Борис Гельфанд — один из четырёх шахматистов в мире, которые играли тай-брейки в матче за шахматную корону после введения нового формата. И один из двух, кто не сумел выйти из него победителем, уступив в рапиде Вишванатану Ананду. Кого как не его спрашивать перед решающим выяснением отношений о том, насколько тяжело даётся переход от партий с нормальным контролем времени к укороченным, как избегать ошибок в цейтноте и симпатиях к обоим шахматистам?
— Ожидали ли вы, что матч Карлсен — Карякин продлится все 12 партий и доберётся до тай-брейка?
— Лично я ничего неожиданного в данном исходе не вижу. Играют два больших шахматиста. Каждый матч имеет несколько сценариев развития событий. В таком противостоянии всё может случиться.
— В 12-й партии соперники быстро согласились на ничью. Сказывалось то, что они не хотели рисковать и согласились на тай-брейк?
— В этом случае ответственность всегда лежит на том, кто играет белыми. В данном случае Карлсен решил свести игру к тай-брейку, это не подлежит сомнению. А то, почему он это сделал, — волновался или свои шансы в быстрых шахматах лучше оценивает — это мы, быть может, когда-то и узнаем. Пока же об этом известно только норвежцу. Мне лично такое решение непонятно. Он играл белыми, но при этом отказался играть партию, сводя её к ничьей.
— Справедливо ли решать судьбу шахматной короны на тай-брейке?
— Трудно предложить другую систему. Соперники сыграли уже 12 партий и никто не смог доказать своего превосходства. Можно, конечно, играть до первой победы, но тогда организаторам будет очень сложно спланировать логистику, аренду зала и тому подобные вещи. И тот, кто первым получит белый цвет, будет иметь явное преимущество. То есть у такой системы тоже есть недостатки. Поэтому нынешняя модель кажется оптимальной.
— В 2012 году вы, будучи претендентом на звание чемпиона мира, играли тай-брейк с Вишванатаном Анандом. Что тогда чувствовали?
— Я играл партию за партией и старался не думать о результате. Никто ничью делать не собирался. Каждая встреча по-своему уникальна, и проводить параллели с этим матчем я бы не стал.
— Эксперты перед началом тай-брейка тогда считали вас фаворитом.
— Не думаю, что кто-то, кроме меня самого, рискнул бы поставить на меня. Самое главное, что я был не согласен с подобной оценкой. Наоборот, мои шансы тогда оценивали ещё меньше, чем шансы Карякина сейчас. Когда до тай-брейка доходит, понятно, что всё может решить одна ошибка и разгрома полного в таких матчах быть не может.
— Сложно ли подготовиться к рапиду?
— Сейчас это не так сложно, потому что в рапиде проводится много турниров и каждый из нас сыграл уже сотни партий на самом высоком уровне, поэтому никакой проблемы в этом нет.
— Цена ошибки при усечённом контроле времени возрастает?
— Да, есть свои нюансы. В играх с обычным контролем времени часто бывает, что какую-то позицию шахматист доведёт до победы за счёт техники, но в рапиде ему может не хватить на это времени. Разные могут быть сценарии развития событий. Вот сегодня и узнаем!
— Между рапидом и блицем с точки зрения шахмат огромная разница?
— Да, отличие большое. Если в рапиде участники могут успеть ещё множество комбинаций просчитать, пока игра не перешла в фазу цейтнота, то в блице полагаешься в основном на инстинкты.
— В рапиде легче атаковать или защищаться?
— Общее мнение, что легче атаковать, но я не уверен, что это так. Очень важно получить позицию, в которой ты будешь понимать, как действовать. А атаковать или защищаться — не так важно. Даже если позиция неудобная и ты делаешь единственно верные ходы, это даёт тебе преимущество, потому что ты банально реагируешь быстрее, а сопернику приходится думать и терять время.
— Насколько легко перестраиваться в режиме нон-стопа с психологической точки зрения после каждой партии и откладывать её в сторону вне зависимости от результата?
— Очень интересный вопрос. Это индивидуально. Есть игроки, которым настрой на следующую партию даётся тяжело. Бывают такие шахматисты, кто после поражений играют неудачно, а есть те, кто, наоборот, впрягаются с удвоенной энергией. Ещё нужно учесть нюанс, что между партиями будет очень короткий промежуток времени — не день или час, а всего несколько минут. И тут важно, кто лучше сможет справиться с перепадами. Как будет соперник играть после поражения, или после победы, или даже после смены контроля времени? Ведь если четыре партии закончатся вничью, придётся играть с ещё более жёстким контролем.
— «Сушить» игру будет легче при преимуществе?
— В быстрых шахматах «сушить» труднее. Нужна большая чёткость для просчёта действий соперника. В блице это практически не встречается, так как в условиях ограниченного времени соперник может делать ходы, которые не дадут «засушить» игру.
— Исторически сложилось, что те, кто начинают на тай-брейке чёрными, одерживают победу.
— Думаю, что разницы никакой нет, какими фигурами начинать.
— Как вы считаете, определение победителя в армагеддоне было бы правильным решением?
— У этого вида мало общего с шахматами. Я надеюсь, что до армагеддона тай-брейк не докатится. Для шахмат в целом будет плохо, если судьба короны будет зависеть от исхода супер-блица, ведь тогда зрители с большой долей вероятности увидят трясущиеся руки бьющих по часам шахматистов. Просто представьте, что это за зрелище.
— В таком случае не лучше ли было бы использовать слепые шахматы для определения победителя?
— В этом смысла нет. По слепым шахматам проводилось несколько турниров показательных, но для матча за корону этот формат не подходит. Усечённый контроль времени и так сильно меняет характер игры, а игра вслепую окончательно бы довела гроссмейстеров. Ведь цель матча — определить чемпиона мира, а не устроить шоу. В формате первенства мира уже заложено достаточно драматизма, поэтому не стоит портить последний аккорд.
— Как бы вы оценили ажиотаж вокруг матча за шахматную корону?
— Эта встреча имеет примерно такой же резонанс, как матч Каспарова с Крамником. Сейчас появилось больше электронных СМИ, и это даёт определённые новые возможности в освещении. В Израиле мой матч с Виши Анандом в 2012 году освещали в прессе на уровне первых полос газет, а тай-брейк показывали по телевизору в прямом эфире.
— Это дало толчок развитию шахмат в вашей стране?
— Моё участие в матче за звание чемпиона мира никак не отразилось на уровне развития шахмат в Израиле, потому что нужной инфраструктуры для этого не было. И не нашлось компетентных людей, которые готовы были этим заниматься. Но детей стало больше приходить в шахматы, причём в разы.
Я думаю, что в России тоже будет иметь место подобный всплеск. Если учесть то, что Россия имеет крепкие шахматные традиции, регулярно проводит крупные турниры и располагает всем необходимым для продвижения вида спорта, это, возможно, даст долгосрочный эффект.
— Сейчас в десятке сильнейших шахматистов мира практически все моложе 30 лет. Влияет ли вообще возраст на успешность шахматиста?
— Есть разные точки зрения на этот вопрос. Самая догматическая из них говорит о том, что после 30 лет шансов на успех крайне немного. Я же максимальных успехов добился как раз когда мне было под и за 40. Здесь главный критерий — мотивация. В каждом возрасте свои достоинства. Зрелый шахматист уже не допустит тех ошибок, которые делал в 20-25 лет. Энергии, быть может, меньше, но тут важно уметь использовать преимущества конкретного возраста.
— Кому вы отдадите свои предпочтения в противостоянии Карлсен — Карякин?
— Кому судьба будет благоволить, тот и победит. Если уж после 12 партий они сильнейшего не выявили, то тай-брейк — гадание на кофейной гуще. Я буду болеть за обоих, так как у меня хорошие отношения и с Карлсеном, и с Карякиным. Буду переживать за то, чтобы увидеть интересные партии. Потому что 12-й я остался немножко разочарован.
Иван Славинский, Лев Савари