— В бытность работы помощником Юрия Каминского вы говорили, что российский биатлон, в отличие от норвежского, крайне медленно прогрессирует. В чём именно вы видите прогресс, до которого нам пока далековато?
— Это прежде всего прогресс системный. Например, ещё в 2022-м у норвежцев были забронированы места проведения всех сборов на 2026 год. То есть они уже тогда чётко понимали, где и как будут готовиться к предстоящей Олимпиаде. Когда только стало известно, что биатлонные гонки пройдут в Антхольце, туда приезжала целая научная группа, которая проводила исследования на тему технико-тактических действий. То есть люди бежали по дистанциям с датчиками GPS, отрабатывали все участки, отмечая, где именно спортсмен проигрывает, выигрывает и так далее. Показательной была и прошедшая Олимпиада в Пекине: Норвегия привезла туда свой собственный тренажёрный зал.
— Но это же чисто организационные вещи.
— Я в этом вижу прогресс системы. У нас ведь тоже есть специалисты, которые знают, как лучше выстраивать работу в Сочи, на Хмелёвских озёрах, на Семинском перевале. Но всё это носит более индивидуальный характер, что ли. Если смотреть на ситуацию в целом, я вижу, что молодые норвежские спортсмены, попадающие в национальную команду, в 80% случаев начинают сильно прогрессировать уже в первые год-два. Это тоже говорит о какой-то системности подготовки.
— Не может ли это быть связано с тем, что в Норвегии гораздо менее популярна ранняя специализация и это сохраняет ресурс, позволяющий спортсменам активно прогрессировать во взрослом возрасте?
— Я сам когда-то, в бытность аналитиком, занимался исследованиями на эту тему. Внимательно смотрел на протяжении многих лет, кто в юниорском возрасте выигрывал мировые первенства, как потом эти атлеты прогрессировали. В Норвегии точно так же, как в любой другой стране, есть спортсмены, которые в юниорском возрасте бегают очень быстро, но потом теряются. Но если говорить о работе в целом, мне кажется очень большим плюсом системы тот факт, что во всех регионах страны работа выстроена одинаково. Главное, это постоянно контролируется, а значит, делает схему предельно эффективной.
— Если у норвежцев всё так классно, чем продиктована ваша фраза: «Они идут совсем другим путём, но не могу сказать, что полностью разделяю такой подход»?
— Ну не сработала же их методика на последней Олимпиаде в Пекине.
— Думаю, люди просто ошиблись с акклиматизацией.
— Так и у лыжников тоже не сработала.
— И лыжники точно так же могли ошибиться. Что-то, видимо, не предусмотрели, когда планировали заключительный этап.
— Мы обсуждали это в своём тренерском коллективе и пришли к выводу, что свою роль сыграла структура снега. У нас работа была в большей степени привязана к силовой подготовке. То есть мы больше работали с силой, нежели с функцией. Знаю, похожим образом выстраивали свою подготовку немцы, и они тоже очень неплохо выступили на Играх. А вот норвежцы больше работали с функцией, нежели с силой.
— Иначе говоря, они рассчитывали на более быстрый снег?
— Как раз об этом я и говорю. Медленный снег требует большего применения усилий, более мощного отталкивания, то есть в приоритете однозначно должна быть силовая выносливость. И конечно, это сильно влияет на методическую часть.
— Переходить с быстрого снега на медленный сложно?
— Считается, что это несколько проще, чем с медленного на быстрый: там поначалу просто не успеваешь попадать в отталкивание. Более высокая скорость требует более точной техники. Нам в ходе летней подготовки приходилось работать и над тем, и над другим, поскольку мы не знали, допустят ли нас к международным стартам и где, соответственно, придётся выступать.
— По-моему, было достаточно очевидно, что не допустят.
— Плюс-минус было понятно, да. Но мы всё равно обсуждали это в аналитическом отделе Центра спортивной подготовки и пришли к тому, что, даже если нас допустят через несколько лет, придётся к этой комплексной работе вернуться. А как мы к ней вернёмся, если сейчас уйдём полностью в другой режим?
— Работая со спортсменами в университете, вы, как и любой преподаватель, были в большей степени тренером-теоретиком. Не возникло ощущения, когда пришли в сборную, что на практике всё устроено совсем не так?
— Я сразу отодвинул от себя мысль, что знаю больше, чем тренеры, которые работают с командой много лет. Тем более что попал к таким мастодонтам, как Анатолий Николаевич Хованцев, Юрий Михайлович Каминский. У них просто огромный багаж опыта: у одного в биатлоне, у другого в лыжных гонках.
— Мне кажется, вы сейчас немножко лукавите. В то время, когда биатлонной сборной руководил Хованцев, я слышала, что многие взгляды Анатолия Николаевича, мягко говоря, не слишком современны.
— Они могут быть несовременны, но есть стержневые основы, которые актуальны и сейчас. Ну да, Хованцев не заставлял спортсменов работать много. Но плотность работы, интенсивность была у него высокой.
— А вы сторонник какого подхода: больших объёмов или интенсивности?
— С одной стороны, понимаю: чем больше мы сделаем работы, тем будет лучше. Но мы ограничены здоровьем спортсмена, возможностями восстановления, поэтому в каждом конкретном случае пытаемся добиться того предела, который человек способен выполнить. Как бы постоянно идём по грани возможного. Поэтому у нас очень много контроля со стороны медицины: контролируем ЭКГ, биохимию, антропометрию, смотрим, не перебарщиваем ли по интенсивности. Общий скелет работы примерно одинаков для всех. Но индивидуально мы всегда оговариваем какие-то вещи.
— Уходя из бригады Каминского, вы сказали, что хотите более сложных, более самостоятельных условий. А вам не кажется, что, отправившись в самостоятельное плавание, вы не осложнили, а, наоборот, облегчили себе работу? Непросто, наверное, находиться в подчинении у выдающегося специалиста, который тыкает тебя носом в каждую ошибку, указывает на каждый недочёт.
— Да нет, у нас такого не было. Юрий Михайлович очень мне доверял.
— Хотите сказать, что никогда не ошибались?
— Может быть, один-два раза случалось, да. Но это были не столько методические, сколько педагогические моменты. Просто, понимаете, если бы я остался в бригаде Каминского, скорее всего, просто выгорел бы. Нужно было сменить обстановку.
— Самостоятельная работа, наверное, ещё тяжелее в этом плане?
— Как раз-таки наоборот. Мне стало интереснее.
— Вам приходится переучивать подопечных, менять им технику бега?
— Да, постоянно. В определённом смысле это проблема: специалистов, которые способны работать с техникой, не так много, а контроль требуется на каждой тренировке.
— Противодействия со стороны личных тренеров такая работа не вызывает?
— Мы с ними всё предварительно обсуждаем. Что будем делать, как именно будем делать.
— Вольфганг Пихлер в своё время тоже со всеми всё обсуждал. И постоянно сталкивался с одним и тем же отношением: какого чёрта иностранец лезет в нашу епархию? Думаю, вам в этом плане не легче. Хотя бы в силу возраста.
— Такое тоже случается. Пока мы ещё не разговариваем на одном языке, но уже начинаем к этому приходить. По последним семинарам видно, что есть очень много заинтересованных молодых специалистов и некоторые из них уже сейчас успешны.
— Можно какой-нибудь пример, когда изменения в технике дали значительную прибавку в результате?
— Если далеко не заглядывать, а взять прошлый год, я бы назвал Лизу Каплину. Она поменяла технику одношажного хода. Визуально это не бросается в глаза, но, когда начинаешь анализировать эффективность отталкивания, становится очевидно, что Лиза с небольшим вроде бы приложением сил имеет, наверное, самый большой прокат в команде. Хотя, по сути, мы просто немножко изменили работу ног. Спортсменка стала отталкиваться чуть-чуть в другой проекции — и сразу выросла амплитуда.
— Сколько времени уходит на то, чтобы довести новый технический навык до автоматического состояния?
— Очень по-разному. Эдуарду Латыпову понадобилось порядка двух лет, чтобы отработать технику одношажного хода. Сейчас, знаю, многие снимают его ход на видео и пытаются сделать так же. Эдуард добивался нужного результата через большое количество повторений, через большой, просто огромный объём работы. А есть такие спортсмены, как Матвей Елисеев, которому нужно было просто создать в голове правильный образ. Он и сам всегда говорил: не надо объяснять, что я делаю не так, дай мне образ — и я всё пойму сам.
— Геннадий Габрилян, который привёл Марию Ласицкене к золотой олимпийской медали, говорил: мол, рука должна двигаться так, словно она пёрышко, подброшенное вверх порывом ветра.
— Именно так. Когда стоит задача создать правильный образ, нужно найти какие-то слова, какие-то фразы, которые помогут спортсмену понять, что именно он должен сделать.
— Сейчас все «зимники» выстраивают работу с прицелом на Олимпийские игры 2026 года, и вы, знаю, не исключение. Какие задачи на сезон можно ставить в биатлоне спортсменам, чтобы увидеть: подготовка идёт правильным ходом?
— Всё индивидуально. У одного это отставание от лидера по скорости, у второго — отставание на финишном круге, у третьего — динамика скорости по кругам. Есть спортсмены, у которых наблюдается большое западение на середине дистанции. Середина — это вообще самое сложное, особенно в гонках с четырьмя рубежами. Те, кто это выдерживает, обычно выигрывают саму гонку, если рассматривать только скорость.
— Сколько секунд «ногами» биатлонист способен сбросить за сезон?
— Тоже по-разному. Есть спортсмены, которые минутами скидывают. Многое (если не всё) зависит от предыдущей подготовки, от базы. Например, Даниил Серохвостов до прихода в группу Каминского в олимпийском сезоне проделал достаточно мощную работу. Поэтому, оказавшись в обстановке, где увеличился объём нагрузки, увеличилось количество работы на выносливость, он резко спрогрессировал в скорости. Но, если бы он пришёл, не имея подобной базы, думаю, такого прогресса не добился бы.
— Стрельбой вы тоже занимаетесь или это епархия Виталия Норицына?
— Занимаюсь, поскольку ответственность за результат в большей степени лежит на мне, как на старшем тренере.
— Помню, Андрей Крючков в период своей работы с Антоном Шипулиным вообще не лез в стрелковые вопросы. Говорил: это настолько не его профиль, что он даже теоретически не хочет с этим связываться.
— Нам приходится работать совместно, так как в группе много спортсменов, имеющих определённые проблемы именно на рубеже. Если что-то могу отработать я, то берусь за это. В каких-то более сложных случаях работу берёт на себя Виталий Викторович.
— Как считаете, имеет смысл привлекать к работе с биатлонистами чистых стрелков?
— 100%. База стрелковая у всех примерно одинаковая. Мы думали о том, чтобы привлечь к работе такого специалиста. Но, во-первых, сначала нужно его отыскать и найти возможность платить ему зарплату, а во-вторых, сейчас в определённом смысле поменялась стратегия. У нас есть, допустим, тот же юношеский проект. Наверное, с учётом текущей ситуации он будет в большем приоритете, чем стрелковый тренер для какой-то отдельно взятой группы.
— В клубном турнире ваши спортсмены побегут?
— Да, в полном составе. Мы расцениваем этот старт как контрольные гонки перед сезоном.
— Эти соревнования проводятся в период, когда биатлонисты обычно далеки от своей лучшей формы. При этом на кону огромные призовые, вполне способные заставить людей задуматься: в форме-то надо быть здесь и сейчас, а не на этапах Кубка России, условно говоря. Не боитесь, что у спортсменов могут смениться приоритеты?
— Не думаю, что люди станут напрягаться на этапах Кубка России меньше, на самом деле. Во-первых, никто не хочет проигрывать. Есть определённая конкуренция в борьбе за общий зачёт, да и в отдельных дисциплинах тоже. В этом сезоне мы выстраиваем подготовку с прицелом на главные старты, то есть на Спартакиаду сильнейших и чемпионат страны. Остальные гонки тоже будем бегать, но прежде всего для набора формы, получения опыта и так далее.
— Когда из года в год постоянно находишься в отрыве от дома, это не начинает утомлять?
— Есть такое. Тем более когда молодой, у тебя ещё молодая семья, ну и так далее. Конечно, приходится в чём-то себя ограничивать.
— Жена не задаёт вопроса: ради чего? Одно дело — терпеть такую жизнь ради выступления на Олимпиаде, и совсем другое — сейчас.
— Мне проще, поскольку вся семья спортивная, так что близкие относятся с пониманием.
— А если вдруг снова почувствуете выгорание, куда двинетесь дальше?
— Пока я не чувствую этого, но тренер должен быть готовым ко всему, да. Я себя не зацикливаю на какой-то одной деятельности на самом деле. Когда преподавал физиологию в университете имени Лесгафта, мне это тоже было интересно.
— Какое тренерское достижение будете считать для себя основным показателем успеха?
— Хотелось бы побольше медалей. Прошлый сезон оставил в этом плане определённую недосказанность.