетные дистанции. В этом плане индивидуальная гонка и масс-старт Антхольца были для меня гораздо более предпочтительными, чем спринт и пасьют на предыдущем этапе. Почему не получилось, объяснить достаточно просто: в Новый год мы готовились в горах, а после где-то неминуемо должна была случиться яма. Вот она и случилась — в Рупольдинге.
Можно ли было выстроить работу иначе? Наверное, да. Но дело в том, что вся моя подготовка по ходу сезона была нацелена не на то, чтобы показать лучшие результаты в Рупольдинге, а выдать максимум на Олимпиаде, и это создавало определённые риски. Если бы я ставил перед собой цель просто отобраться на Игры, вполне мог выстроить работу таким образом, чтобы показать максимальный результат в первые недели января, а дальше плыть по течению. Я сознательно не стал этого делать. Поэтому тема не больная.
— Когда Эдуард Латыпов стрелял на заключительном рубеже злополучную «стойку», у меня крутилась в голове только одна мысль: что должны были чувствовать в этот момент вы, сидя перед телевизором.
— А я не сидел перед телевизором. Кто-то, возможно, скажет, что это непатриотично, непрофессионально, но я не смотрел гонки. Старался, по крайней мере, их не смотреть. Не было такой потребности.
— То есть всё-таки было больно?
— Сказал бы иначе. Когда ты сам — спортсмен, который в силу тех или иных обстоятельств не попал на главный старт, трудно смотреть соревнования, не испытывая внутренней зависти. А я не хотел позволять себе завидовать. Поэтому пытался сосредоточиться на том, что нравится мне. Со мной была моя семья, моя жена, я с удовольствием проводил с близкими время между тренировками. Мы ходили гулять, катались там на лыжах. Смотреть биатлон, анализировать, переживать — это забрало бы слишком много энергии, которую я предпочел направить в другое русло.
Да и потом, к чему сейчас вспоминать о том, что та гонка сложилась не идеально? Ребятам удалось завоевать медаль, сейчас они все олимпийские призёры. Стоит думать, как мне кажется, об этом, а не о том, кто где ошибся. Спорт и должен быть таким. Если бы мы наблюдали идеальные эстафеты, в которых на финиш одновременно выходили по пять-шесть команд, которые разыгрывали бы всё в финишном створе, было бы так же интересно? Нет. Каждый человек должен понимать: спортсмены — такие же люди. Не всегда совершенные, не всегда идеальные. И все допускают ошибки.
— В микрофоны спортсмены всегда говорят, что эстафета — это команда, где и радость общая, и беда. Но ведь на самом деле это всегда не так.
— Так ведь тут тоже раз на раз не приходится. Случалось, я проводил идеальную гонку, стартуя в эстафете, но много раз было и наоборот, когда именно я оказывался недостаточно хорош. Где-то проигрывал финиш, где-то брал дополнительные патроны, и именно это не позволяло победить. Просто подобные вещи не откладываются в памяти какой-то болячкой, шрамом. Поэтому даже не могу вспомнить какие-то особо критичные примеры.
— Отчего вообще происходят роковые ошибки в биатлоне? Неужели действительно бывают ситуации, когда голова полностью отключается?
— Не думаю, что правильно пытаться подвести все ошибки под одну формулировку из серии «отключилась голова». Просто человеческий организм так устроен, что иногда даёт сбои. Когда это касается чего-то очень важного, момента, которого очень ждал, эмоции обостряются до такой степени, что становится намного сложнее держать фокус на правильном выполнении всех своих действий. Вот и происходят совершенно глупые ситуации, которые совершенно не свойственны человеку в более спокойной обстановке. Наверное, от этого можно избавиться, если грамотно работать со своей психологией. Вообще, считаю, что человека можно подготовить ко всему.
— А какая самая глупая ситуация случалась в гонках у вас?
— Каких-то катастрофичных сбоев в стрельбе не вспомню.
Я не стрелял никогда по чужим мишеням, не путал лёжку со стойкой, всего один раз поймал на рубеже пять штрафных кругов — в пасьюте на этапе Кубка мира в Оберхофе в 2017-м. Отстрелялся 0-0-5-0, но даже при этом переместился с 18-го на 6-е место.
— Что-то случилось на третьем рубеже с оружием?
— Просто была очень ветреная погода, сильный мороз, я бежал в совершенно непривычных для себя перчатках. Тогда, ещё помню, Мартен Фуркад сделал непонятное для меня перестроение перед третьим рубежом. Мы ехали против ветра, и все пытались друг за другом прятаться. А Фуркад вдруг пошёл обгонять. В тот момент я даже не успел сообразить, для чего он это сделал. Только потом запоздало понял, что мы развернулись на рубеже, и ветер стал дуть лидерам в спину. Я же шёл последним в пелотоне и принял весь ветер на себя. И просто не справился с ситуацией. У каждого спортсмена, наверное, таких историй множество.
— Вы по-прежнему не любите бегать спринт?
— Эта гонка не вызывает у меня больших проблем, но удовольствие я больше получаю, конечно, от других дистанций. Специфика спринта подразумевает высочайшую выкладку на коротких отрезках. Я же, когда пребываю в оптимальных кондициях, демонстрирую приличную дистанционную скорость. Поэтому задача, которую мы решаем с тренерами, заключается не в том, чтобы выйти на сумасшедшие спринтерские показатели, а использовать мои сильные стороны.
— Общераспространённое мнение в мужском биатлоне сейчас сводится к тому, что пришёл из лыжных гонок Юрий Каминский — и все побежали. Лично ваш прогресс в этом сезоне как-то связан с новыми методиками?
— А почему побежал Максим Цветков? Он ведь был лучшим на Олимпиаде среди наших ребят, но не тренировался с Каминским. Думаю, вопрос не в методике, а в том, что над результатами сборной команды работало очень много людей. И все приложили очень много усилий. Артём Евгеньевич Истомин, например. Или всем известный Андрей Сергеевич Крючков, с которым я очень плотно работал начиная с лета. Последний помогал тренерам сборной, в том числе Каминскому, вносил корректировки в мои тренировки и рабочие планы. Я занимался с ним и с Истоминым начиная с Рупольдинга, когда сказал: если меня берут на чемпионат Европы, я хочу выступить там хорошо. Но, в первую очередь, хочу замечательно выступить в Антхольце, даже если это уже ничего не будет решать.
— Вам это удалось.
— Да. За это я безмерно благодарен всем тренерам. Поэтому и скажу, что работает не подход Каминского, а методика соперничества, внимание и забота тренеров, которым небезразличны спортсмены. Это и сам Юрий Михайлович, и Истомин, и Сергей Башкиров, и Дмитрий Шукалович, и Крючков. И ещё очень многие. Тот же Егор Сорин, который параллельно со своей работой в лыжной сборной помогал Кариму Халили. То есть у каждого из нас есть люди, которые стояли за спиной. А не просто какие-то условные методики.
— Ваше участие в кубке России — это какие-то контрактные обязательства или работа с прицелом на будущее?
— Обязательств нет, скорее, желание сделать максимум для своего региона. А кроме того, старты в Уфе дали прекрасную возможность долго не простаивать, иметь соревновательный опыт. Чем дольше мы будем соревноваться, чем дольше будем стоять на лыжах, тем это может оказаться полезнее для следующего сезона.
— Собственно, вы ответили на вопрос, к которому я завуалированно вас подводила. Вы собираетесь бегать ещё четыре года?
— Я чувствую в себе достаточно мотивации и физического здоровья, чтобы продолжать бегать и год, и два, и четыре.
На меня не давит возраст, не давит мысль о том, что я не смогу достойно конкурировать с более молодыми спортсменами. Я готов работать сколько нужно. Другой вопрос в том, что нас ждёт в ближайшем будущем. И это гораздо тяжелее, чем ответить, готов я бегать или не готов.
— Отвечая на вопрос о потенциальных поставках инвентаря, Каминский сказал, что запаса лыж и палок на один сезон основному составу команды точно хватит. Для вас это хоть в какой-то степени является проблемой?
— Мы снова затрагиваем вопросы, на которые не знаем ответов. Парадокс в том, что весь олимпийский сезон я бегал не на своих лыжах. В Шушене выиграл на лыжах Кирилла Стрельцова. На чемпионате Европы бежал на лыжах Никиты Поршнева. На этапах Кубка мира выступал на лыжах, которые принадлежат команде, потому что мои личные лыжи были хуже.
Российский лыжный пул в биатлоне — это история про взаимовыручку. Сегодня тебе кто-то помог, завтра ты сам кому-то поможешь. Теперь, когда мы будем зажаты в условиях Кубка России, большого разнообразия инвентаря, думаю, будет не так много. Это создаст определённые трудности однозначно. Но, надеюсь, эту проблему мы коллективно решим.
— Придётся стать более бережливыми.
— Это да. Взять даже кубок России в Уфе: мы приехали сюда на тренировочный сбор, и у моего товарища не оказалось палок, они должны были приехать вместе с машиной сборной России. Я отдал свои, и одна из них случайно сломалась на тренировке. Раньше мы шутили, что хорошо быть спортсменом международного уровня: если ломаешь палку — имеешь право на любом международном турнире поменять палки у представителя фирмы. А теперь понимаем: сломалась палка — всё, она сломана, другой у тебя нет. И это, конечно, может тоже превратиться в проблему. Палки, в варианте профессионального спорта, это даже не лыжи, а расходный материал, который выходит из строя достаточно часто.
— Выступая на Кубке России в Уфе, вы какие-то задачи ставили перед собой?
— Мы готовились к тому, чтобы быть максимально заряженными на начало марта. И из-за того, что не пробежали те соревнования, которые планировали, сейчас получается такой немножко затянутый вход в соревновательную деятельность. Но дальше, надеюсь, всё нормализуется, и концовку сезона мы более позитивно проведём. Конечно, хотелось выступить хорошо, тем более дома. Но сыграл фактор, о котором я говорил.
Как бы ты ни был готов, всегда есть нюансы, способные помешать тебе выдать идеальную гонку. Когда Латыпов заезжает на Олимпиаде с тремя промахами 11-м, а на Кубке России он с этими же тремя промахами 24-й, наверное, есть какие-то вопросы. И поверьте, Эдик не расслабился, приехав домой. Он тренировался, и много. То есть налицо вопросы чисто технического плана.
— Бегать дома — особенное чувство?
— Особенная ответственность. В Уфе много наших друзей, родственников, да и болельщиков, которые переживают именно за «своих», наверное, больше. И каждый раз, когда доводится выступать дома, хочется всех порадовать, показать достойную борьбу, всю прелесть нашего спорта. Но я, в первую очередь, надеюсь и на то, что люди, приходя на стадион, просто получают удовольствие от атмосферы праздника. Когда всё это чувствуешь, становится чуть проще бежать.
— И самый лучший в России биатлонный стадион находится, разумеется, в Уфе?
— Конечно. Свои плюсы есть в Тюмени и в Ханты-Мансийске. Но они есть и в Уфе. Больше всего мне нравится, что местный стадион постоянно развивается, становится лучше и лучше. И, поверьте, говорю это не ради красного словца.