— Представители многих видов спорта, вынужденные, как и прыгуны в воду, соревноваться внутри страны, отмечают, что стартов им вполне достаточно. А вам хватает?
— Естественно, мы пытаемся создавать ребятам максимально насыщенную соревновательную деятельность, скажем так. Но в моём понимании спортивная составляющая по мере нашего отстранения немножко всё-таки уходит на второй план. Атлеты достаточно часто выезжают на те или иные турниры, но не демонстрируют высоких результатов. Наверное, потому что состязаются только между собой.
Не так давно прошли соревнования в Волгограде, где участвовали все наши взрослые подопечные, основной состав. Затем мы вывезли команду в Минск. Белорусы даже шутили: мол, провели не первенство страны, а открытый чемпионат России. Но, как бы мы ни старались, этого явно недостаточно. Нужна более серьёзная конкуренция, чтобы наметился прогресс. На фоне самих себя качество прыжков становится уже не таким высоким.
— Думала об этом в марте, когда в Саратове проводился второй по счёту Кубок Евразийских стран. Безусловно, здорово, что нам удаётся проводить международные турниры, но когда приходится соревноваться с заведомо более слабыми соперниками — с Эквадором, Венесуэлой, то получается, что даже лидеры мирового класса фактически опускаются до их уровня.
— Согласна. Очень сложно подняться на снаряд и выдать всё самое лучшее, когда в этом нет необходимости. Поэтому я бы вообще не стала рассматривать этот турнир с точки зрения спортивной составляющей. Это просто дополнительный старт — под свисток, как мы говорим. Чтобы всё-таки не терять определённого качества соревновательной деятельности. Плюс своего рода политический шаг: важно дать ребятам возможность почувствовать, что они не одни.
— Возможно, стоит задуматься о том, чтобы максимально подтянуть классические прыжки в воду к хайдайвингу, учитывая безумную популярность этого направления. Устраивать соревнования, объединяющие два вида в одном флаконе, если позволяют снаряды.
— Вот эта фраза здесь и есть ключевая: «Если позволяют снаряды». У нас в России вообще-то нет таких мест. Да, можно сделать специальную разборную конструкцию для высотных прыжков, и такая идея есть. В Москве в конце августа планируется провести второй фестиваль водных видов спорта, в рамках которого на гребном канале в Крылатском должна быть установлена вышка для хайдайвинга. К этим соревнованиям можно подключить прыгунов с вышки, трамплинистов.
Но должна заметить, что два года назад, когда подобное мероприятие проводили впервые, хайдайвинг не сильно заинтересовал зрителей. Возможно, дело в том, что в Москве зрителей вообще сложно чем-то удивить. Народу было совсем мало, когда прыгали хайдайверы. Точно так же их было мало, когда состязались гребцы, когда просто люди плыли на скорость.
— Применительно к хайдайвингу не раз звучало предложение географически расширить этот вид — до Владивостока, если не ошибаюсь.
— Да, есть такая идея. Во Владивостоке спортсмены могут прыгать прямо в открытое море, но это, согласитесь, уже немножко другие прыжки в воду. Всё это мы проходили год назад в Абу-Даби: приливы, отливы, волны, штормовые ветра. Если хайдайверы к этому более или менее привыкшие люди, то для классических прыгунов в воду морская акватория создаёт сложности. Мы входим в воду руками, а не ногами. И для того, чтобы правильно поставить вход в воду, избежав травм, поверхность воды должна быть идеально ровной. Даже перепад высот в 5—10 см может стать критичным.
— Несмотря на все те сложности, о которых мы с вами говорим, внимание к прыжкам в воду усилиями нового президента федерации Станислава Дружинина заметно выросло.
— Федерация много делает для этого. Появилось и внимание со стороны телевидения, и собственные социальные сети, и журнал, и рекламные видеоролики, и даже снимается художественный сериал с участием прыгунов в воду. Даже детские соревнования, которые недавно закончились, транслировались во «ВКонтакте», и было большое количество просмотров. Я, конечно, понимаю, что в основном это были родители, друзья и родственники тех, кто выступал, но хорошо уже то, что через них заинтересованность может начать расти.
Другой вопрос, что для роста популярности одного интернета недостаточно. Нужны базы. Нужны тренеры, которые бы работали на местах. Например, из Красноярска нам пишут: «Мы бы хотели заниматься прыжками в воду, а где?» А нигде. Потому что в этом регионе такой возможности нет. И даже если завтра в каждом городе построят по бассейну для прыжков в воду, мы не сможем мгновенно решить кадровую проблему. Молодёжь не особо охотно идёт в тренеры по прыжкам в воду, а взрослые специалисты, которые отработали в профессии по 30 с лишним лет, с места на место, как правило, не переезжают.
— Если говорить о сборной, существует надежда внутри команды, что мы поедем на Олимпийские игры?
— Пока существует. Во всяком случае, мы, тренеры, всеми силами стараемся эту надежду поддерживать. Это единственный и очень сильный мотивирующий момент, даже если вероятность составляет минимальный процент.
— Никак не могу смириться с неким парадоксом: многие российские прыгуны в воду представляют силовые структуры, но ровно такая же ситуация наблюдается на Украине. Итальянские, французские, латиноамериканские атлеты едва ли не поголовно работают в полицейских структурах своих стран. Всё это мы наблюдали в своё время из года в год, когда приезжали на CISM — Всемирные военные игры. Сейчас же всё идёт к тому, что российские военнослужащие, как и представители других силовых ведомств, не могут быть допущены к международным соревнованиям. Возникает вопрос: а исключения-то у нас есть?
— Есть, но мало.
— Но ведь всё, что сейчас происходит, это на самом деле раскол команды.
— Конечно.
— Как к этому относиться?
— В моём понимании, Игры должны быть исключительно для лучших. Как можно повезти на Олимпиаду второй или третий состав? Это абсолютно неправильно, уже какая-то художественная самодеятельность, а не спорт. Принцип «главное не победа, а участие» здесь точно не для нас. Но изменить эту ситуацию мы тоже не можем. Поэтому надо ждать какого-то волевого решения наверху. Хотя, конечно, абсурд. Все давно и хорошо осведомлены, что принадлежность к силовым структурам даёт спортсменам возможность дополнительного финансирования, более качественной подготовки к тем же Играм.
Вы правильно заметили: украинские атлеты — точно такие же военнослужащие. Точно так же, как и мы, выступали на чемпионатах мира среди военных спортсменов. Но это же не означает, что люди при этом были профессиональными военными! Такого в технически сложных, координационных видах спорта вообще, как мне кажется, не может быть — даже теоретически. Мы в этом отношении не биатлон: для того чтобы выйти на высокий уровень и оставаться там на протяжении многих лет, нужно не просто много тренироваться, но посвящать этому всю свою жизнь.
— То, что сейчас происходит в международных прыжках, вы как-то отслеживаете?
— Стараюсь. Надо же по крайней мере иметь представление, к чему мы должны быть готовы, если нас допустят к соревнованиям. Но хочу сказать, что каких-то невероятных усложнений в прыжках в воду не происходит: всё стоит на прежнем месте.
— Вы ожидали другого?
— Если вспомнить Олимпиаду 2008 года в Пекине, два с половиной оборота вперёд с тремя винтами прыгал один-единственный спортсмен — Хе Чон. Через четыре года в Лондоне этот прыжок, кроме китайца, выполняли Илья Захаров и ещё два человека. А в 2020-м эти самые три винта прыгали все финалисты. У девочек подобной тенденции не наблюдается в принципе.
В целом я бы отметила заметный прогресс, который начался после Игр в Токио у японских прыгунов в воду. Точно такой же был у бразильцев после ОИ в Рио-де-Жанейро. Ещё я для себя отметила, что изменилось судейство. Не могу рассуждать об этом со 100%-ной уверенностью, всё-таки мы смотрим соревнования через интернет, но иногда мне кажется, что судейство стало более прижимистым, особенно в синхронных прыжках. Вроде хороший прыжок, а оценки — 7,0 или 7,5.
— Чем-то это объясняете?
— Возможно, это просто очередная новая политика. Так бывает после Олимпиад, когда арбитры начинают целенаправленно копаться в правилах, обсуждать общие тенденции. После 2012-го, помню, тоже были разговоры, что на первом плане должно быть общее впечатление, а не техническое синхронное мастерство. Может быть, сейчас происходит нечто подобное, но максимально высоких оценок в синхроне практически нет. Естественно, общие суммы сразу тоже стали немножечко меньше. За 300 баллов в синхронных прыжках с трамплина у девочек набирают только китаянки.
— Я слышала немало жалоб на трамплины нового поколения. Они обоснованны?
— Речь не о трамплинах как таковых, а о базовой опорной конструкции. Мы привыкли к тому, что каток, определяющий жёсткость трамплина, ставится на определённое место и остаётся неподвижным. Новая же конструкция рассчитана таким образом, что каток самопроизвольно откатывается назад до тех пор, пока спортсмен продолжает продавливать доску. Естественно, это непривычно: ты давишь, она всё продавливается и продавливается и как-то надо устоять, не свалиться. Больше всех по этому поводу переживал Алексей Евангулов, который уже много лет работает в Великобритании. В декабре прошлого года он повёз юниорскую команду на первенство мира, и англичане на этих новых досках, что называется, отвалялись. Но на самом деле ничего катастрофического я не вижу. Все лидеры так или иначе отодвигают каток до упора, просто нужно привыкнуть к новым ощущениям.
— Вы упомянули китайцев, говоря о сложности прыжков, я же вспомнила 1979 год, когда они впервые заявили о себе на международной арене, триумфально выиграв Универсиаду в Мехико. Но ведь они к этому готовились точно так же, как мы сейчас, — в режиме абсолютной изоляции от мира. Получается, совершить качественный скачок таким образом всё же возможно?
— Для этого нужна очень мощная государственная программа, заточенная на то, что нас выпустят — и мы должны победить. Нужны определённые условия с подключением большого количества специалистов по ОФП, акробатике, батуту. Причём начинать эту работу нужно с детского возраста. С теми, кто прыгает на высоком уровне сейчас, сложно совершить революцию: они уже всему обучены, у них сложились техника, привычки и мироощущение. Если мы хотим что-то изменить в своём виде спорта, нужно начинать снизу, а никак не сверху.
— Но китайский проект в целом способен стать реальным?
— Не думаю. Для этого нам пришлось бы делать расширенную селекцию, массово отбирать тех, кто потенциально способен стать чемпионом, сажать этих детей на круглогодичную подготовку, направленную на то, чтобы через восемь лет показать выдающийся результат. Но, к сожалению, мир сейчас стал абсолютно другим. Мало кто пойдёт на то, чтобы отдать своего ребёнка в руки специалистов, которые будут производить спортивную супермашину.
Как это на самом деле до сих пор происходит в Китае? Они забирают детей в спортивные интернаты в пяти-шестилетнем возрасте, дети там тренируются, учатся, видят своих родителей в лучшем случае один раз в год. То есть вся система направлена на то, чтобы спортсмен, которого довели до олимпийской сборной, боролся за то, чтобы выиграть золотую медаль. К сожалению (или к счастью), у нас в стране это не является единственной целью спорта.
— Сейчас вы готовите команду к чемпионату России в Екатеринбурге. Будут ли эти соревнования отборочными?
— Во-первых, он станет отбором в состав сборной команды России на следующий год, поэтому для спортсменов это один из наиболее важных стартов сезона. Во-вторых, мы продолжаем надеяться, что сможем попасть на сентябрьские Азиатские игры. Наша федерация напрямую работает в этом направлении.
— Пока, насколько мне известно, ситуация не слишком способствует положительному решению.
— К сожалению, да. В дипломатической беседе было сказано: «Конечно, добро пожаловать, мы вас все очень ждём». Но никакой конкретики, куда именно мы можем приехать, пока не прозвучало. Очень хотелось бы съездить, если честно. Пусть не на Азиатские игры, а на какую-нибудь матчевую встречу с китайскими спортсменами. Чтобы просто окунуться в атмосферу реальных соревнований и попрыгать с теми, кто умеет это делать классно.