— В середине февраля вы встали в пару с Дэвидом Нарижным, за несколько месяцев тренировок приобрели статус одного из лучших российских танцевальных дуэтов, выиграли два этапа Гран-при России и… неожиданно решили расстаться. Можете хотя бы в общих чертах пояснить, что произошло?
— У меня не было желания расставаться, просто так сложились обстоятельства. Это, наверное, такая ситуация, в которой никто не виноват, но и оставаться вместе не получается.
— По словам Ирины Жук, под чьим руководством вы с партнёром тренировались в Москве, причина разрыва в отказе Нарижного готовиться к чемпионату России в Америке, так как перед турниром осталось уже совсем немного времени.
— Не совсем так. Проблемы в паре у нас начались ещё летом, когда мы три месяца тренировались во Флориде. Я видела, Дэвиду не очень там нравится. Он впервые уехал от родителей на такой долгий срок, поэтому эмоционально ему было тяжело. Плюс начались проблемы с желудком — он не мог есть американскую еду. Я старалась помочь, готовила еду сама, но помогало это слабо.
Кончилось всё это тем, что мы перестали даже куда-то выбираться, так как Дэвид не хотел выходить из дома. Перестал делиться проблемами, замкнулся. Я надеялась, что ситуация изменится, когда мы вернёмся в Москву, но этого не произошло. К тому же в Москве стало некомфортно тренироваться уже мне — тому были свои причины.
— Печально…
— Мы, в принципе, с самого начала понимали: могут быть сложности, поскольку я, находясь в Москве, точно так же скучаю по родителям, которые живут в США. Мне не всегда было комфортно, особенно когда на протяжении двух лет приходилось жить в Новогорске на спортивной базе. Поэтому мы, собственно, и решили: будем тренироваться то в одной, то в другой стране, тем более ещё до Игр в Пекине мой отец (Николай Морозов. — RT), Алексей Горшков, у которого я каталась с Андреем Багиным, и Ирина Жук с Александром Свининым, у которых тренировался Дэвид, объединились в одну тренерскую бригаду. Это как бы подразумевало, что без внимания мы не останемся ни при каких условиях.
После этапа в Казани, который завершился 7 ноября, то есть больше чем за полтора месяца до начала чемпионата России, я уговаривала Дэвида улететь на две недели в Америку. Считала, нам много чего нужно в программах поменять и подправить. То есть сделать всё возможное, чтобы максимально хорошо подготовиться к чемпионату России. Но он был против, несмотря на отсутствие каких-либо визовых и финансовых препятствий для этой поездки. Тогда я, собственно, и спросила его, как он представляет нашу с ним подготовку в следующем сезоне.
— И что он ответил?
— Сказал, что не хочет ничего менять, поскольку его всё устраивает, а развиваться в спортивном плане можно и самостоятельно, не особо полагаясь на тренеров. Но я так не умею. Я не олимпийская чемпионка, не обладаю достаточным опытом для самостоятельной работы и тем более прогресса без посторонней помощи. Могу, скажем, поменять в программе какую-то часть, но при этом у меня нет уверенности, чтоэто получится лучше, чем у профессионального тренера. Мне постоянно нужен взгляд со стороны. Естественно, хотела, чтобы у меня был партнёр, с которым мы бы всегда поддерживали друг друга. И было больно убедиться в обратном.
— Каким образом было принято решение не выступать в чемпионате России?
— Когда мы разговаривали, обсуждая собственное будущее, мне, честно говоря, хотелось услышать, что, возможно, я не права, все мои сомнения надуманы, Дэвид по-прежнему хочет со мной кататься и готов ради этого на какие-то шаги, да и вообще это глупо, наконец, — расставаться после того, как проделано столько работы. Но этого не произошло. Были только какие-то упрёки и ни малейшей попытки как-то побороться за то, чтобы наша пара не прекращала существования. Мы так и не решили тогда, будем ли готовиться к чемпионату России, но потом я получила от Дэвида сообщение: «Я пишу в федерацию, что мы не участвуем, да?»
Дело-то здесь не в том, что Дэвид не захотел после Казани лететь в Америку, а в гораздо более глобальных вещах: кто из нас и как видит собственное будущее в танцах.
— И каким видите своё будущее вы?
— Наверное, таким, как его видят все спортсмены: хочу стать чемпионкой. Хотя на самом деле мне хочется не выиграть какой-то конкретный титул, а запомниться публике, специалистам. С каким именно партнёром это может произойти, я пока не знаю.
— Вы не думали поискать партнёра в Америке?
— Думала. Более того, не исключаю такой возможности, если не получится сделать этого в России. Здесь что-то загадывать сложно.
— В танцах считается, что партнёрам нужно долго скатываться, прежде чем на них обратят внимание.
— До того как я начала кататься с Дэвидом, мне не приходилось менять партнёра, и, честно признаюсь, было страшновато: с Андреем Багиным нам приходилось долго учить какие-то элементы, да и вообще долго притираться друг к другу. Я была намного моложе него и просто не понимала многих вещей. Очень многое делала неправильно.
— Например?
— Не старалась лишний раз что-то сказать или спросить, не думала, что на партнёра нужно смотреть во время катания, контактировать с ним, работать друг на друга. Мне сначала казалось, что с новым всё будет так же сложно. Но оказалось намного проще, поскольку я уже сама многое понимала, в том числе и как избежать прежних ошибок. Поэтому сейчас меня не пугает мысль, что придётся очень многое начать сначала.
— Что для вас главное в партнёре?
— Чтобы он хотел добиться результата так же сильно, как я. Чтобы именно это стояло на первом месте. Я же прекрасно понимаю, у нас могли бы быть неплохие результаты с Дэвидом. Но строить долгосрочные планы, когда внутри пары до такой степени не существует взаимопонимания, бессмысленно. Рано или поздно всё равно всё сломается.
— Меня удивляет, что при столь успешном в профессиональном плане отце в вас настолько сильно развито стремление к результату. Могли бы жить в удовольствие, причём в любой стране, получать образование, развлекаться с друзьями, ни в чём себе не отказывая.
— Мне просто очень нравится кататься. Всегда нравилось. Когда мама с папой уже расстались, папа забирал меня на выходные, и мы ехали на каток. У отца тогда в Америке была большая группа, в которой в разное время тренировались Шэ-Линн Бурн, Дайсуке Такахаси, Флоран Амодио, Хавьер Фернандес, Мики Андо, и я каталась на том же льду — повторяла какие-то элементы, кусочки программ. Потом начала выступать как одиночница. Нравилась публика, всё нравилось. Помню, как с Максимом Ковтуном мы ходили в Макдоналдс. Мне было десять лет, а ему 15 или 16. С Шэ-Линн и Мики Андо мы поддерживаем отношения до сих пор.
— Кого вам проще понимать — русских или американцев?
— Не сказала бы, что у меня есть проблемы в общении с кем бы то ни было, но по менталитету я точно не американка. Папа — русский, мама — француженка. Тот факт, что родители живут в Америке, ничего в этом плане не меняет.
— Все фигуристы, которые когда-либо тренировались под руководством вашего отца, говорили, что никакой другой постановщик не ставит столь удобные программы, как Николай Морозов.
— Это действительно так. Папа — очень творческий человек, поэтому на тренировках не бывает скучно, даже когда приходится кататься семь часов подряд и по 100 раз менять какие-то куски в программе. Честно скажу, пока не видела программ, которые нравились бы мне больше отцовских. Точно так же не замечала, чтобы кто-то из постановщиков столь же классно катался.
— Я, кстати, обратила внимание на то, что автором абсолютно всех ваших программ как с Багиным, так и с Нарижным, если верить англоязычной версии Википедии, является отец.
— Каждый раз, когда мы предпринимали попытки поставить программу у кого-то другого, они не удавались. Папа считал, что может сделать лучше, — и делал. Даже когда он смотрел, как выступают другие пары, всегда отмечал, в каких местах изменил бы программу, если бы ставил её сам. Объяснял, почему, на его взгляд, спортсменам неудобно кататься в тех или иных постановках. И это всегда было очень аргументированно.
— При этом пока вы катались с Багиным, насколько мне известно, Николай постоянно отправлял вас тренироваться с другими специалистами. В чём смысл?
— В том, что, по мнению отца, это позволяло не только получить какие-то новые знания, но и сравнить себя с другими парами. Это реально было классно. Поэтому я до сих пор при каждом удобном случае стараюсь поработать с самыми разными специалистами, если есть такая возможность. В этом случае постоянно как бы получаешь подпитку из новых идей, новых взглядов. Когда мы с Багиным катались у Алексея Горшкова в Одинцове, тренер тоже не возражал против того, чтобы мы параллельно занимались с другими педагогами.
— А как к этой инициативе относились Александр Свинин и Ирина Жук, у которых вы начали кататься, встав в пару с Нарижным?
— Я каждый раз предварительно спрашивала, могу ли обратиться к тому или иному специалисту. Мне никто и никогда не запрещал это делать, но было ощущение, что в группе это не очень принято.
— С кем из тренеров, через чьи руки вы прошли, было круче всего работать?
— Так сразу не скажешь, поскольку все очень разные. Марина Зуева — совершенно выдающийся мастер в том, чтобы досконально объяснить идею программы, поставить жесты, взгляд, чтобы программа максимально заиграла и произвела наиболее сильное впечатление. Она очень много знает, постоянно рассказывает, и её энергии хватает не только на всех спортсменов, но и на кучу своих домашних животных.
Игорь Шпильбанд не упускал ни одной даже самой маленькой технической детали: всегда мог объяснить, как лучше сделать дугу или вписать в программу тот или иной элемент. Плюс мне очень нравилось смотреть на другие пары Игоря: как они тренируются, общаются между собой. Это ведь тоже очень большая школа, на самом деле.
— Если всё быстро образуется и вы найдёте партнёра, уедете тренироваться с ним в Америку?
— Совершенно необязательно. Я никогда не собиралась перебираться в Америку и постоянно там жить. Тренеры, у которых можно многому научиться, есть и в России, и я совершенно не хочу сказать, что по ту сторону океана в этом отношении лучше. Везде есть свои плюсы. Просто мне кажется, если у спортсменов имеется возможность тренироваться в разных странах, этим нужно пользоваться.
— Если соревнования проиграны, вы способны чувствовать себя счастливой?
— Да. Но только в том случае, если откаталась хорошо и сделала всё и даже немного больше. Я всегда помню, что спорт есть спорт и кто-то может оказаться лучше даже при моём идеальном прокате. Задевает, когда выше оказывается пара, которая в реальности не была лучшей.
— Положа руку на сердце, вы с Багиным надеялись в прошлом сезоне попасть на Олимпиаду в Пекине?
— Сначала я не верила в такую возможность, поскольку думала, что за третью вакансию будут бороться Загорски — Гурейро. Но Тиффани, с которой мы дружим, как-то сказала, что они с Джоном, скорее всего, не смогут отобраться на Игры из-за её болезни, и даже произнесла что-то из серии: «У тебя есть шанс». Но потом всё встало с ног на голову и выяснилось: никакого шанса нет, кандидат на третье место в сборной один, и это не мы.
— Сами это поняли?
— Папа ещё до начала соревнований посоветовал нам с Андреем не питать никаких иллюзий. Сказал заранее, так как не хотел, чтобы мы расстраивались по этому поводу. Но я всё равно расстроилась. Весь год думала об этих Играх. Что лёд скользкий, все падают и может действительно выпасть шанс… Мы работали ради этого шанса как проклятые. Ну да, головой я всё понимала. И тем не менее весь следующий месяц мне было очень тяжело смотреть, как катаются другие.
— Тамара Москвина не так давно сказала, что ради результата спортсмен должен уметь отодвигать на второй план всё личное. Согласны с этим?
— Так нам ведь это постоянно так или иначе приходится делать. Я не могу, скажем, вечером пойти на встречу с подружкой, если утром у меня тренировка. Не могу поехать в выходные на какую-то тусовку, если на следующей неделе нужно выступать на соревнованиях. Это нормально. Да, я знаю, существует жизнь после спорта, она совсем другая и, возможно, не менее интересная, но пока мне нравится быть сконцентрированной на том, что я считаю в своей нынешней жизни главным.