— Вы не так давно сказали, что фигурное катание в России — это гораздо более жёсткая вещь, нежели шоу-бизнес. Можете пояснить, что имели в виду?
— Конечно. В российском шоу-бизнесе существуют свои как гласные, так и негласные правила, которым так или иначе подчиняются все. Если правило вдруг перестаёт работать, случается революция. Допустим, кто-то незаслуженно получил какую-то награду — это обсуждается совершенно открыто, причём люди не боятся такие темы поднимать. Человека, эту награду получившего, могут начать освистывать — словом, ситуация так или иначе начинает выправляться. Я варюсь во всей этой истории уже более 17 лет и в целом могу утверждать, что подавляющее большинство музыкальных премий присуждается в шоу-бизнесе всё-таки на основании заслуг, а не вследствие каких-то тайных интриг. Если ты в стриминге и на радио номер один, невозможно не признавать твой успех.
В целом шоу-бизнес — это достаточно тяжёлая история. Но когда я пришла в спорт, весь мой предыдущий опыт показался, что называется, лёгким испугом. Женское фигурное катание страшнее.
— Мне казалось, всё должно было быть наоборот.
— Так мне тоже казалось: ну с чем, действительно, я могу в спорте столкнуться? Что вообще может быть проще и честнее, чем спорт? Быстрее, выше, сильнее — и ты победил. Но применительно к фигурному катанию это оказалось иллюзией. У кого-то, допустим, судьи упорно видят неправильное ребро или недокруты, а у кого-то точно такие же рёбра и недокруты остаются незамеченными. Почему? А компоненты? Это вообще отдельная песня. Разве не логично, чтобы правила были для всех одинаковыми? Как можно получать десятки за компоненты, если спортсмен навалял по ходу программы? Получается, что выигрывает тот, у кого больше прав и больше веса. Выступление спортсмена, качество его катания становятся в этой схеме вторичными.
— Мне кажется, или это камень в огород Этери Тутберидзе?
— При чём тут она? Это скорее вопросы к Александру Лакернику — он же придумал эту систему. Раньше всё было понятно: если ты упал, хоть из штанов выпрыгни, уже не можешь получить оценку 6,0. А сейчас система позволяет упасть и получить десятку за компоненты. Справедливо ли это? Я считаю, что нет. В принципе, я дожила до того возраста, когда можно позволить себе говорить правду независимо от того, кому она адресована.
Что касается Тутберидзе, все прошлогодние истории, все мои несогласия с теми или иными её действиями не отменяют факта, что Этери Георгиевна — не только крутой тренер, но и крутой менеджер. Она подняла женское одиночное катание на недосягаемый уровень, выстроила уникальную систему. Не признать этот факт было бы лукавством.
Но ведь и другие школы не стоят на месте. Появились другие тренеры, которые точно так же выстраивают свои системы подготовки, вкладывают в спортсменов огромное количество собственных сил, нервов, времени, внимания. Дети точно так же прыгают ультра-си, добиваются результата. Поэтому и хочется, чтобы конкуренция, особенно в женском катании, была максимально честной.
— Почему именно в женском?
— Потому что ни у мужчин, ни у спортивных пар нет такой концентрации подводных течений, склок и интриг, как в женском катании или танцах. Это я говорю как человек, который на протяжении всех пяти лет, что существует академия Плющенко, очень внимательно за всеми этими процессами наблюдал. Те интриги, которые существовали в фигурном катании в период противостояния Алексея Ягудина и Евгения Плющенко, — просто детский лепет в сравнении с тем, что происходит на женском льду сейчас.
— Когда молодой специалист только начинает работать, он постоянно в чём-то ущемлён: у него забирают учеников, на него не работают судьи. Через это так или иначе проходили все тренеры. Может быть, это просто некий эффект отложенной справедливости и нужно просто дождаться своего часа? Ведь те же Саша Трусова или Алёна Косторная возвращались от Плющенко к Тутберидзе прежде всего за судейским ресурсом, а вовсе не потому, что им чего-то не хватало.
— Вся та история с переходами девочек от Тутберидзе и обратно случилась, считаю, несколько преждевременно для нашей академии. Поэтому и завершилась таким образом. Сейчас, например, у нас чётко разграничены группы, с которыми Евгений работает лично. Они так и называются — ЕВ1, ЕВ2 и ЕВ3. В одной из этих групп девять спортсменов прыгают четверные прыжки и тройные аксели, причём научились они этому у нас в команде.
Чем хороша система Тутберидзе: у неё собраны лучшие из лучших, которые стекаются в школу со всей страны и ведут между собой непрерывную борьбу за то, чтобы стать номером один. У нас такого огромного потока нет. Сейчас на нашей площадке в Горках-10 тренируются 98 детей, из которых в лучшем случае пятую часть можно назвать суперталантливыми. Несмотря на это, с каждым ребёнком мы обращаемся максимально заботливо.
Те же Никита, София и Кирилл Сарновские, как и Соня Титова, пришли четыре года назад, Соня Муравьёва катается третий год, уже как год запрыгала тройной аксель и учит четверные прыжки. Понятно, что дети чувствуют заботу по отношению к себе, иногда чего-то просят, и мы стараемся эти просьбы удовлетворять. Это в большей степени моя задача, как одного из учредителей и инвесторов, — заниматься развитием школы, маркетингом, пиаром, привлекать спонсоров. Благодаря последним у всех наших талантливых детей есть рекламные контракты, в том числе индивидуальные.
Не стоит забывать, что у нас не государственная, а частная школа. Частным школам гораздо сложнее оставаться на плаву: свой лёд — это очень дорого, расходы на электроэнергию бешеные. Не так давно я разговаривала с Ильёй Авербухом, он тоже заметил: мол, это же невыгодно — браться за такой бизнес.
— Ну так с позиции бизнеса это действительно категорически невыгодно. Зачем это вам? Евгений в своём недавнем интервью назвал расходы на академию платой за мечту. Но у вас, как у бизнес-менеджера всего проекта, наверняка должна быть какая-то конечная и при этом неубыточная цель?
— Наша академия уже неубыточна — мы вышли в ноль. В целом я хочу реализовать как раз бизнес-идею, а не просто мечту своего мужа. На данный момент мы с Евгением инвестируем собственные средства в строительство спортивных арен, сейчас достроили целый ряд больших залов, в августе официально открываем гостиницу для спортсменов. Сейчас они уже там живут, и всем очень нравится, что от гостиницы до арены — всего 50 м.
В перспективе хочется сделать на базе академии некую идеальную модель, после чего перевести всё это в систему франшиз. Уже есть интерес к тому, чтобы сделать подобный комплекс в Санкт-Петербурге, где уже существует школа, которую Евгений открыл вместе с Романом Ротенбергом, в других городах России. Создать центры фигурного катания, где дети могли бы заниматься по системе Алексея Мишина, по системе Плющенко, куда приезжали бы на обучение тренеры, привозили на сборы своих учеников. И чтобы это стало единой сетью.
— Подобные частные школы могут быть прибыльными?
— Фигурное катание, к сожалению, не может быть выгодным в принципе, если при нём не будет существовать школ хоккея, не будет играть Ночная лига, не будут проводиться турниры. В Москве как раз с этой целью мы строим арены с трибунами. Мы декларируем абсолютно все свои доходы, платим налоги, все тренеры нашей школы и прочий персонал официально получают большую зарплату — в этом плане я с самого начала была категорически против системы «конвертов», считаю, что она изжила себя ещё в 1990-х.
Соответственно, люди могут брать кредиты, чувствовать себя в определённом смысле защищёнными. Я сама никогда не работала в государственной системе, возможно, как раз поэтому механизм, по которому сейчас строится наш бизнес, досконально мне понятен. Главный принцип — если я сама расту и развиваюсь как предприниматель, значит, люди, которые работают со мной в команде, тоже должны расти. Поэтому, собственно, я с такой гордостью и говорю о том, что мы вышли в ноль: первые три года это был сплошной минус и непрерывное вливание собственных денег.
— За счёт чего отбиваются расходы сейчас?
— За счёт проживания спортсменов при академии, постоянной системы сборов, хоккея. В дальнейшем будут отбиваться за счёт системы школ. Это примерно как сеть фитнес-залов World Class: если у тебя один клуб, это невыгодно. Если клубов в единой системе много, это уже совсем другая история.
Вообще, моя идея — она не только про спорт, но и про оздоровление. В начале следующего года мы планируем открыть общедоступную школу на Востряковском шоссе, руководить которой пригласили Владимира Лелюха — он до этого долгое время работал в «Хрустальном». Дети будут иметь возможность три раза в неделю приходить на занятия за достаточно символические для фигурного катания деньги — порядка 10—15 тыс. рублей в месяц.
Там очень большой жилой микрорайон, соответственно, востребованность доступного льда должна быть тоже велика. Мы хотим создать в этой школе группы начальной подготовки для трёх или четырёх сотен детей, а наиболее талантливых будем впоследствии переводить в наши спортивные группы, где у каждого, как я уже сказала, будут либо гранты, либо индивидуальные спонсоры.
— Где гарантия, что наиболее талантливые дети будут переходить именно в академию Плющенко?
— Такой гарантии, разумеется, нет. Они с таким же успехом могут уйти в «Хрустальный», в ЦСКА, в «Армию фигурного катания», куда-то ещё. Я прекрасно понимаю: если мы вдруг станем проигрывать этим школам в тренерском составе или менеджменте, спортсмены действительно начнут разбредаться, никакие контракты их не удержат. Не существует у нас в стране контрактов, которые нельзя было бы нарушить. Не говоря уже о том, что ты никогда не заставишь ребёнка тренироваться против его воли. Контракты работают только в том случае, когда речь идёт о больших спортсменах. Если же это ребёнок, родителей которого по каким-то причинам перестал устраивать тренер или условия, мы что, пойдём судиться за 300 тыс. или 500 тыс. потраченных на этого ребёнка рублей? Да нет, конечно.
— Зачем вы вообще озадачиваетесь поиском дополнительной финансовой поддержки спортсменов, которые сегодня катаются у вас, а завтра уходят к другим специалистам? Какая вам разница, несут вам люди спонсорские деньги или свои кровные?
— Вы даже не представляете, как часто приходится слышать этот вопрос от наших с Евгением друзей. Мол, наш-то интерес в чём заключается? Ладно бы просили денег для академии, но не для каждого же из спортсменов.
— Ну так и я о том же.
— У нас действительно сложилось так, что индивидуальные спонсоры оплачивают детям и коньки, и костюмы, и подкатки, и сборы, и постоянное проживание при академии, если нужно. Почему мы это делаем? Знаете, я как-то совершенно случайно увидела, как одна из женщин, дочь которой занимается у нас в академии и действительно очень талантлива, привозит ребёнка на тренировки автостопом. Они высаживаются на шоссе и идут до катка пешком — в снег, в дождь, в холод, в пургу. И таким же образом возвращаются домой. Не могу передать, что я пережила, глядя на это. Подумала, что если бы сама оказалась в подобной ситуации, то, наверное, запомнила бы на всю жизнь любого, кто мне помог.
— Почему-то мне кажется, что далеко не все родители способны оценить всё то, что преподносится их детям с вашей стороны.
— Такое тоже бывает. Когда видишь, что какие-то вещи люди воспринимают как должное, да ещё и недовольны, желание помогать, скажу честно, уменьшается. Но гораздо сильнее бывает другое чувство: когда видишь талантливого ребёнка и понимаешь, что в твоих руках дать ему возможность реализовать мечту, реально хочется это сделать.
— Вас не ломает, что благополучие многих семей строится на очень тяжёлом труде их собственных детей, но при этом сами дети абсолютно бесправны и юридически не имеют никакого права голоса?
— Боюсь, вы сильно недооцениваете современных детей. В наших шоу, например, катается достаточно большое количество юниоров и совсем маленьких фигуристов, и бывает совершенно невозможно сказать ребёнку, что он где-то не будет задействован. Другой вопрос, что подписывать с детьми, а точнее, с их родителями какие-то контракты я начинала бы не раньше 14 лет. В этом возрасте спортсмены уже чётко понимают, что происходит, начинают чувствовать ответственность, которую точно так же ребёнку нельзя навязать насильственно.
Что мы могли сделать с той же Настей Зининой, которая твердила, что будет прыгать, несмотря на травму ноги и все связанные с этим запреты? Вот она и допрыгалась до гораздо более серьёзных проблем. А виноват в итоге в этом всегда главный тренер — Евгений Викторович, который, к слову, страшно переживал из-за всей этой истории. Особенно когда узнал, что Настя подкатывалась с тренерами, которых он в своё время выгнал из академии. Одну — за избиение ребёнка на льду, другого — за систематическое пьянство. Девочка-то реально замечательная. И родители — прекрасные, интеллигентные люди.
— Какой выход?
— Только один: установить в академии очень жёсткие правила в части спортивной дисциплины и подчинения тренеру.
Невозможно, чтобы ребёнок управлял процессом.
— Разве Саша Трусова, тренируясь у вас в академии, не управляла процессом?
— Нет, такого не было никогда.
— Часто приходится сталкиваться с родителями, которые ведут детей к Плющенко лишь потому, что знают: здесь дадут денег?
— Не сказала бы. Было несколько историй. Был случай, когда девочка пришла после травмы и родители с порога сказали, что не собираются ни за что платить сами, поскольку их дочь — звезда и с этим надо считаться. У Жени в таких случаях ответ бывает стандартным: в академии Плющенко есть только одна звезда — это он сам. Станете олимпийскими чемпионами — тоже будете звёздами.
Девочке Евгений отказал, кстати. Положил перед родителями абонемент на 50 тыс. рублей и сказал: «Хотите на этих условиях заниматься — с удовольствием буду вашу дочь тренировать». А бесплатные тренировки, как и индивидуального спонсора, сначала нужно заслужить. Как заслужили их те же Соня Титова, Кирилл Сарновский, Соня Муравьёва, Вероника Жилина и другие наши спортсмены.
— Многие известные спортсмены, как и тренеры, уходят из спорта с ощущением, что им недодали: денег, внимания, власти, поддержки со стороны государственных структур… Теоретически рассуждая, у Плющенко это ощущение тоже могло присутствовать: четыре Олимпиады за спиной, с каждой из которых он возвращался с медалью, десять побед на чемпионатах мира и континента, а на выходе — куча травм и необходимость строить свою жизнь с нуля. Вас, как самого близкого человека, это не задевало?
— Знаете, когда мы в этом году впервые получили государственный грант на своё шоу, об этом написали все, словно случилось что-то из ряда вон выходящее. Хотя точно такие гранты раньше получали на свои шоу и Татьяна Навка, и Илья Авербух. Это правильно, особенно сейчас, когда у фигуристов нет возможности зарабатывать деньги, катаясь в шоу за рубежом. Например, Женя до нынешнего года каждую весну-лето ездил выступать в Японию, плюс возил своё шоу в Италию, Испанию, Германию, Чехию, Словакию…
На самом деле, мы очень благодарны Президентскому фонду культурных инициатив за то, что люди нашли возможность нас поддержать, и свой грант мы стараемся отрабатывать очень мощно: вкладываем большие деньги в продакшен, в фигуристов, привлекаем профессиональных артистов. Женя вообще большой патриот во всём, что касается нашей страны. Это заметно даже по контенту наших шоу: «Журавли», «Полюшко-поле», «Встанем…», «Россия-Россиюшка», «Щелкунчик», «Кони привередливые» Владимира Высоцкого, «Я люблю свою Родину до слезы» в исполнении Софии Сарновской…
Что касается вашего вопроса, мне на всю жизнь запомнился один из первых разговоров с мамой Евгения Татьяной Васильевной. Когда мы только познакомились, она спросила: «Знаешь, почему он стал тем, кем стал? Потому что землю грыз, хотел стать лучшим, и я постоянно говорила, что никто никогда и ничего ему не принесёт на блюдечке с голубой каёмочкой. Что, если он хочет чего-то добиться, должен добиваться этого только своим трудом».
Мне кажется, что как раз благодаря тем маминым словам Женя никогда не ждал, что ему чего-то дадут. Просто как тренеру ему сейчас бывает тяжело: он вырос в системе, где падение на льду означало, что ты проиграл. Ту систему хоть и называют сейчас несовершенной, в определённом смысле она была гораздо честнее нынешней.
— Как любит повторять Тарасова, падение не является препятствием для победы.
— Ну с Татьяной Анатольевной сложно спорить, она гуру. Просто иногда и гуру свойственно ошибаться.
— Вы сейчас имеете в виду не слишком лестную оценку, которую Тарасова высказала в отношении перспектив вашего сына Саши?
— Да нет. Просто считаю, что от ошибочных высказываний не застрахован ни один человек. Знаете, почему я всегда относилась и буду относиться к Тарасовой совершенно по-особенному? Потому что в её жизни всегда было главным только фигурное катание. Всё остальное, как мне кажется, очень сильно отодвигалось на второй план.
Помимо Тарасовой, я могу назвать лишь одного такого человека в фигурном катании — это Юдзуру Ханю. Да, он намного моложе и пока ещё действующий спортсмен, но вся его жизнь точно так же подчинена льду — ничего другого в ней просто нет. Можно сколько угодно спорить, хорошо это или плохо, правильно или неправильно, но лично у меня такая преданность делу вызывает колоссальное уважение.
— Возможно, вам стоило найти возможность пригласить Тарасову к себе в академию, как вы приглашали многих других тренеров?
— До той нашей стычки в интернете по поводу Саши Евгений обсуждал это с ней, они постоянно были на связи. Но я должна объяснить одну вещь.
Когда говорят: «Муж и жена — одна сатана», это точно не относится к нам с Евгением. У нас довольно часто разнятся мнения, особенно относительно спорта. Вот и тогда Женя пытался мне объяснять, что Тарасова по-своему права, когда говорит, что не видит в Саше каких-то особенных задатков. Что он и сам в десять лет ничем особенным не выделялся, пока не попал в руки Мишина. Да, классно прыгал, но именно Мишин сделал из него того самого Плющенко.
Просто у меня было двоякое чувство. При всём моём уважении к Татьяне Анатольевне, как мать, я категорически её не понимала. Мы как раз тогда были в туре из девяти городов, на Сашиных выступлениях в Туле, Кемерове, Губкине люди вставали. Даже если допустить, что они это делали исключительно затем, чтобы поддержать ребёнка, есть довольно большое число специалистов, включая Мишина, Рафаэля Арутюняна, Николая Морозова, Илью Кулика, которые отмечают, что уже сейчас Саша выглядит на льду копией своего отца, катается очень хорошо и взросло, показывает невероятные эмоции. Я, поверьте, достаточно критичный человек и способна понять, что все эти слова говорятся не потому, что мы Сашины родители. Поэтому тогда и не сдержалась. Хотя Женя всё равно остался при мнении, что я напрасно ввязалась в ту дискуссию.
— Меня удивляет другое: вы как никто знаете, какой ценой дались Плющенко его победы, через какие травмы ему довелось пройти. При этом совершенно не исключаете подобной судьбы для сына. Неужели не жалко кидать ребёнка в эти жернова?
— В своё время мои старшие сыновья благодаря спорту, а точнее, благодаря Жене, который просто влюбил их в это занятие, очень сильно изменились в плане дисциплины, организованности. Андрей профессионально играет в гольф, Николай — в футбол, закончил школу «Торпедо», сейчас играет за команду МГИМО. И как раз глядя на них, я очень чётко поняла, что спорт, как никакое другое занятие, способен дисциплинировать мальчиков, сделать из них людей с активной жизненной позицией, способных постоять за себя. Поэтому Сашеньку мы довольно рано отдали в хоккей: мне, честно говоря, было без разницы, станет он хоккеистом или будет заниматься фигурным катанием.
В четыре года сын на своих хоккейных коньках даже откатался у нас в шоу «Щелкунчик», после чего сказал, что хочет кататься на фигурных лезвиях, как все остальные. Вот так и начал заниматься, хотя первые два года Евгений его почти не тренировал — был почти постоянно занят в собственных шоу. Это сейчас он на льду каждый день, с утра и до вечера, включая почти все выходные. Когда я вижу всё это и вспоминаю про 17 перенесённых мужем операций… Но Женя реально очень любит кататься, скучает по льду, если вдруг наступает перерыв. То, что он в свои 39 лет делает 20 бедуинских прыжков подряд, а в каждом шоу исполняет по пять-шесть тройных, не срывая при этом ни одного элемента, говорит, согласитесь, о многом.
— Что такое жить с выдающимся человеком?
— Приходится постоянно подстраиваться. Мы оба с характерами, но я чётко чувствую определённые границы: никогда не лезу со своими замечаниями в то, что касается работы Жени как тренера. Могу дать совет относительно программы, платьев, образа, если меня об этом спросят, но это совершенно не означает, что платье поменяют, если мне оно не понравилось.
У Жени, кстати, есть особенность: наиболее хорошо он способен работать только в мужском коллективе. При этом от него никогда не услышишь матерного слова. Я могу позволить себе крепко выразиться, он — нет. Так родители научили. В нашей семье именно он островок стабильности и спокойствия. Одно слово — олимпийский чемпион.
— Евровидение-2008 с участием Плющенко и Билана. Для вас это был имиджевый проект или исключительно коммерческий?
— Здесь сложно разделять. Мы заработали тогда очень большие деньги. Многие мои коллеги по шоу-бизнесу скептически говорили: мол, дважды в одну реку не входят. Но у нас это получилось. В 2006-м мы с Димой Биланом проиграли в финале финской хард-рок-группе Lordi, после чего все стали шутить, что среди людей мы первые, а среди монстров — вторые. Это были первые огромные деньги, которые я заработала как продюсер, и первая огромная популярность, которая свалилась на нас с Димой. А в 2008-м я придумала идею с пластиковым льдом, понимая, что повторить эту идею никто другой уже не сможет. Кто бы ни попытался, это был бы 100%-ный плагиат.
— На тот момент вы с Плющенко уже были знакомы, если не ошибаюсь.
— Да. Познакомились в январе 2007-го на фестивале «Русская зима» в Лондоне, куда я приехала с Биланом, а Женя представлял заявку «Сочи-2014». Но тогда о Евровидении никто из нас не думал.
— Как считаете, можно ли придумать проект подобного масштаба в фигурном катании?
— Вообще-то существует ледовый «Оскар».
— Который так и не превратился в значимое событие из-за пандемии.
— Для того чтобы такой проект стал значимым и успешным, он должен выглядеть как «Оскар» — без каких бы то ни было скидок на то, ледовый он или какой-то ещё.
Любой проект можно сделать зрелищным и масштабным — для этого нужны всего три вещи: желание, крутая креативная команда и финансирование. Должно быть красивое, запоминающееся открытие, закрытие, эти церемонии все должны ждать. Голосование — отдельная история. Просто собрать людей и объявить, кто лучший тренер, лучший спортсмен или лучший новичок, — это, простите, не «Оскар».
Но событий, поддающихся глобальной раскрутке, можно придумать много. Это может быть и чемпионат профессионалов, и турнир по прыжкам — в этом плане Первый канал уже запустил очень хорошую историю. Просто и её нужно дорабатывать и улучшать.
— Сейчас в России есть несколько гастролирующих по стране коллективов: Авербух, Навка, Плющенко. Не сложно делить между собой поляну ледового шоу-бизнеса?
— Ответить вам честно? С Таней, конечно же, сложно бороться. Хотя слово «бороться» здесь, наверное, неправильное. Просто пока на этом рынке Тани не было, мы, естественно, зарабатывали намного больше. Да и Илье Авербуху, полагаю, было комфортнее во всех отношениях, пока не было Плющенко. Это нормально: когда на рынок заходит новый и очень качественный игрок с хорошими спонсорами, поддержкой и, соответственно, возможностями, это не может не отразиться на общем бизнесе.
Сейчас, я бы сказала, у каждого из нас есть своя ниша, хотя таких времён, как в 2016-м и 2017-м, когда мы на протяжении двух сезонов собирали с «Щелкунчиком» полных 23 «Олимпийских», уже, скорее всего, не будет. Уменьшается количество шоу, количество зрителей. Тех, кто ходит на ледовые спектакли, к сожалению, не становится больше. Наиболее охотно люди идут на шоу под Новый год или на чисто спортивные показательные выступления после крупных турниров. На этом спрос практически схлопывается. Если сейчас на этой площадке вдруг появится четвёртый крупный игрок, боюсь, что рынок просто не выдержит.
Кстати, знаете, что интересно? Сейчас вдруг пошли звонки и запросы от иностранных менеджеров. То есть все промоутеры потихоньку возвращаются: успели понять, что шоу без русских не может иметь успеха по определению. Не идёт зритель.
— Каким образом вам удалось заполучить в своё шоу Александру Трусову, притом что с её тренером вы, мягко говоря, не приятельствуете?
— С Сашей и её родителями у меня остались очень хорошие отношения, несмотря на её уход из академии. Евгений тогда отреагировал более эмоционально, потому что реально был сильно расстроен результатом чемпионата мира в Стокгольме, где Саша осталась третьей. Но чем больше я сейчас о той ситуации думаю, тем сильнее убеждаюсь: в нашей жизни всё должно происходить вовремя. Возможно, тогда просто не хватило опыта, а может, какой-то жизненной мудрости. Просто это становится понятно сейчас, когда опыт набирается с каждым новым турниром, с каждым сезоном.
Что касается Трусовой, лично мне очень нравится её характер, и, возможно, как раз поэтому между нами никогда не возникало никаких проблем. Я очень жалела, на самом деле, что Саша, которая была готова выиграть чемпионат мира в одну калитку со своим звездопадом четверных, взяла только бронзу. Возможно, сыграло свою роль стечение обстоятельств или слишком большое разочарование тем результатом в Стокгольме, не знаю.
— Разочарование тогда действительно было велико, причём с обеих сторон.
— Мне, наверное, проще, поскольку я не тренер, а просто очень люблю Сашу. Вообще люблю людей, которые преодолевают себя, преодолевают обстоятельства. Трусова в этом плане уникальна. За те 15 лет, что я нахожусь рядом с Евгением, второй такой спортсменки не встречала. Есть настырные, есть упёртые, есть талантливые, но чтобы эти качества сочетались с невероятной способностью пахать на тренировках — это совершенно исключительный вариант. В каких-то вещах она ещё ребёнок — собаки и всё такое, — но при этом она настолько по-взрослому стремится ко всему, что помогает ей расти, что у меня это вызывает только восхищение. Когда я говорю, что для меня Трусова — настоящая олимпийская чемпионка, вкладываю в эту фразу всё то, о чём мы сейчас с вами говорим.
— Прекрасно вас понимаю. С учётом всего сказанного Саша действительно заслуживала олимпийской победы больше, чем кто-либо другой. Как и Евгений Плющенко в 2010-м.
— Так для меня и Плющенко по сей день — настоящий чемпион тех Игр. Если вспомнить, какая безумная популярность была у него после Ванкувера… Стоило поставить фамилию Плющенко на афишу, билеты просто сметались — что в Японии, что в Корее, что в Европе. Всё продавалось подчистую, и никого из менеджеров вообще не волновало, будет в их шоу кататься Эван Лайсачек или нет.
Так и Трусова. Именно она сейчас хедлайнер нашего шоу, как и Евгений. Когда Саша прыгнула свои пять четверных в Пекине, но не стала первой, я, помню, повернулась к Жене и сказала: «Она станет самой популярной фигуристкой в России». Именно за ней наблюдал весь мир. Это просто невероятно, что она сделала.
— Уже много лет хочу спросить вас вот о чём: как такой крутой профессионал в области пиара, как вы, мог не просчитать ситуацию Сочи-2014, когда Плющенко из поистине народного героя в одночасье превратился в самую критикуемую персону российской сборной? И как вообще можно было допустить столь бездарный сценарий снятия Евгения с личного турнира?
— Если бы это действительно был сценарий, я бы, поверьте, просчитала его до мелочей. Беда в том, что случившееся вообще не получилось предугадать. После командного турнира Женя подписал все документы о снятии, все они сохранены по сей день. Но в три утра следующего дня, сразу после допинг-контроля, нас вытащили на совещание. У меня до сих пор та картина перед глазами стоит: Алексей Мишин, Александр Горшков, и звонит Виталий Мутко — и все они говорят, что ситуация безвыходная и нужно участвовать. Женя пытался возражать — у него были страшные боли. И всё-таки его уговорили.
Как потом сказал хирург Илья Пекарский, который оперировал Женю в Израиле, если бы муж не снялся после разминки, а пошёл бы катать программу и упал, он, скорее всего, умер бы прямо на льду. Женя потом и сам признался, что боль была такой, что он толком не понимал, что с ним происходит. Наверное, я здесь тоже виновата: нужно было любым способом отговорить Евгения от выступления. Но ему слишком сильно внушили, что только он один способен выручить команду.
— Получается, слова Плющенко в микст-зоне о том, чтобы болельщики не расстраивались, что он обязательно попрощается с ними в рамках своего шоу, которое начнётся сразу после Игр, были следствием шока?
— Мы все были в шоке, даже ещё не зная, что у Евгения сломался один из четырёх шурупов, которые держали конструкцию искусственного полимерного диска. То, что муж откатал весь командный турнир и был вторым в короткой программе после Ханю и первым в произвольной, для меня вообще сродни подвигу. Ну а когда произошло ЧП, все мы оказались в состоянии полной прострации. Поэтому вместо того, чтобы сразу увезти Женю в больницу, зачем-то выпустили его из раздевалки в микст-зону.
— Несколько лет назад вы то ли в шутку, то ли всерьёз произнесли фразу: «Если обо мне перестанут говорить, это конец». Сейчас это актуально?
— Вообще-то я даю очень мало интервью — не пришла ни на один YouTube-канал за последние два года. И не разделяю позицию, что любое упоминание, кроме некролога, — это реклама.
— Тем не менее вы прочно входите в топ самых цитируемых женщин в России, так или иначе находитесь на виду, как и ваши многочисленные проекты. Постоянно присутствовать в медийном пространстве в качестве обсуждаемой персоны — сознательная стратегия или данность, с которой просто приходится мириться?
— Я ведь абсолютно ничего не делаю для того, чтобы меня обсуждали. Но люди постоянно придумывают какие-то поводы для того, чтобы в очередной раз перемыть мне кости. Допустим, выставила я на своей странице в соцсетях видео новой гардеробной. Многим ролик понравился, кому-то — нет, но на странице тут же появляется возмущённый комментарий: «Почему вместо этого вы не поможете больным детям?»
Во-первых, я помогаю. Причём не только больным детям, но и талантливым спортсменам — все это знают. Только для фонда Натальи Водяновой за все эти годы при помощи нашей поддержки с Евгением и Димой Биланом мы собрали более €3,5 млн. И этот список можно продолжать. Во-вторых, с чего вдруг кто-то считает себя вправе решать, как именно мне тратить деньги, которые я сама же заработала? В конце концов, моя новая гардеробная — это тоже мой проект, пусть домашний. Благодаря подобным проектам ко мне приходят новые рекламодатели, я зарабатываю на этом дополнительные деньги.
Могу сказать, что до начала военной операции на одной только рекламе в запрещённой ныне сети я зарабатывала $1 млн в год. Сейчас у меня идёт огромное количество рекламы, связанной с ремонтом, потому что мы постоянно строим какие-то объекты. Иначе говоря, всё, что бы я ни выставляла на публичное обозрение, так или иначе связано с бизнесом, кроме семейных и личных фото. А люди искренне полагают, что всё это я делаю ради собственного пиара.
Какие-то вещи меня искренне удивляют. Например, когда мы были в Сочи и Краснодаре, пришли 2,5 тыс. людей, чтобы получить мой автограф и сделать совместное фото. Это реально было удивительно. В очереди стояли взрослые, совсем маленькие дети, и я только диву давалась: откуда они все меня знают?
— Вы поэтому не появляетесь на публике без охраны?
— Одно время ходила. Но столкнулась с тем, что, если отказываешь кому-то в просьбе сфотографироваться — мало ли, не уложена, не накрашена, — люди не очень понимают твои доводы и порой просто не дают уйти. Откуда взялась эта популярность, я реально не могу объяснить, честно вам скажу. Я не актриса, не телеведущая.
— А не устаёте от того, что не можете позволить себе выйти из дома непричёсанной?
— Почему же не могу? На своих стройках я и прораб, и дизайнер, и завхоз — и всё делаю сама, начиная от закупки материалов. Меня не слишком при этом волнует, как выгляжу. Прыгаю по этажам вместе с рабочими, выкладываю раскладку плитки, рисую макеты, развешиваю картины, шторы, чем-то вкусным угощаю. Рабочие даже как-то сказали, мол, думали, что вы… а оказалось, вы такая классная! Я вообще люблю людей, отношусь к ним с большим уважением вне зависимости от того, какой профессией они занимаются. Но никогда не потерплю, когда те, кто ничего собой не представляет ни в профессии, ни в жизни, начинают учить меня или попрекать.