— Как можно решиться бегать огромные дистанции, ведь зачастую вы пересекаете целые регионы?
— Бег — это моё хобби, в котором постепенно повышалась динамика. Сначала я проходил небольшие расстояния и думал: «О, у меня получилось! Как здорово!» Но чем больше я это делал, тем интереснее становилось поднимать планку — больше, сложнее, в непривычных условиях. Когда было жарко — хотелось испытать себя в условиях холода, находился в тайге — тянуло в пустыню или в скалы, тренировался на Кавказе — думал об Альпах.
— В какой момент это пришло?
— Это началось в 2008 году. Тогда я был классическим легкоатлетом, боролся за секунды и минуты, хотел установить личные рекорды на асфальте. Но на этом покрытии я стал травмироваться, и мой тренер посоветовал сменить его на пересечённую местность. Мне рассказали про горный марафон «Конжак», трек вокруг Аннапурны и Эльбрус. Я ушёл на грунт — и меня затянуло, обратно уже не вернулся.
— Совсем не занимаетесь на этом покрытии?
— Иногда бегаю марафоны в качестве тренировки.
— Тем не менее забег из Москвы в Сочи в 2014 году был именно по асфальту.
— Да, но дело было зимой. Передвигался по обочине трассы, где всё вперемешку — грязь, жижа и снег.
— Именно то событие стало для вас отправной точкой в карьере занятий трейлраннингом?
— Этот забег был моей первой многодневкой по России, которую я сам полностью организовал и преодолел ради себя. Следующие мероприятия были более публичными, начал думать о других людях. Планировал маршруты с точки зрения дополнительной пользы — социальной, географической, исторической, спортивной, стал больше на это обращать внимание.
— Насколько серьёзными были ваши результаты на асфальте?
— Уровень второго-третьего разряда.
— Почему вы не стали стремиться к КМС?
— Травмы. Как минимум хотел выполнить первый разряд, а КМС — на суточном беге. Но в силу моей антропометрии, соотношения роста и веса, это оказалось тяжело. У меня стала воспаляться надкостница, не выдерживал скоростных тренировок. Попробовал себя на пересечённой местности, и мне понравилось.
— Тем не менее вы практически не участвуете в массовых трейлах, которые устраивают в России.
— Это не совсем так.Я выступал в них с 2012 по 2015 год, пока они не стали модными.
— Как вы готовитесь к своим длительным беговым путешествиям?
— Раньше я выступал как спортсмен и для меня имели значение физические характеристики (местность, расстояния, пересечённость), но теперь я действительно стал путешественником. Изучаю географическую, историческую составляющие территорий, выясняю, какие достопримечательности буду пересекать.
— Сейчас вы заявляете, что занимаетесь приключенческим бегом…
— Открыл это для себя, когда проходил Байкал. Это уже сольное передвижение на сверхдальние расстояния — на стыке путешествий и классических ультрамарафонов. Перевёл статью об этом с английской «Википедии» на русскую, написал в соцсетях: «Я — adventure runner. Не трейлраннер, не ультрамарафонец. Занимаюсь приключенческим бегом».
— В чём разница?
— Классический ультрамарафонец везде одинаков, не важно, проходит он свои 100 км по асфальту в Москве или Париже, его подготовка алгоритмизируемая. В приключенческих условиях всё сильно отличается. Например, в Калмыкии был такой ветер, что я не мог передвигаться быстрее пяти километров в час.
— Подобные условия были опасны для здоровья?
— Я не взял очки и боялся за свои глаза. Была позёмка, передвигался, зажмурившись. А к вечеру мои глаза покраснели, как у вампира. А ещё я не думал, что в степи при температуре +5 °С можно обгореть. Об этих нюансах нигде не написано.
— Насколько сложно было пересечь Сахалин?
— Согласно предыдущим проектам, все стартовали из города Оха, но до него ещё 120 км от начальной точки. Написал письмо в местное отделение Русского географического общества, где мне ответили, что прохождение севера Сахалина невозможно: болота, медведи, гнус, комары, тайга. Сказали, что в летних условиях ещё никто не проходил.
— Как вам удалось?
— Изучил маршрут по документам, взял карту, компас, GPS. Это было достаточно тяжело, но я сделал это. Кроме того, со мной вместе его преодолел неподготовленный человек — фотограф.
— Медведи, клещи и комары не испугали?
— Я воспринимаю это как опасность, но у меня нет иррационального страха. Стараюсь просчитывать всё с точки зрения логики.
— Например?
— Нет понятия «просто медведи». В северном заказнике мне сообщили, что на Сахалине их около 15 тыс., а я просчитал вероятность встречи. Обычно зверь выходит ночью, следовательно, нужно идти только днём.
— Как можно защититься от медведя?
— Как правило, он нападает, если внезапно сталкивается с человеком, ведь он его не слышит. У меня был свисток, в который я дул каждые 50 метров. А ещё он боится размеров человека. Поэтому в случае встречи нужно взять рюкзак и поднять над головой повыше. К медведю нельзя поворачиваться спиной, но он побоится нападать, когда людей двое.
— Много встретили медведей?
— Лишь двух на 120 км пути. Один испугался и убежал, когда меня увидел. Второго отогнали собаки.
— Подстёгивает ли вас дополнительно опасность окружающего мира?
— Моя подготовка начинается с разведки местности и условий. Стараюсь максимально понизить риски. Например, изначально прохождение Сахалина было запланировано на 1 июня. Но потом мне сказали, что в это время там ещё холодно, а медведи голодные. В результате я сдвинул его на 1 августа.
— Тем не менее два года назад вы закончили своё передвижение вокруг Байкала из-за укуса клеща.
— Сработал неучтённый фактор. Никогда в жизни ничем не болел, полагался на свой иммунитет. Кроме того, местные даже не делали прививки от клещей. В итоге он где-то умудрился меня укусить, и я был эвакуирован с Байкала через 28 дней. За это время преодолел 1200 км.
— Было обидно?
— Нет. Если риск осознанный, то я допускаю подобную возможность. Но когда происходит что-то неожиданное и глупое, тогда я огорчаюсь и расстраиваюсь.
— Вы рассматриваете неудачу как возможный итог вашего путешествия?
— Не выхожу на дистанцию, если не готов к ней.
Многие путешественники погибали, поскольку не были готовы к неудаче, были сильно привязаны к славе, популярности. Или брали кредиты, а ситуация разворачивалась в худшую сторону. И когда нужно было закончить, они продолжали себя загонять.
— Как настраиваете себя перед началом путешествия?
— Говорю себе: «Если через километр у меня сломается нога и я буду готов к этому, тогда стартую». Допускаю, что у меня всё пойдёт под откос — психологически, финансово, информационно.
— Как вы принимаете решение о сходе?
— Как правило, есть накапливающиеся сложности и проблемы. Я всегда беру лист бумаги и с одной стороны пишу плюсы, с другой — минусы. Всегда советуюсь с двумя или тремя опытными людьми, показываю план. Никогда не принимаю решение в одиночку. Когда ты один под нагрузкой, то превращаешься в плачущего трёхлетнего ребёнка.
— Не жалеете потом о сходе?
— Нет. Всегда медленно выхожу из игры. У меня не бывает эмоциональных решений.
— Кто спонсирует ваши забеги?
— В основном сам. Существуют те, кто предоставляют мне экипировку, технические приспособления. Есть спонсоры на конкретный проект.
— Кто первым идёт на контакт?
— Здесь двусторонняя связь. Заранее анонсирую проекты, и мне что-то предлагают, выходят на меня через социальные сети и знакомых.
— Из чего складывается бюджет?
— Подготовка составляет 90% от общей стоимости. На втором месте — восстановление, а меньшие затраты приходятся на сам забег. Когда я проходил самые страшные 120 км по северу Сахалина, у меня был только литр сгущёнки. Воду пил из ручья, местные покормили меня на метеостанции.
— Но всё же во сколько обходится полный цикл проектировки и подготовки?
— В среднем от 30 до 100 тыс. рублей в день. То есть стоимость десятидневного проекта может составлять от 300 тыс. до 1 млн рублей.
— Какой проект был самым дорогим?
— На Байкале. На него у меня ушёл миллион рублей.
— Как подобные проекты совмещать с работой?
— Это очень тяжело. На меня ложится двойная нагрузка, ведь я должен поддерживать профессиональные связи. Даже когда бегу, час-два в день у меня уходит на проверку почты, ответы, телефон. Я юрист, занимаюсь частной практикой. Могу работать пять дней в неделю по восемь часов, а могу трудиться в режиме фриланса.
— У вас прибавилось клиентов благодаря хобби?
— Нет, скрывал это. После того как стал известным спортсменом, они прочитали обо мне в СМИ и удивились. Когда юридическое сообщество Москвы решило проводить забег Legal Run для юристов, они обратились ко мне как к эксперту. Сейчас многие юристы стали бегать марафоны, ультрамарафоны, занялись триатлоном.
— Как вы смотрите на своих последователей или людей, которые пытаются развиваться в подобных направлениях — от трейлраннинга до ультрамарафона?
— Бывает, неосознанно обижаю. Однажды мне написал человек и сказал, что хочет пробежать из Новосибирска в Красноярск. Просил научить, подсказать. А мне это уже неинтересно. Сейчас занимаюсь северной ходьбой.
— Почему вы решили заняться этим направлением?
— В апреле 2016 года я был главным судьёй на Алма-Атинском международном марафоне, и там была отдельная дисциплина — скандинавская ходьба с палками. Попробовал — понравилось, постепенно затянуло. 17 ноября 2018 года я сказал: «Я — северный ходок. Сейчас я не бегун».
— В этом году вы побили рекорд в 24-часовой скандинавской ходьбе. Кому он принадлежал до этого?
— Тюменский спортсмен Борис Воронцов. Национальный рекорд России составлял 120 км и был установлен в Крыму, а для своего я выбрал Красноярск.
— Почему?
— В будущем планирую установить рекорд по ультрамарафону при сверхнизких температурах в Оймяконе — так называемом полюсе холода. Там -60 °C, а в Красноярске на 20 градусов теплее.
— Это была тренировка?
— Да. Подумал, что если смогу пройти 120 км за 24 часа при -40 °C, то, наверное, смогу пробежать 60 км за шесть часов при -60 °С.
— О чём вы думаете, когда столько ходите или бежите?
— Смотрю под ноги, по сторонам, любуюсь красивыми местами. Оцениваю своё физическое состояние. Могут быть какие-то текущие ситуации — по работе напишут или с личными вопросами.
— Фёдор Конюхов молится, когда находится в своих одиночных путешествиях. Вы обращаетесь к Богу?
— Конюхов — священник, и это для него главное. А я хожу в церковь на Крещение, Пасху и Рождество. Стараюсь соблюдать обычаи той местности, где нахожусь. В Бурятии зашёл в дацан, в Кабардино-Балкарии — в мечеть.
— Вы знакомы с Конюховым?
— Да, встречались несколько раз. Отслеживаю все его путешествия. Но он больше мореплаватель, а это не моё.
— За кем ещё следите из российских путешественников?
— Денис Урубко. Он альпинист, писатель, журналист. У него интересные проекты.
— Не жалеете, что не всегда есть время и силы полюбоваться окружающей природой?
— У меня такое случилось в 2014 году, когда я бежал вокруг Иссык-Куля. Тогда был ультрамарафонцем и запланировал проходить по 110 км в день. Это очень мощно, на пределе. В первый день вообще ничего не видел. Прибежал ночью и упал.
— Что изменили потом?
— Сейчас преодолеваю по 60 км, чтобы хотя бы час оставить на восприятие, не рвать из себя жилы. В любой момент могу выйти на 110 км, но не хочу чувствовать себя каким-то биороботом.
— Как вы считаете, реально ли пересечь всю Россию?
— Да. Но важно понимать, что значит «всю Россию». С Калининградом, с островами? Это очень сложно, а я пока решил не делать проектов дольше 30 дней. Это очень выматывает. Пробежав месяц, ты потом полгода должен отдыхать и восстанавливаться.
— Какие восстановительные процедуры вы проходите после забегов?
— Пытаюсь сделать обязательным правило: если бежал десять дней, то столько же должен пролежать в санатории. Но пока его ни разу не выполнил, самый большой отдых составил трое суток.
— Каким образом восполняете силы по ходу проекта?
— Только сон. Конечно, ещё нужен массажист, но у меня нет на него денег. Естественно, бегу недовосстановленный, поэтому главное для меня — не травмироваться.
— Существуют ли запрещённые вещества, которые вы можете употреблять?
— Не существуют. Так как в ультрамарафоне не крутятся большие деньги, то и допинга в нём нет.
— Это настолько дорого?
— Курс стоит $20 тыс. Но если мне дадут такие средства, то я лучше потрачу их на массаж.
— Ультрамарафоны предполагают, что вам регулярно приходится приспосабливаться к новым видам кухни. Насколько это сложно?
— Очень сложно. Хотя бы за неделю до старта стараюсь приехать на место и привыкнуть к воздуху, воде, часовому поясу, еде. Заранее изучаю, чем там питаются, и пытаюсь попробовать это в Москве.
— Что можно назвать ключевым элементом вашего рациона?
— Белки, ведь это строительный материал твоего тела. Необходимо употреблять мясо, рыбу, молочное, яйца. Мышцы — первое, что разрушается во время бега. В то же время жиры, углеводы — это стандартный рацион, поддерживающий текущее состояние.
— Отслеживаете, как меняется состав вашего тела до и после забега?
— Конечно. Есть стандартный анализ состава тела на аппаратах. Всегда до старта и после финиша смотрю, за счёт чего я бежал.
— Не возникает страха, что в один момент здоровье может не выдержать?
— Это распространённое заблуждение. Не бывает, что организм внезапно выключается. Неблагоприятные признаки проявляются заранее. Стараюсь их отслеживать и всегда думаю о последствиях. Во время последнего прохождения Байкала у меня появилась глубокая мозоль на стопе. Стал прихрамывать, но постоянно отслеживал, началось воспаление или нет. Если нет, то можно идти дальше.
— Какие могли быть последствия?
— Даже если бы она загноилась, то это лечится антибиотиками, через месяц я бы восстановился.
— Какой был самый неприятный момент в вашей карьере ультрамарафонца?
— Это случилось на Байкале. Температура была +30 °C, я полз по склону, а меня грызли комары. Был потный, грязный, вонючий и весь в пепле. Но объективной опасности это не представляло.
— Думаете о том, что в один момент вам надоест заниматься ультрамарафонами?
— Со мной такого не происходит. Как правило, я меняю активность в среднем раз в два года. Охладел к бегу — переключился на северную ходьбу. Не исключаю переход на смежные виды спорта. Когда я травмировался, катался на велосипеде. Кроме того, отслеживаю ультрамарафонские рекорды в океанской гребле.
— Существует вероятность вашего перехода в игровые виды спорта?
— Нет, но я могу заняться веломарафонами или альпинизмом. Кстати, у меня в активе уже три горы из семи вершин. Правда, самые простенькие. Это Эльбрус, Килиманджаро и Костюшко.
— Для вас путешествия — это исключительно часть проектов, но не более того?
— В этом отношении я поклонник Джека Лондона. Он всё сказал про путешествия, борьбу с холодом, голодом, неблагоприятными условиями. Прежде чем начать путешествовать, прочтите его. Вы либо подумаете, что сможете справиться с этим, как герои его произведений, либо испугаетесь и отложите книгу в сторону.
— Три места на планете, которые удивили больше всего?
— Сахалин, конечно. Это такая терра инкогнита. Также Калмыкия, степи и, пожалуй, Северный Кавказ, Северная Осетия.
— Есть место, где хотели бы остаться?
— Уже зарёкся говорить об этом. Мне даже предлагали оформить себе «дальневосточный гектар» на Сахалине, говорили, на камеру вручат сертификат. Не исключаю, что если я попаду в Хабаровский край или на Камчатку, то мне захочется там остаться. Но пока сдерживаюсь.