— Насколько пристально вы следили за тем, что происходило в российском биатлоне на протяжении последних лет?
— Очень внимательно смотрел Олимпийские игры в Пекине, живо интересовался тем, как команда к ним готовилась. Соответственно, отслеживал все выступления наших спортсменов на этапах Кубка мира. В летнюю подготовку погружался не так глубоко, как и во внутрироссийские соревнования, а вот олимпийские гонки в подробностях помню почти все.
— То, что увидели в Пекине, вас порадовало или расстроило?
— В целом — воодушевило. В первой же гонке — смешанной эстафете, где Россия завоевала бронзовую медаль, — было видно, что потенциал у команды очень высок. Как и физическая работоспособность парней и девчонок. Это было видно по тому, как люди двигались. Особенно порадовало, что на протяжении всех гонок у наших спортсменов очень хорошо работал инвентарь.
Недавно общался на эту тему с Еленой Вяльбе — она приезжала к нам в Красноярск, и мы оба отметили, что сервис отработал в Пекине на высочайшем уровне. Были очень хорошо подготовлены лыжи, и это бросалось в глаза с первой же гонки. Все как-то сразу уверились, что хоть эстафетная медаль и не золотая, но будут ещё гонки и шансы.
— Вплоть до 2018-го вы повторяли в своих интервью, что наши тренеры работают как динозавры. В какой момент и в связи с чем ситуация начала меняться?
— Я связываю это прежде всего с тем, что в команду стали довольно массово приходить молодые специалисты с уже несколько иными теоретическими знаниями и подготовкой. Плюс — тренеры из другого вида спорта, благодаря чему пошёл более эффективный обмен знаниями и опытом. Это важно, потому что биатлонное тренерское сообщество в нашей стране до определённого момента было очень закрытым. Сейчас же туда пошла информация извне, причём как практическая, так и научно-аналитическая.
Мне кажется, не прошла бесследно работа тех специалистов, которых на разных этапах подготовки мы привлекали в сборную из других стран: Вольфганга Пихлера, Владимира Королькевича, Рикко Гросса. То есть людей, имеющих большой опыт работы с сильными европейскими командами. Всё это и породило новую волну информации. Это не означает, что теперь у нас, как по мановению волшебной палочки, сразу всё станет хорошо, но мы увидели, что молодым можно доверить команду.
— Говоря о тренерах из другого вида спорта, вы, как понимаю, имели в виду Каминского, но ведь после Игр стало очевидно, что ожидания, в том числе и самого Юрия Михайловича, не совпали с действительностью: спортсмены стали уходить в другие бригады, причём довольно массово.
— Мне сложно здесь что-то говорить, потому что я не участвовал в обсуждениях работы Каминского в сборной и не знаю, какие задачи перед ним ставились, но могу точно сказать, что на Олимпийских играх спортсмены Каминского были в полном порядке в плане функциональной подготовки. Да и сейчас, собственно, когда я наблюдал за тем, как люди бегут на Кубке Содружества, могу сказать, что потенциал Каминского в биатлоне несомненно велик. У него совершенно определённо есть чему поучиться.
— Возможно, дело в том, что со специалистами типа Каминского, знающими себе цену, бывает непросто сработаться в чисто человеческом плане?
— Простых людей среди тех, кто поднимается на пьедестал или доводит до этого пьедестала учеников, я не встречал. Да и кто у нас простой? Валерий Польховский? Михаил Шашилов? Да нет, конечно. У всех сложные характеры, и это нормально. Не сказал бы, кстати, что общаться с Каминским сложнее, чем с тем же Николаем Лопуховым. Кстати, Юрий Михайлович всегда отмечал, что многое в своей методике перенял именно у Лопухова.
— В своё время вы вспоминали о Польховском, как о выдающемся стратеге, а одним из недостатков российской сборной называли как раз отсутствие долгосрочной стратегии. В чём она должна заключаться сейчас, когда спортсмены изолированы от международных турниров и не слишком понятно, что будет дальше?
— Первое, что я бы поставил во главу угла: что бы сейчас ни происходило в стране, мы продолжаем готовиться к февралю 2026 года. К Олимпийским играм. Это должно прочно сидеть в голове каждого спортсмена и тренера. Остальные старты могут рассматриваться как подготовка.
Второе: мне абсолютно понятно, что финансовые возможности государства — определяющий пункт в развитии биатлона в стране. Невозможно никакими региональными федерациями обеспечить нормальный процесс подготовки резерва и создания условий для тех, кто тренируется в регионах, если нет государственного финансирования. Поэтому очень хотелось бы совместными усилиями СБР, Минспорта, прессы донести до спортивного руководства регионов, что талантливых спортсменов, которых мы видим ближайшими кандидатами в сборную даже не на 2026-й, а на 2030-й год, нужно поддерживать.
В-третьих, мне кажется очень важным нащупать этот дальний резерв. Смотрите сами: те, кто может выступать на Играх в 2026 году, уже понятны. За год или два в биатлоне не появится спортсмен, который будет способен принять участие в олимпийских гонках. Да, бывают редкие исключения, но это именно исключения. А вот что будет дальше, через семь-восемь лет, вопрос очень интересный.
Чтобы понять, кто и на какой результат может быть способен, нужно тщательно отслеживать, как люди тренируются уже сейчас. Причём делать это на основе цифровизации. Не так, как когда-то делали мы с Пихлером, составляя таблички в формате Excel и отправляя их по инстанциям, а на гораздо более профессиональном уровне. Чтобы ни один талант не прошёл мимо. Зачастую ведь эти таланты просто не обеспечены ресурсами своих регионов.
— Ваша фраза двухлетней давности: «Мы дожили, что в Красноярском крае нет команды, которую можно было бы выставить на чемпионат страны».
— А кто там есть сейчас? Наталья Гербулова? Она всё-таки воспитанница пермской школы биатлона. Или пара ребят из Ленинградской области? Когда мы создавали Академию биатлона, у нас на смену Ростовцеву, Ольге Ромасько, Светлане Черноусовой и Ольге Медведцевой пришёл Евгений Устюгов. Были и другие спортсмены. Команда Красноярского края выигрывала эстафеты. Почему не пошло дальше? Наверное, это всё-таки вопрос к руководству учреждения и к тренерам, которые там работают.
— Неужели в бытность региональным министром спорта вы не могли спросить: «Ребята, что происходит?»
— Спросить мог. И много раз слышал, что на следующий год всё будет хорошо. Возглавляет Академию прекрасный парень Сергей Усаньков, который в своё время был чемпионом мира среди юниоров. Но, к сожалению, результаты говорят сами за себя. Далеко не самый богатый Алтайский край, располагающий гораздо меньшими финансовыми ресурсами, нежели Красноярский, по такому основному показателю работы спортивных учреждений, как подготовка кандидатов в сборные страны, идёт впереди.
Иначе говоря, деньги — важное условие, но не они определяют результат. А работа тренеров.
— На протяжении многих лет вы довольно категорично заявляли, что не вернётесь в сборную. В связи с чем изменили свою позицию?
— У меня был непростой во всех отношениях год, и получилось так, что я довольно активно следил за тем, что происходит как в самом СБР, так и в команде. Соответственно, видел, как тяжело Виктору Майгурову далась победа на выборах, какая консолидация сил была задействована против него, какими способами пользовались оппоненты. И в связи с этим возникло сильное желание поддержать.
— Меня, если честно, смутила ваша фраза, что обществу сейчас в первую очередь требуются не технократы и менеджеры, а люди чести. Как это коррелируется с известным высказыванием «Хороший человек — не профессия»?
— Непростой вопрос. В идеале, конечно же, хотелось бы, чтобы люди, обладающие серьёзным профессиональным уровнем в том, что касается их профессии, обладали бы ещё и определёнными нравственными ценностями. Такими, как те, на которых когда-то воспитывали нас. Не сомневаюсь, что такие люди есть. Но вот, знаете, меня недавно зацепила фраза: слабые времена рождают сильных людей. И здесь возникает парадокс. Сильные люди формируют сильное и в какой-то степени лёгкое время. То самое, которое рождает слабых последователей, не слишком готовых к каким бы то ни было трудностям, лишённых тех ценностей, на которые ориентировалось предыдущее поколение.
Жизнь-то в этом плане тоже меняется: было время, когда ценились сильные личности и максимальный профессионализм и содержательность в работе, потом это как бы ушло на второй план и во главу угла руководители начали ставить беспрекословное подчинение. Хочется верить, что сейчас мы переживаем период становления сильных людей и сильных руководителей. Всё ведь движется по синусоиде.
— В период летних выборных дебатов вы произнесли фразу: «В разведку с Максимом Максимовым я точно не пойду». Как сейчас представляете себе взаимодействие с этим специалистом?
— Вообще не считаю это проблемой. Знаю много случаев, когда между людьми существовали не самые простые отношения, но это никак не отражалось на совместной работе. Основной мой посыл в качестве главного тренера заключается в том, что я готов работать со всеми, кто готов развивать российский биатлон.
— Какое из ваших высших образований более востребовано на посту главного тренера — юридическое или техническое?
— Я бы сказал, что оба. Хотя на самом деле более весомо физкультурное. Почему? Потому что без знания нормативной юридической базы можно обойтись, хотя и сложно. Как и без умения работать со справочниками. А вот без физкультурного образования в спорте никуда.
— Что входит в ваши первостепенные задачи?
— На этапе, когда уже составлены все тренировочные планы и определены цели и задачи, вмешиваться в тренировочный процесс я точно не стану. Но в дальнейшем задачи как на конкретный тренировочный цикл, так и на сезон в целом в обязательном порядке должны совместно обсуждаться и доноситься до спортсменов. Мне в этом плане проще: я не практический тренер. Ну если не брать в расчёт стрелковую часть.
В этом плане я с удовольствием готов поделиться собственным опытом, предложить, возможно, какие-то новые подходы, но руководство процессом должно оставаться прерогативой старших тренеров. Потому что они несут ответственность за результат. В своё время ещё Пихлер недоумевал по этому поводу: мол, как можно работать, когда вокруг столько контролёров и все что-то советуют и при этом никто из советчиков не готов нести ответственность за результат. Очень хочется, чтобы сейчас всё выглядело немножечко по-другому.
— Но ведь сейчас одним из таких контролёров становитесь вы?
— Отчасти да, но это, как я уже сказал, не означает, что я собираюсь навязывать людям свои взгляды или заставлять их что-то делать. Например, увеличивать нагрузки. Перегнуть палку здесь тоже нельзя. Как говорят биатлонисты, километры — не деньги, они могут быть лишними. Примеров очень много, когда большая работа по различным причинам не приносила желаемого результата. В том числе такое случалось и тогда, когда мы работали в женской сборной с Вольфгангом.
— Инвентарь, патроны, смазки — это сейчас проблема?
— Вопросы с патронами и оружием существовали всегда, тем более что Ижевский оружейный завод со своим славным прошлым сейчас находится не в самом простом положении. Но будем искать выходы. Знаю, что есть проект по российским лыжам и уже имеются определённые наработки. В своё время нам ведь уже удавалось создать лучший в мире комплекс «патрон — ствол». Это был патрон «Олимп» и ижевская винтовка.
— Что в данном случае подразумевает слово «лучший»?
— Ветроустойчивость и разброс пуль. Есть определённый норматив по разбросу, который у винтовки серийного производства составляет, по-моему, 17 мм. На уровне сборной команды страны нам удалось добиться в 2013—2014 годах, что разброс десяти выстрелов составлял не более 9 мм. Те патроны хорошо держали ветер — гораздо лучше, чем иностранные аналоги. И я чётко знал, отправляя девчонок на трассу, что у каждой из них есть право на минимальную собственную ошибку, что материал их не подведёт.
Сейчас ситуация мне пока не известна настолько же хорошо, но понятно, что вопросов очень много. И по патронам, и по винтовкам, и — самое главное — по лыжам. И их нужно решать.
— Когда вы планируете приехать в расположение команды?
— Совершенно точно буду на этапе в Минске. А возможно, сумею уже на этой неделе выбраться и в Рыбинск тоже. Пока не увижу спортсменов и не поговорю с тренерами, не могу вести предметный разговор по поводу дальнейших планов. В этом отношении мы договорились с Майгуровым «есть мамонта по частям». То есть закончить с юридическими вопросами по моему оформлению и потом уже поэтапно планировать нашу дальнейшую работу. В любом случае никаких резких движений быть не должно.