— О чём говорилось на заседании комиссии Международного олимпийского комитета (МОК) под руководством Дениса Освальда?
— Я не очень хорошо говорю по-английски, да и юридический язык не так прост для восприятия, поэтому мы пользовались услугами переводчика. Они предоставили нам слово, задавали вопросы, знаем ли мы самого Родченкова, знакомы ли с государственной системой поддержки допинга в России. Каждый из нас рассказывал свою историю, в том числе и я, причём повторял те же самые слова, что и раньше. И в этом есть определённый негативный момент.
— С чем он связан?
— Когда ты отстаиваешь определённую позицию, это выглядит, как будто постоянно оправдываешься.
По большому счёту я пытался до них донести, что мы постоянно находимся на сборах, путешествуем, выигрываем этапы и медали на этапах Кубка мира и нет никакого смысла приезжать в Россию за неделю до Олимпийских игр и начинать употреблять этот коктейль или полоскать во рту. Зачем этим заниматься, вникать во всё это и рисковать, если ты приезжаешь одним из лидеров?
— Что было после заседания?
— После слушания дела обвинявшие нас люди подходили, жали руки и желали удачи. Для нас эти пожелания остались загадкой: то ли люди действительно сожалели о содеянном, то ли подсмеивались над нами. Со стороны выглядело наверняка странно.
Я так понимаю, что есть ещё личные записи, которые ничем не отличаются от списка «Дюшес», который обнародовал Григорий Родченков. От них и отталкивается комиссия, на слушаниях которой мы присутствовали. Но по тем, кто присутствовал в зале заседания, было видно, что они не хотят нас слушать и особо не вникали в наши объяснения. Вряд ли кто-то из них понял, что мы говорили от души, от сердца и искренне переживали по этому поводу. Они явно были готовы к тому, чтобы вынести нам обвинительный приговор.
— Было обидно, что не слышат?
— Я не понимаю, почему они не могли запросить и изучить все наши анализы: допинг-пробы, биохимию, спортивные тесты в том сезоне. Я пытался им об этом рассказать, чуть ли не поминутно вспоминал. Объяснил, что в какой-то момент вообще ни с кем не общался, когда находился в Европе, и не был в курсе никаких государственных систем.
А они мне про крышечки, которые надо было закрывать на какие-то шесть щелчков, 12 или 15, чтобы их потом открыть…
— Вы про них с партнёрами по сборной не слышали?
— Спортсмены про них ничего не знали и даже близко об этом подумать не могли. Каждому важно чувствовать себя в безопасности, поэтому, когда ты пришёл на допинг-контроль, сделал, что необходимо, перелил в специальную баночку, то закручиваешь крышку поплотнее, не задумываясь о количестве поворотов, потому что ты должен быть уверен, что защищён. И в данной ситуации только закрученная до упора крышка, убранная в коробку проба и наклеенная на неё лента способны тебя убедить, что всё в порядке. То есть появляется понимание, что с это банкой никто ничего сделать не сможет. А нам продолжают говорить о государственной системе поддержки допинга.
— Спрашивали их: как, где и когда всё это могли делать?
— Да, конечно. Мне на это ответили: «Имеются показания, которые свидетельствуют о том, что вы получали все необходимые препараты в Европе в огромном количестве». Интересуюсь в ответ: «А где я их хранил? У тренеров в холодильнике, в отеле? Я же сдавал мочу постоянно». Невозможно так всё рассчитать, чтобы не вызвать ни капли недоверия у своих тренеров, коллег по сборной, обслуживающего персонала, рано или поздно я бы попался, так ведь? Но ничего этого не было, поэтому мои допинг-пробы и чистые.
— И как реагировала комиссия?
— Говорят: «У нас был один известный спортсмен — велосипедист, который десять лет всех обыгрывал» (имеется в виду Лэнс Армстронг, признавшийся после семи побед на знаменитой многодневке «Тур де Франс» в употреблении допинга с помощью специально разработанной для него программы. — RT). Сейчас жалею, что не напомнил им про систему АДАМС, согласно которой к тебе в любой момент могут заявиться допинг-офицеры и потребовать сдать анализ. И каждый день ты отчитываешься в интернете, где конкретно ты проведёшь хотя бы один час в следующие сутки.
— Тем более что офицеры часто не соблюдают график.
— Да, когда ты находишься на сборе, они прекрасно это понимают и могут приехать не в установленное тобой время, а раньше или позже. Скажите мне, как в таких условиях можно вообще задуматься о том, чтобы кого-то обмануть?! Это просто невозможно! Это раньше, пока тебя не взяли за руку и не привели на допинг-контроль, ты свободен, мог делать, что угодно, бегать, пока тебя окончательно не поймают.
— Приходилось слышать, что некоторые препараты имеют короткий срок выведения из организма.
— Хорошо, допустим, что три, пять или семь дней. Как все это себе представляют? Ты же не можешь рассчитать, когда к тебе придут. И ровно те же слова мы пытались до них донести. Но складывалось однозначное впечатление, что нас не слышат.
— Вы видите в принятом решении политическую составляющую?
— Если они смотрят на всё это и не видят, не слышат нас, не пытаются вникнуть в то, что мы говорим, не может не складываться впечатление, что это давление на страну. Мы делаем какие-то вещи, а они не прощают, пытаются любым способом ответить нам. Разбираться со спортсменами — самое простое, потому что они пешки — как конкретно в этой истории, так и в большой игре. Мы ничем не защищены. Разумеется, Федерация лыжных гонок России и Министерство спорта делают всё возможное, чтобы мы вышли из ситуации с высоко поднятой головой, но пока все сталкиваются с трудностями.
— Как к вам относятся коллеги по лыжному туру сегодня?
— Своими долгими и успешными карьерами мы заслужили уважение иностранных спортсменов. Мы часто проводили свободное время вместе, общались в компаниях, бывали на каких-то вечеринках, а теперь наша репутация основательно подмочена. Одни подходят к нам, здороваются, но стараются побыстрее завершить разговор и уйти, другие опускают глаза и проходят мимо. И это тоже странно, так как со многими мы тренировались вместе, были у всех как на ладони, выигрывали этапы Кубка мира, «Тур де Ски», при этом сдавая допинг-пробы в Европе, а не в России. Думаю, они сами до конца не понимают, что происходит, как и мы.
— Вам предлагали сдать всю систему и поехать на Олимпиаду под нейтральным флагом?
— Нет, конечно.
— Вы смотрели фильм «Икар», главным героем которого является Родченков?
— Полностью нет, но некоторые отрывки я видел. В одном эпизоде он заявил, что без допинга выиграть невозможно. Мне кажется, что он одержим собой, думает, что он пуп земли и без него ни один спортсмен не может выиграть. В качестве примера он говорит, что я раньше на финише не мог выиграть, а на Олимпиаде в Сочи у меня получилось. В ответ комиссии я сказал, что за год до Игр на марафоне в Норвегии я на финише разобрался с пятью элитными спортсменами.
Мои результаты приходили от правильного питания, грамотного формирования тренировочного процесса. Детали я рассказывал всем желающим после своей победы на Олимпиаде. Заявление Родченкова, что выиграть без допинга невозможно, — бред. Он не понимает, о чём говорит. Родченков — абсолютно неумный человек, если делает такие заявления. Без запрещённых препаратов можно и нужно выигрывать, и я это делал многократно. Мои соперники видели, в какой форме я находился, потому что мы вместе тренировались.
— Вы верите, что поедете на Олимпиаду?
— Надежда умирает последней. Я уже не хочу говорить, верю я или нет. Находиться в такой ситуации безумно тяжело. Я хорошо помню тот день, когда в СМИ появилась информация, что Александр Легков, Александр Зубков и Александр Третьяков принимали допинг, пили какой-то коктейль с виски. Это настолько смешно звучало, потому что я в принципе не знаю о существовании какого-то коктейля. К сожалению, смех сменился болью. У меня отобрали самое ценное, что у меня есть, к чему я шёл треть своей жизни. Я мечтал об олимпийских медалях и выиграл их честно. Я не допущу мысли, что съел что-то запрещённое. Эти награды — чистые, а я победил своих соперников честно. И Илья Черноусов, с которым я тренировался четыре года, точно это знает. Он видел, как я работал и выкладывался на тренировках, он знает результаты моих тестов, которые я проходил в Европе. По ним можно всё отследить. Мои тренеры тоже говорят, что если бы я что-то принимал, это было бы сразу видно.
— Что в этой ситуации могут сделать болельщики?
— Они и так много делают. От них идёт колоссальная поддержка. Они пишут в социальных сетях, звонят, оставляют сообщения. Был момент после Олимпиады, когда я сказал, что эта победа не только моя, но и болельщиков. Они за меня переживали. Сейчас происходит то же самое. По болельщикам видно, что они сейчас с нами и делают огромную работу.