— Ваша победа на десятиметровой вышке в Екатеринбурге выглядела очень уверенной и логичной, поэтому в голове не укладывается: каким образом вам удавалось на протяжении пяти лет подряд проигрывать чемпионат страны?
— Каждый раз какие-то вещи мешали выиграть. Становилась второй, третьей, появлялись совсем молоденькие соперницы, которые оказывались лучше.
— Руки не опускались из-за этого?
— Так, чтобы закончить карьеру из-за результата на чемпионате России, — нет. Но вообще мысли перестать прыгать несколько лет назад меня посещали. После особенно неудачных выступлений, которые я никак не могла себе объяснить. На тренировках всё было хорошо, а вот показать результат на соревнованиях не получалось. В последнем олимпийском сезоне я даже с психологом начала работать. И с этого момента всё кардинально изменилось.
— Что именно вы в себе открыли, работая со специалистом?
— Стала намного увереннее в себе. Поняла: реально могу хорошо прыгать. До этого такой уверенности не было. Всё время испытывала страх допустить ошибку.
— Этот путь к себе был сложным?
— Очень. И довольно долгим. Ощущения и страхи, возможно, усугублялись тем, что у меня спортивная семья, которая постоянно ждала побед. Это сильно давило.
— Помните момент, когда прыжки в воду перестали быть игрой?
— На самом деле я всегда серьёзно к этому относилась, с самого детства. Когда начала прыгать под присмотром мамы, она постоянно держала меня в ежовых рукавицах. И если я элементы делала неидеально или не так, как от меня требовали, дома всегда за это получала. Поэтому, собственно, и было страшно.
— Не думали о том, что мама, натаскивая вас на результат, пытается таким образом удовлетворить собственные не до конца реализованные амбиции?
— Не знаю. Мне кажется, она просто очень сильно хотела моего максимального успеха в спорте. Поэтому порой и перегибала палку. Я же не знала, как себя в этой ситуации вести. Хочется же, чтобы тебя хотя бы дома пожалели, когда не всё получается, а приходишь — там опять ругают. Сейчас нам удалось выстроить общение. Причём своё отношение к процессу изменила не только я, но и мама тоже. И обиды исчезли. Я чётко поняла: всеми своими умениями обязана прежде всего ей. Прыгай я у другого тренера, вряд ли достигла бы таких результатов. Получается, для этого надо было пройти через все сложности.
— Но ведь наверняка был период, когда вы рассуждали иначе?
— Конечно. Просто с возрастом понимаешь: в любой ситуации есть как плюсы, так и минусы. Вряд ли родителям было просто меня тренировать. Думаю, им тоже досталось.
— Хоть когда-нибудь ваша мама из-за вас плакала?
— Думаю, да. Почти уверена в этом.
— А свой самый большой страх в прыжках в воду вспомните?
— Я дико боялась не завоевать олимпийскую лицензию в синхронных прыжках, но именно это и произошло. Причём дважды.
— Думала, вы начнёте рассказывать о том, как страшно бывает прыгать в воду с десятиметровой высоты.
— Вот этого я как раз никогда не боялась. Мне нравилось собирать новые сложные прыжки, в этом плане я всегда была очень активным ребёнком. Что до страха перед каким-либо элементом… Наверное, это 3,5 оборота вперёд из задней стойки, когда делаешь прыжок в уставшем состоянии. Там голова проходит довольно близко к краю вышки и может быть опасно.
— Расстояние до вышки реально ощущается, когда находишься в воздухе?
— Да. Тем более в уставшем состоянии начинаю прыгать ближе к краю платформы.
— Есть спортсмен, у которого хочется перенять какие-то качества?
— По прыжкам нет, а вот в поведенческом плане мне всегда нравился Илья Захаров. Мы как-то с ним разговорились, и совершенно точно могу сказать: моё отношение к себе начало меняться после той беседы.
— О чём говорили, если не секрет?
— Я стала жаловаться на отсутствие уверенности, а Илья сказал: «Ты так круто прыгаешь. Даже не заморачивайся на этот счёт. Пошла и прыгай!» Он и сам, как правило, делал именно так. Как автомат: поднялся — прыгнул, поднялся — прыгнул.
— Выступать на трёхметровом трамплине по примеру Захарова никогда не хотелось?
— Очень хотелось. Но мне сразу объяснили: совместить два снаряда, скорее всего, не получится. Тем более для трамплина пришлось бы набирать массу тела, много работать над наскоком. Возможно, у меня могло неплохо получиться, кстати. Я как-то от скуки решила отпрыгать метровый трамплин на чемпионате Москвы и заняла второе место. Такие эмоции были классные! В этом плане трамплин гораздо веселее вышки. Когда прыгаешь с платформы, почти всегда знаешь, чего ожидать. А здесь подвижная опора, и никогда не угадаешь, как на неё наскочишь.
— Наскакивать вы учились по старинке, классическим способом, или с подскоком, по-китайски?
— Это уж как получится. Наскок, конечно, тот ещё у меня был…
— Сколько прыжков за тренировку делает современный вышечник?
— По-разному. Мы обычно выстраиваем подготовку к соревнованиям не по количеству прыжков, а по нагрузке в целом. Уже выработан чёткий план: когда добавить, где отдохнуть. Но полторы сотни прыжков за тренировку, как это было принято раньше, я точно не делаю.
— А как много попыток одного произвольного прыжка вам доводилось выполнять?
— Максимум семь. Это не то чтобы тяжело физически, просто, когда начинаешь уставать, появляется риск потерять концентрацию, не совсем точно поставить руки на вход в воду, соответственно, травмировать мышцу или сустав.
— Вход в воду руками с десятиметровой высоты — это больно?
— Это нелегко. Но не страшно, поскольку никто нас не посылает сразу на десять метров. Травмоопасно? Да.
— Вы прыгаете вслепую или есть ориентиры в воздухе?
— На задних прыжках вообще ничего не вижу. Прыгаю по ощущениям и давно привыкла к этому. Некоторые ребята говорят: при раскрытии на задних входах нужно успеть увидеть собственные ноги. Но я вообще не понимаю, как это. Какие ноги, когда у тебя полсекунды времени на всё про всё? Поэтому делаю на автомате, как привыкла. Мне кажется, если я хоть что-то увижу во время прыжка, вообще потеряюсь в воздухе.
— Но на передних вращениях вы же наверняка видите воду?
— Вижу, но это не помогает. Передние входы в воду мне даются неважно. Возможно, в детстве я что-то упустила, не научилась ставить входы так классно, как это делает Аня Конаныхина, к примеру.
— Даже с обязательных прыжков?
— Даже с них. Зато с задними прыжками у меня проблем нет. А это получается далеко не у всех прыгунов.
— Биться о воду вам доводилось?
— Один раз сильно перешла на входе, но плашмя не было. Поэтому, наверное, я и не боялась сложных прыжков: собрала всю свою нынешнюю программу на вышке в 13 лет.
— Любимый прыжок у вас есть?
— Да. Три с половиной оборота назад. Вот он как раз у меня с 13 лет получался почти всегда.
— Что именно, кстати, запоминается после удачных выступлений — отдельные прыжки или общее настроение?
— Настроение. Помню, когда попала в финал на Олимпиаде в Токио, шла на представление финалистов такая счастливая…
— А ради чего продолжаете прыгать сейчас?
— Ради удовольствия. Я наконец-то достигла состояния, когда его получаешь от самого прыжка, а не от оценок, которые горят на табло. Страх ошибиться или кому-то проиграть полностью ушёл. У нас уже появились на вышке очень сильные девочки, и мне реально не стыдно им в чём-то уступить. Как только я это осознала, появились совершенно другие эмоции. Гораздо более позитивные.
А главное, мне всё ещё хочется прыгать — не наелась. Очень чётко поняла это, когда смотрела по телевизору последний чемпионат мира в Будапеште, на который мы не поехали.
— Своего ребёнка вы будете тренировать самостоятельно или отдадите маме?
— Вообще-то, я не планирую становиться тренером. Но никогда не говори «никогда». Так что не зарекаюсь. Просто, зная, как было тяжело со мной моей маме, я абсолютно точно не хотела бы повторить её тренерский опыт.