— В беспорядках, как правило, участвует много людей. Однако осудили только вас и Михаила Ивкина…
— Сразу по завершении тех событий были задержаны ещё три человека. Тоже русские ребята. Не слышал о задержаниях англичан, но точно знаю, что на какой-то непродолжительный отрезок времени были задержаны поляки. Может, на один-два месяца.
— А почему так? Это политика?
— По отношению конкретно к нам, думаю, имеется большой процент политического фактора. Зачем сравнивать моё лицо с лицом президента России? Эти кадры были показаны даже на суде присяжных. Такие доводы запрещены законом. В английской прессе был материал с надписью: «Лидер хулиганского движения России». Там рядом были фотографии: моя и президента страны. Что это такое?
— Как к вам относились другие заключённые?
— На юге Франции большой процент осуждённых — выходцы с Африканского континента. Это либо арабы, либо африканцы. Они относились ко мне более-менее нормально, так как поддерживают Россию. В большей степени они уважают нашу страну в лице нашего президента. Отношение тюремного персонала тоже не было предвзятым. Морального давления из-за национальной принадлежности не было — по крайней мере в том месте, где находился я.
— С началом СВО что-то поменялось?
— Нет. Я помню день, когда началась спецоперация. У нас ничего не поменялось. Я больше стал следить за новостями — благо французское телевидение более-менее подробно рассказывает о ходе событий. Они в большей степени ссылаются на российские источники, в частности на Telegram. Это связано с тем, что противники наши предоставляют мало информации. В моменты, так скажем, неудач, ко мне могли подойти и спросить: «Как же так? Великая Россия не может справиться?» Могли, грубо говоря, шутя спросить: «Почему так долго?» Но были и обратные ситуации. Расскажу для примера историю. Во время прогулки ко мне подходит парень, кажется с Коморских Островов, и говорит на практически чистом русском: «Русский, я с тобой».
— Расскажите о тюрьме изнутри. Было тяжело?
— Первые впечатления были очень плохими: мне кинули матрас и я несколько месяцев спал «третьим номером» на полу. Камера была рассчитана на двоих, но из-за переполненности тюрьмы в некоторых содержали по три человека.
— Что тогда случилось в Марселе?
— Ничего не случилось. Утром в день игры мы приехали в город. У нас был запланирован общий сбор российских болельщиков, чтобы организованно дойти до стадиона. Потому что на протяжении предыдущих нескольких дней по всему миру уже крутили новости, что в городе творится хаос, были уже и драки. Мы шли и распевали «Катюшу». Наверное, мы подходили с определённым опозданием.
Первое, что я увидел: некоторые наши болельщики под руки выносят своих. Мы были атакованы британцами, в нас летели бутылки. Людей выносили из толпы с пробитыми головами, с кровотечением... Тогда всё и началось. Я не видел первые мгновения драки. Как позже выяснилось, очаги беспорядков возникали в разных местах города, в том числе в районе старого порта. Но самый пик пришёлся именно на место сбора российских болельщиков, насколько я могу понимать.
— В чём по результатам этой потасовки была претензия конкретно к вам?
— Меня арестовали в Германии, когда я покидал Шенгенскую зону. Полицейский сказал: «Ты был в Марселе в 2016-м? У тебя проблемы с французским законодательством». Когда мне показали бумагу, я был в шоке: там было сказано о нападении группой лиц с нанесением тяжких телесных повреждений, о применении нами оружия, нанесении увечий, повлёкших инвалидность.
— Речь о том британском болельщике, который написал заявление? Он же на следующий день пиво пил, судя по фотографиям в соцсетях.
— Да, есть фото, где он с пивом за столом. Также есть твиты его сына, где они уже после всех событий путешествуют по Европе, ходят на футбол и регби. Я в суде показывал эти снимки. Мне ответили: «Может, он на инвалидной коляске путешествует с сыном». На суде он так и не появился, его никто не видел. Заседание шло семь дней, в один из которых приехал его сын. Вот, в принципе, и всё.
— Сколько вас держали до оглашения приговора?
— Мы ждали суда почти два с половиной года.
— Вы чувствовали поддержку из России?
— Да, сидя там, ощущал. Но были периоды (в основном до суда), когда её не хватало. Я видел метания моей мамы. Она, например, не знала, как заплатить адвокатам.
Я пытался найти варианты, но у меня нет знакомых олигархов, у кого можно попросить €5 тыс. Друзья помогали как могли. Но маме было тяжело, я знаю точно. Она влезла в долги. А когда прошёл суд, видимо, люди поняли: всё серьёзно. Поскольку реально все думали, что слушания пройдут нормально и мы быстро выйдем на свободу. Ведь преступление никакое — драка.
— Не появилось отчаяние, когда услышали приговор?
— Было тяжело. Я помню этот момент. Зачитали Мишин приговор. Я так про себя подумал: «Ему просили пять лет, дали три. Мне просили 15, значит, получу пропорционально восемь-девять. А потом слышу: «Десять». Ну нормально! Помню эту трибуну. Миша ещё шутил: «Есть за что держаться, если упадёшь в обморок». Ведь просили же максимум. Просто, может быть, специально на меня всё свалили.
— Как в тюрьме обстояли дела с оказанием медицинской помощи?
— У меня опыт (взаимодействия с врачами. — RT) большой. В первую неделю июня, как сейчас помню, я получил травму колена, играя в футбол. Это была моя первая серьёзная травма в жизни, даже искры из глаз посыпались. Я орал от боли. Но ребята продолжали бегать и даже не помогли мне встать. Думали, наверное, что притворяюсь. Я начал подниматься — и у меня колено ушло вниз, снова упал. В итоге дополз до решётки, по ограждению поднялся, кое-как оклемался и пошёл. Что касается условий, то с коленом необходимо было максимально быстро отвезти меня на МРТ. Я ждал полгода.
— А потом лечили?
— Нет. Просто сделали МРТ. Мне сказали, что я попал к хорошему специалисту, одному из лучших в Марселе. Он спросил, долго ли мне ещё сидеть в тюрьме. Я объяснил, что суда ещё не было, но, предполагаю, немало. Он мне посоветовал крутить велосипед, которого в тюрьме не было.
— А чем вы занимались в камере?
— Читал книги. Но тоже тяжело было с литературой на русском. Её очень мало — одна или две книги.
— Какие именно?
— У нас были свои. Я прочитал сразу же два тома «Графа Монте-Кристо». Конечно, помню его по школьной программе. Но в этот раз чувствовал всё как наяву. Он — там, а мы — здесь.
— Какие были условия УДО?
— Была комиссия, которую мы очень долго ждали. Потому что по французскому законодательству нет определённых сроков её назначения, как у нас.
— Сколько ждали?
— Почти год. Когда прошло ровно пять лет, я 9 марта написал заявление, а комиссия состоялась только 30 января следующего года.
— Помните тот день, когда огласили УДО?
— Конечно. На заседании в первую очередь посмотрели моё досье. Не увидели никаких нареканий. Никаких рапортов. Наоборот, школа, дипломы, различные активности. Но около часа шли дебаты на тему оплаты компенсации потерпевшей стороне, а в моём случае это €11 тыс.
— Тому британцу, с которым фактически ничего не случилось?
— Да. Тоже странная история. На слушаниях, когда адвокат потерпевшей стороны требовал компенсацию, судья ему отказал, поскольку никто из присяжных не видел потерпевшего.
— Тем не менее по УДО всё же одним из условий стала компенсация. А где взяли деньги?
— Благодаря друзьям. Организовали сборы. Я попросил задействовать все возможные ресурсы, поскольку понимал: если мы не соберём, шансов выйти не будет. В последний момент не хватало достаточно большой суммы, больше половины. Получается, вы помогли.
— Нет, не только мы. Помог Леонид Слуцкий. Он ещё никому в такой ситуации не отказал.
— Ему огромная благодарность. Он настоящий русский мужик, который выручает в сложной ситуации... Просто где взять такие деньги, если их нет?
— Ещё помогал Фонд поддержки и защиты прав соотечественников.
— Да, спасибо всем, кто помог!
— Было ощущение, что Россия своих не бросает?
— Это реально поддержка всей страны. Друзей, государства. Всем огромное спасибо!
— Какие планы на будущее?
— Побыстрее всё это забыть и вернуться к нормальной жизни, к работе. Пора заводить семью, потому что время идёт. И вести нормальный образ жизни.
— При этом многие наши сограждане остались в тюрьмах.
— Да, знаю разные истории.
— Будете им помогать?
— А чем? Если скажете как, то конечно. В Ницце сейчас сидит девочка. Слышал про ребят в Польше, которые сидят за то, что расклеивали листовки в поддержку российской армии. Им тоже светит по десять лет.
— Будете за них бороться?
— Давайте, я согласен. Я был на их месте. Я знаю, как это тяжело. Это другой менталитет, другая страна. Кроме того, есть языковой барьер. Да и в сложившейся политической ситуации всё ещё сложнее. Особенно в Европе. Всем непросто. Всем надо помогать.