— Расскажите о том, как великий Бобби Робсон позвал вас в сборную 1986 года.
— Надо сказать, что в английской сборной я дебютировал в 1983 году, поэтому к 1986-му уже довольно прочно закрепился в составе. Хотя в те годы даже если ты уже вызывался в национальную команду, ещё не факт, что тебя могли позвать вновь. В то время я ещё был игроком «Уотфорда» и не перебрался в звёздный «Ливерпуль». Я уже три года играл за сборную и, по сути, был постоянным игроком состава, но всё равно ощущалось некоторое волнение, поскольку на чемпионате мира хотят сыграть все. Мы же не попали на чемпионат Европы 1984 года. В то время я даже не думал о мировом первенстве, все мои мысли были посвящены клубу и его игре. Но я знал, что поеду в Мексику и помешать мне может только травма.
— Это вам Робсон так сказал?
— Да. Посмотрел мне в глаза и прямо так и сказал: «Лютер (Блиссетт, игрок «Уотфорда». — RT), ты точно поедешь!» (Смеётся.) Я ответил: «Вы перепутали, я Джон Барнс». На самом деле никаких гарантий он мне не давал, но, как я уже сказал, времена были довольно любопытные, поскольку команда, по сути, набралась сама.
— Какие надежды возлагала страна на вас лично, на всю команду и тренера в преддверии того чемпионата мира?
— На игроков сборной Англии всегда возлагают надежды, которые просто невозможно оправдать. Всегда ждут каких-то невероятных результатов и побед — просто потому, что это сборная Англии. Никто не оценивает трезвым взглядом силу других команд и не говорит, что нужно максимально раскрыть свой потенциал, чтобы постараться дойти до четвертьфинала или полуфинала. Если играть с более сильными командами, они могут вас одолеть. Англии тогда серьёзно помогала природа игры того времени, которая заметно изменилась после 1990 года. В те времена можно было играть довольно жёстко. Мы знали, что в случае необходимости можем, например, перехватить инициативу с помощью жёсткого подката. Тогда общий стиль и правила игры это позволяли. У нас была возможность хорошо обороняться, и необязательно было 50% игрового времени владеть мячом. Достаточно было держать этот показатель на уровне 30—40%, хорошо защищаться, усердно работать, а потом забросить мяч в штрафную противника, чтобы Гари Линекер забил.
— Благодаря хет-трику Линекера Англия вышла из группы со второго места. Дальше была победа над Парагваем в 1/8 финала. И впереди встреча с Аргентиной в четвертьфинале, спустя четыре года после Фолклендской войны.
— Бобби Робсон любит это дело. А Бобби любим мы все. Его напутственные речи всегда так или иначе касались истории Британской империи и её войн, о которых он любил всем напоминать. Разумеется, перед играми с Германией всем вспоминалась Вторая мировая. Но ведь были и другие, например война британских владений в Америке за независимость, Крымская война против Российской империи...
— Гари Линекер любит рассказывать о речах Робсона в духе Уинстона Черчилля.
— А уж сколько раз мы воевали с французами! Взять хотя бы Столетнюю войну. Люди вспоминают только войну с немцами, но нет, мы воевали буквально со всеми. Ну и, конечно, война с Аргентиной за Фолклендские острова. В сборной Англии немало подобных речей слетало и с уст Терри Бутчера, Брайана Робсона, Рея Уилкинса и прочих.
— Кто-то сравнивал Бутчера с британским солдатом в каске Броди, сидящим в окопах и истекающим кровью.
— Он мог ударить головой об стену, крикнув: «Такое не пройдёт!» Настоящий воин. Так вот, он тоже любил поговорить про Англию, Британскую империю и тому подобное. Но мне всегда казалось, почему игра за нашу страну должна значить для нас больше, чем для французов, немцев, тунисцев или алжирцев игра за их Родину. И, конечно, если принимать во внимание, что страна когда-то проиграла в войне и чувствует, что её обошли, то по логике вещей победа над нами должна значить для аргентинцев чуть больше.
Но я не спорил, поскольку был молодым игроком, который не хотел схлопотать удар головой от Терри Бутчера. Поэтому мы говорили: «Хорошо, Терри, давай им наваляем». Как бы то ни было, должен признать, что Диего Марадона — мой любимый футболист всех времён. И на разминке было особенно смешно. Обе команды разминаются одновременно, каждая на своей половине поля. И вот мы разминаемся, пасуем мяч друг другу, но заодно все поглядывают, чем занимается Марадона.
— Что он делал?
— А он стоит сам по себе на середине поля и выделывает всякие штуки с мячом. И вот он взял мяч и встал в центральный круг. Для любого, кто умеет жонглировать мячом, то, что я расскажу дальше, покажется фантастикой. Жонглируя, ты подбрасываешь мяч где-то на метр в воздух и не даёшь ему упасть. Так вот, Марадона подбрасывал мяч в воздух метров на десять. Он бьёт по мячу, посылая его на десять метров вверх, а когда тот опускается, Марадона бьёт по нему снова, и мяч опять улетает ровно вверх на десяток метров. И так повторяется раз десять.
— Это совершенно невозможно.
— Поддерживать мяч в воздухе даже на высоте метра нелегко. А у Марадоны мяч падал с высоты десяти метров, и он посылал его обратно ровно вверх. После десяти таких ударов он просто поймал его под мышку, бросил на нас взгляд и удалился. И тогда все мы поняли, что попали. Весь матч я сидел на скамейке запасных и пристально наблюдал за Марадоной. Все мы видели, что первый гол он забил рукой. Мы моментально обратили на это внимание и не могли поверить, что судья на линии ничего не заметил. Если спросить Питера Рида, Терри Бутчера и других, то они скажут, что ненавидят Марадону и готовы его убить.
— А вы?
— У меня же нет к нему никаких претензий. А вот к кому есть, так это к судье. Что же касается второго мяча, то, признаюсь, мне потребовалось собрать всю свою волю в кулак, чтобы не подпрыгнуть и не закричать от радости. Когда он завладел мячом и пошёл в отрыв, я ещё мог спокойно сидеть. Когда же Диего обошёл вратаря, мне пришлось приложить максимум усилий, чтобы сдержать себя, ведь как можно не восхищаться таким голом!
— Сборная 1990 года была сильнее сборной 1986-го? Чувствовали ли вы себя намного увереннее в преддверии чемпионата мира в Италии?
— Думаю, у команды 1990 года было больше опыта, поскольку все мы были на четыре года старше. Конечно, пришли и молодые игроки, такие как Пол Гаскойн и Дэвид Платт, который попал в сборную только потому, что Брайан Робсон получил травму. А все мы теперь знаем, как это произошло. (Смеётся.) Он пытался стряхнуть отключившегося Гаскойна с кровати, но уронил её себе на палец и сломал его.
— Да, известная история.
— Так Платт и попал в состав, иначе он бы и не играл на чемпионате. Мы были достаточно скромны по отношению к себе, но даже тогда мы понимали, что команда сложилась сильная и с некоторой удачей мы сможем пройти дальше. И действительно, добраться до полуфинала нам помогла удача. Мы не подходили к чемпионату с излишней самоуверенностью, и отчасти это было обусловлено опытом и пониманием, во-первых, природы английской прессы, а во-вторых, ожиданий английских болельщиков. На борьбу со СМИ и болельщиками у нас уходило не меньше сил, чем на футбол. Тут надо понимать, что я имею в виду борьбу с их ожиданиями.
— В 1986 году вы выходили на замену, а в 1990-м, вплоть до травмы, каждую игру начинали в стартовом составе. Что можете сказать о сборной?
— Мне так и не удалось набрать нужную форму. Ближе к концу английского чемпионата у меня были некоторые травмы. Несмотря на то что вплоть до повреждения в матче с Камеруном я всегда, кроме встречи с Бельгией, начинал в стартовом составе, мне чувствовалось, что что-то не так. Но Бобби хотел, чтобы я играл впереди и широко. Но я был не в форме. Мы никогда не умели хорошо начинать, но, несмотря на потерю Брайана Робсона, команда у нас была достаточно опытная. Однако, когда в сборной есть такие яркие личности, как Пол Гаскойн, обо всём остальном можно забыть. Гаскойн со своим юношеским запалом и незамутнённым взглядом буквально потянул всю команду за собой. Нам оставалось только с восхищением следить за ним. При этом, несмотря на то что он потрясающе отыграл против Германии, до этого он показывал просто хороший футбол, и основное внимание привлекали к себе именно его личность, харизма авторитет в сборной. Конечно, пресса сосредоточилась на нём.
— Как справиться с таким сгустком энергии внутри команды?
— Скрестить пальцы и стараться сохранить позитивную атмосферу, в которой он сможет хорошо себя проявить, при этом понимая, что всё может измениться по щелчку пальцев.
— Вы получили травму во втором тайме матча против Камеруна. Можно ли сказать, что сборная Англии недооценила соперника в той игре, его физическую подготовку, техничность, удовольствие от игры?
— Когда меня заменили после перерыва, я понял, что для меня турнир закончен. Но не думаю, что мы недооценивали камерунцев. Как я уже сказал, в то время правила игры позволяли играть жёстко с разными странами, даже с такими как Камерун. Что было сложно, поскольку они играли ещё грязнее. Это были огромные футболисты, очень мощные. Помню, как мы ждали их появления на матче. Камерунцы опаздывали, Терри Бутчер орал и бился головой о стену. Атмосфера царила невероятная. Мы стоим в тоннеле под трибунами, ждём камерунцев, начинаем уже возмущаться: «Да что же это такое?! Почему они опаздывают?» И вдруг ни с того ни сего из-за угла слышим гул, как в фильме «Зулусы» с Майклом Кейном. И вот они выбегают из-за угла, прямо как в том фильме.
— Какой была ваша реакция?
— Мы все оцепенели. Все наши замерли, и кто-то со стороны сказал: «Ну держитесь, ребята». Это были огромные верзилы. Они не боялись ни нашей жёсткой манеры, ни нашей техничности, ведь в те времена все играли хорошо, даже камерунцы. Они были крепкими ребятами и обладали необходимой подготовкой. Их единственная слабость заключалась в их наивности.
— Какие мысли были у вас по возвращении домой? Как на вас повлиял тот чемпионат? Вы ведь получили травму.
— Именно из-за травмы чемпионат повлиял на меня особым образом. Я вдруг ощутил себя словно непричастным ко всему этому. Нас хвалили за игру с Германией. Мы так хорошо играли и вполне могли бы победить, да ещё слезы Пола Гаскойна довершили картину. Я отчасти чувствовал себя не у дел, потому что знал, что, хотя и мог бы проявить себя лучше на том чемпионате, Англия сыграла хорошо. То же самое было в 1986-м. Мы все хотели, чтобы товарищи по сборной показали наилучший результат. Когда сидишь на скамейке запасных, порой из зависти хочется, чтобы кто-то сыграл плохо. По крайней мере игрок на твоей позиции. Гармония, царившая в сборной в 1986 и 1990 годах, играла ключевую роль. Мы радовались, когда всё получилось, и я в числе прочих. Но я знал, что, если что-то вновь пойдет не так, меня снова вызовут со скамейки запасных. Так что я был сдержан в проявлении радости.
— Что из случившегося на этих двух чемпионатах мира — как на поле, так и вне его — вы любите вспоминать больше всего?
— Как играл Марадона, а ещё как показал себя миру Гаскойн и что он сделал тогда. Я как-то беседовал с Томасом Бертольдом — игроком, за столкновение с которым дисквалифицировали Гаскойна. Это была совершенно обычная для Гаскойна ситуация: все думали, что он тогда сразу извинился, даже наклонился к Бертольду и потрепал по голове, а тот психанул. Мы подумали, что, раз он извиняется, стоит принять извинения. Но Гаскойн мне сам потом рассказал, что случилось, а Томас подтвердил. Так только Гаскойн может. Так вот, он рассказывал, что, когда задел Бертольда, тот завопил как младенец со своим смешным акцентом. Гаскойн сказал: «Я увидел, как подходит судья, и подумал, что, если тот услышит его ор, последует дисквалификация, а вот если нет…» Поэтому Гаскойн решил попытаться заставить Бертольда замолчать, просто зажав ему губы.
— Гаскойн пытался заткнуть Бертольда?
— Да, заткнуть, а все думали, что он просто по голове его похлопал. И Томас Бертольд потом говорил: «Да, он пытался зажать мне рот, ума не приложу, чего он хотел». На такое только Гаскойн способен.