— Тамара Москвина однажды призналась, что, начиная работать тренером, долгое время видела перед собой исключительно спины. Собственного мужа, Станислава Жука, Елены Чайковской, Татьяны Тарасовой. Их спортсмены были так далеко впереди, что она даже не мыслила, что когда-нибудь встанет рядом. У вас когда-нибудь было похожее ощущение?
— Нет. Мне очень помог с началом тренерской работы Алексей. Я закончила кататься в 20 лет, почти сразу после того, как стала второй на Спартакиаде народов СССР, естественно, думала о том, чем могу заниматься дальше. Олег Протопопов довольно активно звал меня в балет на льду, но Мишин, когда узнал об этом, сказал: «Что угодно, только не балет». И предложил мне работать с ним вместе. Тогда как раз пошла тенденция поднимать женское одиночное катание, в связи с чем в Москве была образована группа, которую возглавил Эдуард Плинер, а Алексею предложили создать такую группу в Питере.
— Вы были на тот момент в статусе экс-ученицы или уже жены?
— Поженились мы позже. Тогда это было не так-то просто и легко, как сейчас. Дело даже не в том, что у меня были строгие родители. Просто нравы были другими. Не как сейчас, когда люди живут вместе без каких бы то ни было обязательств.
— Алексей Николаевич свататься к вашим родителям приходил?
— Не так чтобы свататься из серии «отдайте за меня дочку». Но домой к нам заходил частенько. С мамой сразу общий язык нашёл, с папой было чуть сложнее, он более насторожённо поначалу ко всему относился. Ну а потом мы работать вместе стали, постоянно пропадали на катке. У меня тогда катались первые ученицы — Жанна Ильина, Лена Валова, Света Французова, Света Старцева. Очень хорошие девочки. Алексей тренировал Юру Овчинникова, Игоря Лисовского, Наташу Стрелкову.
— Мне всегда казалось, Алексей Николаевич — человек такого плана, которому больше по душе, чтобы жена сидела дома, занималась детьми, хозяйством, воспитанием. Полностью обеспечивала тыл, иначе говоря.
— Может быть, такое присутствовало. Но я с таким азартом, желанием, энтузиазмом и фанатизмом в тренерское дело окунулась, что, наверное, муж понимал: если более резко и категорично скажет мне «нет», ничего хорошего из этого не выйдет. Тем более мои родители очень нам помогали, когда родился первый сын. По своему складу Алексей очень семейный и домашний. Любит, когда все собираются вместе. У него именно такая семья была. Мама, папа, сестра, муж сестры — очень крепкий и устоявшийся домашний уклад.
— Вы, кстати, никогда не спрашивали мужа, почему, начав тренерскую деятельность, он сосредоточился на одиночном катании, а не на парном?
— Да как-то так с самого начала пошло. Юра Овчинников пришёл от Игоря Борисовича Москвина уже состоявшимся фигуристом, но бронзовым призёром чемпионата Европы стал уже при Мишине. Очень сильно спрогрессировал Игорь Лисовский — прыгал все тройные, включая аксель. Наверное, дело в том, что Алексей вообще много занимался многооборотными прыжками, ему это было интересно. Да и потом, место в парном катании уже вроде как заняла Тамара Николаевна (Москвина. — RT). Они всегда конкурировали. Помню, мама Алексея нет-нет да и скажет: Тома, мол, уже диссертацию защитила, того добилась, этого… В этом плане Москвина была для семьи своего рода ориентиром, тем более тренерскую карьеру она начала несколько раньше.
— В своё время, помню, удивилась, что Артур Гачинский, Андрей Лутай, Александр Петров, Андрей Лазукин, Софья Самодурова, Евгений Семененко — это ваши ученики, а не Алексея Николаевича. На катке между вашей группой и группой мужа разделение существовало?
— Если вы про тренерское противостояние, его у нас не было никогда. Просто, когда появился Женя Плющенко, а он катался очень длинный период, он поглощал Алексея полностью. Соответственно, какую-то часть работы с другими фигуристами я брала на себя. С тем же Семененко вообще работала с самого детства. Просто был период, когда из-за болезни я перестала ездить на соревнования. Выбиралась разве что в «Юбилейный», когда случались перерывы в курсе лечения.
— Несколько лет назад я встречалась с Алексеем Николаевичем в Москве, и он рассказывал, как сам столкнулся с серьёзными проблемами со здоровьем перед Играми в Сочи и был вынужден хвататься за любые дополнительные проекты, семинары, что-то ещё, так как было нужно зарабатывать деньги, причём очень большие. Сначала на своё лечение в Финляндии, потом на ваше.
— Всё это действительно стоило очень дорого и проходило у Алексея гораздо более экстремально. Он по ночам приезжал в финскую клинику на процедуры, а утренним поездом возвращался в Питер, чтобы успеть на тренировку группы. Потом опять прыгал в поезд и снова ехал в Финляндию.
— Спортсмены были в курсе происходящего?
— Только Женя Плющенко. Точно так же, как Женя Семененко был в курсе моих проблем.
— Не накрыло отчаяние, когда вам впервые поставили диагноз?
— Было такое, конечно. Сначала вообще становится очень страшно от непонимания, что делать, где делать. Если бы не Алексей со своим оптимизмом… Только он мог легко и просто сказать, что всё будет нормально, что лимфома Ходжкина, которая диагностирована у меня, вылечивается, не оставляя никаких последствий. Я как-то сразу в это поверила. Что всё вытерплю, вынесу и обязательно вылечусь.
Очень чётко тогда поняла, как сильно хочу работать. Пока шло лечение, постоянно как бы цеплялась за всё, что происходит на катке. Это помогало чувствовать, что ты не выпал из профессии, а по-прежнему причастен к ней и скоро вернёшься обратно. У меня было именно такое ощущение. Плюс дом, семья, два сына с собственными семьями. Так сложилось, что наш внук, маленький Лёшик, практически постоянно с нами живёт, поскольку его мама долгое время активно играла в теннис.
— Вам казалось, что без вас дома всё рухнет?
— Скорее переживала, что внук много чего теряет, пока меня нет рядом. Понятно, что есть папа, который может помочь с тем же теннисом, но папа не может охватить весь быт. Это тоже стимулировало моё желание поскорее вернуться в строй.
— Неужели вам никогда не хотелось наметить себе какую-то точку, после которой вообще оставить тренерскую работу? Заниматься домом, внуками, жить на даче, что-то выращивать…
— Пока не хочу. Даже не представляю себе, если честно, что не приду на каток. Хотя был период, когда я ездила с младшим сыном по теннисным турнирам. Он очень большие надежды у нас подавал. И выход у нас был на прекрасного теннисного специалиста — Боба Бретта, который, к сожалению, уже умер. Он в своё время тренировал Бориса Беккера, Горана Иванишевича, украинца Андрея Медведева, Марина Чилича. А познакомились мы через его дочь Каролину: она была фигуристкой, сейчас живёт в Монако, судит соревнования.
С Николаем я ездила года три на все теннисные турниры. Вот тогда у меня и получилась приостановка в собственной тренерской работе и всё легло на мужа. Мы же долгое время только вдвоём работали, ещё не было тенденции создавать целые бригады, как это делается сейчас.
— Хотели вырастить из сына великого игрока?
— Он хорошо играл. До 14 лет был в десятке мирового рейтинга. Но дальше нужно было уезжать либо в Германию, либо куда-то ещё, а мы на это не решились. Да и Николай такой инициативы не проявил.
— Теннисные родители и родители фигуристов — это одного поля ягоды?
— Теннисные круче. Они знают вообще всё. Понятно, что в фигурном катании родители сейчас тоже всё знают — уровни, рёбра. Но тогда теннисные родители намного опережали всех прочих. И скандалы какие-то постоянные были, и попытки замкнуть на себе весь тренировочный процесс. Бывало, что и папаши на трибуне дрались. Обстановочка-то будьте-нате в этом плане в теннисе.
— В фигурном катании вам приходилось ставить родителей на место?
— Да. Раньше я всё-таки больше боялась, что спортсмен может уйти, и в большей степени шла на компромиссы, терпела какие-то вещи. Со временем стала более категорична. Поняла, что, если фигурист действительно захочет уйти, никакой силой ты его не удержишь.
— Хорошо это или плохо, когда родители до такой степени погружены в спорт?
— Должна быть золотая середина. Если ребёнок занимается спортом серьёзно, тренировки всё равно в какой-то степени идут в ущерб школе. Очень многие фигуристы сейчас переходят на домашнее обучение, а это не так просто, если тебе не помогает вся семья. В карьере того же Плющенко мама сыграла очень большую роль. На каждой тренировке сидела здесь же, в тренерской, и в окошко смотрела. Никогда не лезла в тренировочный процесс, но после тренировки могла сказать: «Женя, ты пять бильманов сегодня сделал, а надо было десять».
В наше время родители любят пообсуждать: мол, тренер неправ и не так что-то сделал, но вот со стороны мамы Плющенко никогда этого не было вообще. Только чувство благодарности к Алексею, что он так о Жене заботился. Плющенко ведь самый младший был в группе, совсем маленький. Наверное, как раз поэтому чувство симпатии к нему у Алексея сразу возникло. Тем более что мама спустя год уехала в Волгоград и Женя остался один.
— В своё время, помню, многие восприняли как сенсацию отказ Мишина работать с Елизаветой Нугумановой, которую считали едва ли не самой талантливой юниоркой своего поколения.
— Это было при мне. Можно сказать, я первая с ней отказалась заниматься. Дедушка Лизы рос в фигурном катании вместе с Алексеем, поэтому, когда он попросил взять Лизу в нашу группу, это даже не обсуждалось. Девчонка-то неплохая по характеру, не вредная, талантливая невероятно. Но тренироваться не хотела. Всё время находила какие-то отговорки. Недокруты ставят? Понятно почему — засудили. И я с ней долго билась, и Таня Прокофьева, наш хореограф. Объясняли, что надо развиваться, что детская милота в какой-то момент перестаёт работать и надо начинать показывать что-то более солидное.
Алексей меня тогда удивил. Он редко когда бывает способен всерьёз поругаться с учеником. Даже если такое происходит, это никогда не бывает резко или зло. Но вот Нугуманова его тогда хорошо достала. Разом сказал: всё, заканчиваем.
— Я слышала, что перед Играми в Турине отношения между Плющенко и Мишиным были не слишком простыми, что их очень сильно сглаживал ваш хореограф Давид Авдыш и что это одна из причин, почему Женя всегда был Авдышу очень благодарен.
— Когда идёт большая нагрузка, большая ответственность, большой стресс, какие-то стычки, естественно, на тренировках случаются, причём у всех. Просто Давид, царство ему небесное, очень любил Женю, боготворил его, восхищался. Если у Алексея, кроме Плющенко, всегда имелся кто-то ещё из учеников, то для Давида других фигуристов просто не существовало. Поэтому, думаю, для Жени Авдыш был совершенно особенной персоной. Наверное, такой человек нужен каждому.
— На протяжении очень многих лет я наблюдаю, как многие выдающиеся спортсмены в буквальном смысле рассыпаются после Игр. Плющенко умудрился прожить четыре Олимпиады. Как удалось столько времени удерживать его в спорте?
— В 2002-м, когда Женя проиграл Ягудину в Солт-Лейк-Сити, это было морально очень непросто как для него, так и для Алексея Николаевича. Но не могу сказать, что это был какой-то длительный период. Все понимали, что Плющенко будет готовиться к следующей Олимпиаде. Он в те годы почти не проигрывал, очень гладко к Играм шёл. Потом какое-то время вообще не катался — первая жена хотела, чтобы он занялся бизнесом и перестал уезжать из дома.
— А потом появилась Яна Рудковская и сподвигла Плющенко ещё на две Олимпиады?
— Да. Перед Ванкувером Жене пришлось сбрасывать 10 кг. Мужское тело в этом плане легче поддаётся тренировке, чем женское, но на это ушло время, поэтому подготовка получилась короче обычной. Плюс не в нашу пользу поменялись правила. То есть, прыгнув четверной прыжок и в короткой программе, и в произвольной, Плющенко проиграл Эвану Лайсачеку. Это долго не укладывалось в голове: всё-таки с четверным прыжком ты уже как бы на другом уровне находишься. Это действительно сложно — идеально исполнить четверной в программе. Конечно, разочарование оказалось сильным: слишком много усилий было приложено для того, чтобы выступить на этой Олимпиаде и победить. Но даже тогда не было ощущения, что Женя готов завершить карьеру.
— В своё время у меня сложилось впечатление, может быть, ошибочное, что, начав активно работать перед Играми в Пхёнчхане с Каролиной Костнер, ваш муж преследовал чисто воспитательную цель: показать Елизавете Туктамышевой, которая, по сути, заняла в группе место Плющенко, что на ней свет клином не сходится.
— Не могу согласиться. Алексей всегда очень хорошо относился к Лизе, всегда и во всём её поддерживал. Когда Туктамышева чисто по возрастной причине начала поправляться, даже не знаю, сколько врачей муж обошёл. Его, по-моему, в Питере все эндокринологи и диетологи знали.
Что касается Каролины, Алексей и раньше с ней работал. Когда Костнер в первый раз приехала к нам в Питер, она была совсем в плохом состоянии. И по весу были вопросы, и прыгать она толком не могла. Но она с таким доверием смотрела на Алексея! Наверное, это тоже в определённом смысле его обязывало. Если при этом и была какая-то конкуренция с Туктамышевой, это никак не акцентировалось.
Лиза, в принципе, совершенно неагрессивная в этом плане, очень доброжелательная по отношению к другим девочкам. Никогда, например, не позволяла себе высказываний, что маленькие прыгают только потому, что они маленькие. Поэтому, думаю, и к ней самой все очень уважительно относятся. Камила Валиева так просто её обожает.
— Вы видите Лизу частью своего тренерского коллектива в будущем?
— Мне кажется, она на тренерскую работу не очень пока настроена. Хотя с Соней Самодуровой мы очень быстро сработались.
— Когда в женском одиночном катании пошла тенденция на четверные прыжки, требующие определённого телосложения и веса, у вас не было мысли: ну их к чёрту, этих девочек с их проблемами? Можно ведь работать только с парнями, как это долгое время делал ваш муж.
— Сейчас, наверное, просто мода такая, что больше девочек идут в фигурное катание. У нас в младшей группе мальчиков и девочек примерно поровну. Что до тенденции на четверные, она достаточно очевидна в России, но в той же Европе девочки катаются себе спокойненько, как всегда катались. Никто не прыгает даже тройные аксели. Настя Губанова выиграла чемпионат Европы с таким же набором прыжков, как это было в женском катании раньше, до эпохи четверных.
— После чего все наперебой начали говорить, что Губановой просто повезло ввиду отсутствия россиянок.
— Про Соню Самодурову тоже говорили, что ей повезло в 2019-м. На мой взгляд, «повезло» — совершенно неподходящее слово. Просто в нужное время в нужный час она собралась и всё сделала. На том чемпионате Европы упала Загитова? Ну так это, как говорится, её проблемы. Там была и Стася Константинова, которая точно так же, как и Соня, могла собраться и выстрелить. Но она же этого не сделала? А у Самодуровой сработал и характер, и сила воли, и ситуация. То есть сразу несколько слагаемых.
— Почему же это не срабатывает у Михаила Коляды, которому уже вообще начинают советовать отказаться от четверных прыжков, поскольку они не слишком у него идут, и сделать акцент на чистое катание?
— Знаю, что Алексей говорил с ним об этом. Что нужно так или иначе держать форму, но катать при этом можно облегчённый вариант программы. Коляда отказался. Сказал, что не хочет и не считает возможным это делать. Понятно ведь, что сейчас уже всяко надо прыгать четверной тулуп в короткой программе и два тулупа в произвольной — это минимум. Думаю, у него такой период, который просто нужно перетерпеть.
— Для любого одиночника первый четверной прыжок — это событие, о котором человек помнит всю свою жизнь. А вы помните свой первый тренерский четверной?
— Андрей Лутай квад исполнял, когда я очень плотно с ним работала. Семененко до какого-то периода тоже я вела, хотя сейчас, конечно, Алексей гораздо большую роль играет в его подготовке. Наверное, это нормально, что у нас все прыгают четверные, начиная с Алексея Урманова. Есть своя система упражнений в обучении, в подведении к прыжкам. Ещё я сама так прыгать у Мишина училась — на лонже. Сейчас уже, наверное, вообще все работают на Мишинских крутилках, даже частные школы. Отрабатывают правильную группировку, центровку, положение в воздухе.
— Всё, что Алексей Николаевич придумал для фигурного катания, хотя бы запатентовано?
— Что-то да, что-то, по-моему, нет. Какие-то идеи подсказал Виктор Александрович Шапиро, который работал в своё время на подводных лодках как специалист по электронике и сам вышел на Алексея с какими-то наработками. Так, собственно, родился знаменитый «пикающий» жилет, который издаёт звуковой сигнал, если руки во вращении ложатся на тело правильно. У Алексея вообще такой склад ума, что он постоянно что-то придумывает. Даже такие простые вещи, как санки для отработки выезда после прыжков. Они по льду скользят, и ты много раз с этой ступеньки спрыгиваешь на лёд, спрыгиваешь. Хотя муж любит говорить: лучшее, что умею делать, — это ставить коньки на ботинки.
— А как же легенды о знаменитом Мишинском плове?
— Плов он действительно отлично готовит. По всем канонам. У нас одно время узбеки на даче работали, вот он у них и научился. Тандыр на даче соорудил, печь специальную, гриль. Книжки разные потом читал на эту тему. Есть у Алексея такая склонность: чем бы ни занимался, досконально это изучает. Когда раньше рыбачил, этих книг по рыболовству дома было… И как какую рыбу ловить, и как гречневую кашу для наживки готовить, и какие должны быть крючки. Активный одно время был рыбак. Так же и с готовкой, и со строительством.
— Почему-то вспомнила, как возвращалась с каких-то соревнований в середине 1990-х и в самолёте увидела заголовок в газете: «Тренер Мишин меняет пол».
— О да, была такая история. Мы тогда купили квартиру — новую, с голыми стенами, и там всё надо было делать. Жили в Солнечном, на даче, но контролировать ремонт по какой-то причине у Алексея не было возможности. Вот паркет и положили так, что он весь вспучился. Пришлось менять… Но заголовок, помню, и меня тогда он сильно впечатлил.