— Рассказывая в этом сезоне о своей короткой программе «Парфюмер», вы отметили, что приходится периодически приезжать к Даниилу Глейхенгаузу, который следит, чтобы из постановки не уходили хореография, какие-то жесты. Произвольная программа требует столь же тщательного отношения или в ней допустимы изменения?
— Небольшие поправки, безусловно, мы вносим. Николай Морошкин, с которым я работаю на тренировках, постоянно старается дополнить программу таким образом, чтобы та или иная часть сильнее заиграла, а у судей, соответственно, появилось больше оснований поставить высокую оценку за компоненты. Помимо него, со мной работает ещё один хореограф — Надежда Коханова. Она не из фигурного катания, много чего придумывает и предлагает, а Николай Юрьевич уже адаптирует движения таким образом, чтобы они хорошо смотрелись на льду.
— То, что «Евгения Онегина» вам ставил Илья Авербух, а доработкой занимаются совсем другие люди, не ломает первоначальный замысел постановщика?
— Я бы сказал, делает его ещё более интересным, вносит определённое разнообразие. У меня вообще часто получается, что ставят программы одни специалисты, а доработкой занимаются другие. С теми же Николаем Юрьевичем и Вероникой Анатольевной я каждый день нахожусь на льду, поэтому это логично. Мне вообще нравится, когда программа становится результатом работы самых разных людей. Тренер придирчиво и требовательно относится к любой мелочи, чтобы каждое движение выглядело законченным и доделанным.
При этом она внимательно следит за тем, чтобы хореографические связки не мешали элементам. Когда летом я был в Калифорнии у Рафаэля Владимировича, он немножко подправлял мне шаги в заходах на прыжки. Перед чемпионатом России, когда я снова летал в Америку, мы уже ничего не меняли. Арутюнян если что и корректировал, так только направление тех или иных векторов. Подсказывал, где нужно чуть больше усилий приложить, где чуть меньше, чтобы прыжки получались максимально качественными.
— Неужели никто из тех, кто ставил вам программы, никогда не говорил: «Я поставил одно, а ты катаешь совершенно другое»?
— Илья Авербух, с которым я работаю уже не первый сезон, относится к этому совершенно нормально. Иногда действительно может сказать, что какое-то движение, на его взгляд, не ложится в образ, тогда мы придумываем что-то другое. А вот с «Дорианом Греем» у нас были некоторые расхождения во взглядах. Даниил Маркович, который ставил ту программу, видел этот образ сдержанным, спокойным, завораживающим, особенно в первой половине программы. А мои хореографы, наоборот, хотели, чтобы на льду буквально с первой секунды начинала проявляться истинная суть характера героя.
— Чтобы зритель сразу понимал, насколько отвратителен на самом деле этот красавчик?
— Да, можно сказать и так.
— Рассуждая о вашей нынешней произвольной программе, Надежда Коханова сказала, что там хореографически продуманы каждый взгляд, каждая деталь образа. А для вас соревновательный прокат «Онегина» — это лирика или математика?
— На тренировках у нас всё отточено до автоматизма, отработан каждый поворот. Нет ни одного пустого проезда, не допускается никакой отсебятины. Поэтому в эмоциональном плане у меня остаётся достаточно большой простор для творчества. Можно позволить себе во время соревнований поработать на зрителя, попытаться поймать эту обратную связь, поиграть с залом.
— «Онегин» ведь изначально ставился совсем под другие прыжки. Когда в прокат вносятся чисто технические изменения, это не усложняет задачу попадать в музыку, в первоначально расставленные акценты?
— На самом деле мы сразу задумывали эту программу под контент с пятью четверными прыжками. Тогда, правда, такой вариант был маловероятен и, я бы сказал, не слишком выполним. Но мы решили, что ставить всё равно нужно именно под пять. В этом случае проще менять прыжки, если возникает такая необходимость. Например, четверной риттбергер я менял на тройной аксель, и это было гораздо проще сделать, чем поменять заход на тройной аксель на тот, что требуется для риттбергера. Поэтому изначально мы и решили выбрать максимально сложный вариант из всех возможных. Просто потом на некоторых соревнованиях я облегчал программу.
— В ноябрьском интервью Максиму Транькову вы сказали: «Перед Олимпиадой у меня два этапа Гран-при и чемпионат России. Это полноценные соревнования, в которых важно победить». Тем не менее первый этап начался для вас с падений в обеих программах и завершился лишь третьим местом. Понимали, почему это случилось? И насколько сильным было разочарование?
— Разочарован я не был, хотя подобного не ожидал, скажу честно. У меня болела спина за две недели до выступления, потом мне показалось, что боль прошла, и мы успеваем нормально подготовиться.
Но соревнования показали, что в любой момент что-то может пойти не так, как планировалось, и нужно иметь несколько больший запас прочности, чтобы выходить из сложных ситуаций без потерь. Перед этапом в Москве я не успел этот запас прочности наработать, но сразу пообещал тренеру (Веронике Дайнеко), что через неделю всё будет гораздо лучше. В Омске так и получилось — всё встало на места.
— В координационных видах спорта есть такая закономерность: когда впервые делаешь очень сложный элемент, практически ничего не видишь во время исполнения: глаза не успевают за скоростью вращения. Иногда требуется более сотни повторений, чтобы начать визуально ориентироваться в пространстве, замечать то, что происходит вокруг. Как с этим обстоит дело на льду, когда прыгаешь четверные?
— Когда только начинаешь исполнять квады, их бывает почти невозможно совместить с какой бы то ни было хореографией. Да и смотреть по сторонам не очень получается — не до этого.
— А потом вдруг понимаешь, что видишь трибуны?
— Именно так. Это ещё на тренировках начинает происходить. Появляется ощущение, что прыжок перестаёт отнимать все силы, что ты реально можешь куда-то посмотреть на выезде, можешь в большей степени концентрироваться на других вещах, на тех же вращениях.
— Получается, что успешная пятиквадка в программе — это всего лишь вопрос привычки?
— Да. Точно так же я привыкал к трём четверным, к четырём. Каждый новый прыжок — как переход на новую стадию. Если сейчас я начну катать произвольную с четырьмя квадами, она станет восприниматься как макет. Хотя пару лет назад я искренне считал такой контент чем-то запредельным.
— Рассказывая о своей работе у Арутюняна, вы отмечали, что узнали много нового. Что именно имели в виду?
— Прежде всего это касалось техники прыжков. Мы много занимались техникой даже в декабре, хотя я был в Калифорнии всего две недели. Не всё пока удалось интегрировать в тренировочный процесс, но над этим мы сейчас очень много работаем с Вероникой Анатольевной.
— После чемпионата России я слышала мнение, что ваши стабильность и абсолютное спокойствие на соревнованиях связаны с тем, что у вас слишком много разных интересов. Вы образованны, широко эрудированны, много читаете, учитесь в серьёзном техническом вузе, увлекаетесь музыкой, во всех путешествиях постоянно стремитесь увидеть что-то новое — и всё это делает спортивный результат не самым главным, что ли. Такое объяснение имеет право на существование?
— Спасибо за такую оценку. Я действительно стараюсь развиваться во всех направлениях. Везде быть экспертом невозможно, но я пытаюсь сделать жизнь максимально насыщенной и многогранной. Отчасти это действительно помогает мне быть более спокойным. Всегда знаю: даже если у меня что-то не получится на соревнованиях, это никак не повлияет на мою дальнейшую жизнь, не станет определяющим. К тому же есть запасные пути. Понятно, что я переживаю за результат, но ровно в той степени, которая позволяет максимально сконцентрироваться.
Есть и другие вещи, которые этому способствуют: правильная подготовка, достаточно большой опыт выступлений. Плюс близость Олимпийских игр. Когда готовишься к такому старту, внутреннее восприятие тоже меняется. И на чемпионате России меня успокаивала мысль, что это лишь этап на пути к Играм.
— Знаю, что многие фигуристы считают предельным по нервному напряжению чемпионат России.
— Что же тогда говорить об Играх? Что там всё совсем запредельно? Я предпочитаю заранее себя не накручивать в этом отношении. Пока что я просто готовлюсь к «очередным соревнованиям» — это мне посоветовала Тамара Николаевна (Москвина).
— По вашим соцсетям складывалось впечатление, что на декабрьском сборе в Калифорнии вы только и делали, что катались по окрестностям и фотографировались на фоне всяческих красот. Наверное, и в океане купались?
— Купался. Было холодновато, но очень захотелось. Тем более что это была первая в жизни возможность покупаться не в летний сезон, что мне показалось интересным.
— На тренировки время оставалось?
— Более чем. Я проводил на льду и в зале даже больше времени, чем обычно это бывает в Питере.
Просто дома мне приходится совмещать тренировки с учёбой, а в Америке из-за разницы во времени учиться возможности не было: все университетские пары приходились на ночное время. С другой стороны, я и сам хотел немного разгрузить голову от занятий. Отдых для физической формы тоже полезен.
— Удалённо вы сейчас продолжаете общаться с Рафаэлем Владимировичем?
— Да, как раз перед интервью с вами мы разбирали по видеосвязи одну из тренировок.
— Большинство ваших коллег сейчас активнейшим образом задействованы в новогодних спектаклях. А вы, получается, мимо всех ёлок на этот раз?
— Да.
— Психологически это, наверное, как летом тренироваться в Сочи: все идут на пляж, а ты — на тренировку.
— Примерно так и есть. Но вот так мы в этом году с тренером решили, чтобы свести к минимуму вероятность перегрузиться или травмироваться. Хотя в прошлом году я на ёлках катался достаточно много: выступал в шоу Елены Бережной и даже благодаря этому набрал неплохую форму. Ну ничего, в этом году наберу форму соревнованиями: выступлю в январе ещё на одном турнире.
— В показательных выступлениях на чемпионате России вы уже не в первый раз катали образ трансформера Оптимуса Прайма в довольно массивных доспехах. Откуда взялась идея?
— Хотелось сделать что-то оригинальное к турниру шоу-программ, и мы отнеслись к задаче предельно серьёзно, начиная как раз с костюма. Его сшила известный в фигурном катании кутюрье Светлана Гачинская, с которой я давно сотрудничаю. Мне не хотелось, чтобы костюм выглядел игрушечным, поэтому мы постарались сделать всё возможное, чтобы сделать его максимально объёмным, ярким и, я бы сказал, увесистым.
— Всё это хорошо, если не нужно прыгать.
— Это правда. Когда я в этом костюме захожу на тройной флип, приходится прилагать фактически аналогичные усилия, как при исполнении четверного прыжка. Иначе тройной просто не скрутить.
— Чисто математический вопрос: вы предварительно рассчитываете, как можно перестроить программу, если вдруг что-то пойдёт не так с прыжками?
— Да, конечно. У меня всегда есть чёткий план, прежде всего в том, что касается каскадов. Я всегда досконально всё продумываю заранее, чтобы в самом прокате, особенно под конец, когда сознание уже немного спутанное, не ошибиться. Но это, разумеется, в случае какого-то единичного сбоя. Если во всех трёх каскадах навалял, там считай не считай — уже ничего не поможет.
— Когда на чемпионате России вы прыгнули в произвольной программе двойной сальхов вместо четверного, я даже успела подумать, что наиболее простой из квадов почему-то стал у вас наименее уверенным. И сразу вспомнилась Анастасия Мишина, сделавшая в финале ошибку на элементе, который не срывала вообще никогда. Получается, подвела чрезмерная уверенность?
— Скорее отсутствие достаточной концентрации. Мы и в самом деле уделяли во время тренировок больше внимания лутцу, флипу и риттбергеру. Даже в самом прокате я был сосредоточен прежде всего на этих трёх прыжках. А вот когда их сделал, не то чтобы расслабился, но выдохнул. И заходил на сальхов не полностью собранным. Что ж, будет теперь и такой опыт.
— Последние четыре года вы катались только внутри страны в окружении одних и тех же соперников. Когда на одном льду появляются новые люди, с которыми вы никогда ранее не пересекались, как это было на олимпийской квалификации в Пекине, ощущения сильно меняются?
— Новые люди вокруг — это всегда интересно. На соревнованиях я не самый общительный человек, как и в обычной жизни, но люблю новые знакомства, новые впечатления. Если оказываюсь в совсем уж незнакомой компании, становится немного не по себе. Но достаточно бывает одного знакомого лица, чтобы сразу успокоиться.
— Радует, что рядом с вами на Играх будет как минимум один близкий человек — тренер.
— Да, с Вероникой Анатольевной я буду чувствовать себя уверенно. Надеюсь, с Ильёй Малининым в Милан приедет и Рафаэль Владимирович. В таком случае это будет уже двойная поддержка.