Первый полёт в космос дважды Героя Советского Союза Бориса Волынова в январе 1969 года был сложным. После трёх суток на орбите, во время спуска, возникла нештатная ситуация: от спускаемого аппарата корабля «Союз-5» не отделился приборный отсек. Из-за этого перегрузки были втрое выше стандартных. В итоге разделение отсеков всё же произошло, когда аппарат уже горел в атмосфере. Однако из-за начавшегося вращения спускаемая капсула закручивала стропы парашюта, а скорость спуска была гораздо больше штатной.
При приземлении Волынов получил серьёзные травмы. Но уже в десять утра следующего дня он вместе с тремя другими космонавтами, вернувшимися на Землю в капсуле корабля «Союз-4», докладывал государственной комиссии о результатах полёта. Волынова на несколько лет отстранили от полётов из-за проблем со здоровьем, но он добился того, чтобы снова отправиться в космос.
6 июля 1976 года на корабле «Союз-21» вместе с Виталием Жолобовым он совершил первый полёт на орбитальную станцию «Салют-5», где космонавты проработали более 49 суток. Волынов долгое время был командиром отряда космонавтов ЦПК имени Гагарина, в котором прослужил 30 лет.
— Какой праздник для вас важнее: Новый год, день рождения или всё-таки День космонавтики?
— Хороший вопрос. Когда я пришёл в первый отряд космонавтов, наc было 20 человек. Центра подготовки космонавтов не было, Звёздного Городка не было. Был лес, была колючая проволока. Мы пришли и готовились к неизвестному. Когда мы задавали вопросы, они оставались без ответа. Но, с другой стороны, это было очень интересно.
И был особый человек — руководитель, который создал конструкторское бюро. Его имя никто не знал, его фамилии никто знал. Всё было секретно, и мы были секретными... Вначале прошли медкомиссию в Москве, потом нас быстро перевели на Чкаловскую. Лётный состав весь был из лётчиков-истребителей. Я четыре года уже летал на Москву из Ярославля «на потолке», то есть на максимальной высоте МиГ-17. Учили нас ребята постарше, которые имели настоящий боевой опыт.
— О какой войне идёт речь?
— О корейской… Из ветеранов Великой Отечественной никого не было, никого не осталось практически. Один замкомандира полка остался, дважды Герой. Он меня брал с собой как ведомого. Чтобы лучше можно было представить, расскажу один маленький эпизод. Взлетели, 300 м, облака. Я в паре, держусь рядом с ним. Вижу только его плоскость, фюзеляж почти не виден. И так мы «топали» в этом строю до высоты 7 тыс. м. Ужасное дело.
— На тот момент вы уже знали, для чего вас готовили?
— Мы пришли в новую систему, дали согласие. А чем эта система будет заниматься, нам было неизвестно. Потом пришёл главный, всё поставил по своим местам. А до этого мы учились прыгать с парашютом и катапультироваться. Мы ведь летали на самолётах на невесомость, всё могло быть. Поэтому мы должны были уметь прыгать из любого положения, из любой ситуации и остаться живыми — это главное. Зачёт у нас был — это задержка, 50 секунд свободного падения. То есть вы выходите на высоте около 5 км и раскрываете парашют только в 800 м от земли. Так можно воздух пощупать. Чувствуешь, что воздух имеет массу, имеет объём.
— Началом вашего пребывания в отряде стало 7 марта 1960 года?
— Да, в тот день мы приехали на метро «Динамо». Перешли через шоссе и оказались в двухэтажном домике. Я подхожу к дому, там парень стоит возраста студента. У него мотороллер никак не запускается. Я у него спрашиваю: «Ты не знаешь, где войсковая часть 26266?» Он мне встречный вопрос: «А вы кто?» Я ответил. Он тоже там работал — лаборантом, точнее, подрабатывал, учась в институте. Потом тот парень оказался у меня в экипаже, готовился со мной. Но потом поменяли экипажи, и он летал не со мной, а с Комаровым. Комаров, Феоктистов, Егоров.
— Вы были одним из 12 человек, кто первым начал проходить подготовку.
— Нас 12 пришло, а на следующий день 13-й пришёл — Женя Хрунов. Он потом со мной летал.
— Подготовка была длительной? Что у вас было на душе в то время?
— Не очень длительное время. Это был 1960-й год, а в 1961-м уже...
Была конкуренция. Но это было новое направление. Сможешь ты или не сможешь — сам себе задай вопрос. У нас же высшего образования не было, мы же были лётчики. А там всё построено на инженерии. Именно поэтому нас и отправили в академию Жуковского. Учились без отрыва от производства. Это было очень сложно. Но тогда в субботу половина дня была рабочей, половина — выходной, так что времени было мало. Например, Юра Гагарин у нас по ночам учился частенько...
А потом нам сказали параметры, ограничения. Рост не больше 170 см. А у меня — 172. Было очень обидно.
Я хорошо себя зарекомендовал в парашютных прыжках, помогал уже как инструктор Володе Комарову, учил его прыгать... Выбрали группу из шести человек, которые подходили по росту и по медицинским показаниям. Нас крутили на центрифуге. Обязательно были перегрузки: 10g, 12g. Датчики пишут, как сердце работает, как система кровоснабжения работает, нет ли затмения в голове, как глаза ведут себя.
— Когда было принято решение о том, кто полетит в космос? Когда вы об этом узнали?
— Конечно, мы знали. Нам были даже удостоверения выданы: космонавт №1, космонавт №2. Допустим, Григорий Нелюбов был космонавтом №3, но потом вылетел из отряда...
Нужно начать с того момента, когда Королёв собрал нас всех. Каждый вставал и говорил: «Я такой-то, налетал столько-то». И он посмотрел на всех, оценил, кто как говорит. Он хорошо понимал характер человека. Даже когда человек разговаривал, он уже понимал, с кем имеет дело. У него большой был опыт...
За день узнали, кто полетит. На Госкомиссии определяют: вот ты первый, ты второй. Но есть одно правило: основной сидит в космическом корабле не больше двух часов. Если больше — идёт замена, дублёр садится.
— Хочется вас спросить именно про 12 апреля 1961-го.
— Мы до конца не знали, кто всё-таки полетит: Юрий Гагарин или Герман Титов. К нам всё время разные мнения приходили. Но я понимал, что, по идее, Юра.
Мы с ним хорошо знали друг друга. В волейбол вместе играли. Он пасующим был, так как ниже ростом, а я — нападающим. У нас было очень много общего. В баскетбол играли, в хоккей он не очень играл... Когда мы прыгали с парашютом, то, когда полностью укладка совершена, надел подвесную систему, — и надо, чтобы сзади кто-то посмотрел, как у тебя вся эта система построена. За кольцо дёргаешь — и раскрывается весь «конверт». Тогда только выйдет купол правильно, не будет перекрестов. И Юра подходил ко мне: «Посмотри». Доверие, это ценно.
Перед полётом Юрия Гагарина была создана группа, в ней было всего несколько человек, и я в том числе, был Алексей Леонов. Мы вместе с ним летели на восток. Прикинули, где по территории СССР пройдёт проекция траектории космического корабля: Новосибирск, Хабаровск и Елизово. Мне достался Хабаровск. Тогда я был капитаном. С нами был полковник, который занимался организацией, и два представителя от института связи.
В общем, мы оказались в Хабаровске, старались быть незаметными. Потому что мы были секретной группой с секретным заданием. Нигде ничего не афишировалось. Нам отвели комнату, где было оборудование: микрофоны, магнитофоны для записи. Всё стационарно. И когда я услышал впервые голос: «Кедр» — всё стало ясно. И вот сеанс связи подходит к нам. Он знает, где какие сеансы связи, они по минутам были.
Гагарин сказал нам, что у него там всё нормально. А потом сказал нам фразу, которую мы тогда не могли осознать. Мы несколько раз воспроизводили её на магнитофоне, прежде чем докладывать в Москву, пытались это понять. «Вхожу в тень Земли».
Для человека в то время было очень сложно понять, как можно входить в тень Земли. В конце концов мы разобрались, отправили данные. Всё прошло хорошо. Объявили, что он сел. Значит, мы можем вылетать в Москву.
А там весь город празднует. Цветы, улыбки, объятия. Весь город — как участник этого события. Впервые в мире взлетел человек в космос.
После приземления на Юру сразу нахлынуло столько всего... Психологи думали: взлетает человек в космос, а что с его психикой произойдёт? Ведь он может, взглянув в иллюминатор, стать сумасшедшим, или какие-то аномалии будут. Можно ли его допускать до управления кораблём или нет?
Поэтому придумали логический замок. Многие уже не знают, давно это было. Но тем не менее он был: надо было вначале логическую задачу решить, а потом тебя только космический аппарат допускал до управления. Если не решил — так и будет летать автономно.
— Как скоро удалось встретиться с Гагариным после его возвращения на Землю?
— Почти сразу. Мы же были и на приёмах в Кремле, и на чествовании. Он всё время делился с нами, рассказывал, что происходило, про невесомость. Он тоже впервые столкнулся с этим.
Он видел Землю. Сверху видеть Землю — это такое ощущение, эмоций очень много. Ты впервые видишь это. Горизонт, причём горизонт слоёный, слои разного цвета. Облака огромные. А Юра рассказывал об этом эмоционально ещё... все детали рассказывал, как и что. Особенно про невесомость — необычное для нас состояние.
— Правда ли, что Юрий Алексеевич любил давать прозвища своим близким? У вас было прозвище?
— Ну а как же? Слон, потому что дороднее его был. Лётчиком ещё занимался самбо. Крепкий был, сильный... Быковский у нас Бык был, у каждого свои прозвища. Не буду раскрывать наши секреты.
А Юра... Вот он приходил, допустим, в цех, где идёт сборка корабля. На стапелях стоит, монтажники бегают, крепят, крутят, вертят... Он приходит в цех — через пять-десять минут он становится у них своим. Он свой. К нему подходят, так же как и ко всем остальным. Он свой, он ничем не отличается ни от кого. И нормально со всеми разговаривает, находит слова. И по знаниям он подходит. Приходит в Академию наук, где учёные. Через десять минут он там свой, честно.
Это его природное качество. Он быстро находит к людям ключик. Он с ними общается, с каждым. Допустим, в Институте авиационно-космической медицины была мощная центрифуга. Устали все. Едем в автобусе. Он видит, что все устали, и придумывает какую-нибудь хохму. Смотрим в окно: «Смотрите, какая девушка идёт, ребят», и начинает накручивать всех. И все начинают смеяться.
— После первого полёта, когда он стал лицом Советского Союза, стал звездой, — как он к этому относился?
— Поездок было много. Он посетил, по-моему, больше 30 стран. У него были дружеские отношения с Фиделем Кастро. Он приезжал к нам. И я это помню совершенно чётко... Европейские страны он тоже все объездил.
Это был человек, который по-доброму относился к человеку. Но он был очень требовательный. Я бы не сказал, что он был рубаха-парень. Нет. Он был первым командиром отряда космонавтов, был требовательным. Опаздывать нельзя. То, что поручил, нужно сделать. Это точно совершенно. Но и посмеяться, пошутить, кому-то помочь — вот это был Юрий Гагарин. 60 лет прошло, а у меня такое впечатление, что совсем недавно.
— Вы же на тот момент были совсем молодыми людьми. О чём вы говорили, о чем мечтали?
— Мы с Юрой были ровесниками. Он тоже с 1934 года. Несколько человек были постарше, а так все... Мы хотели активно участвовать — как космонавты, исследователи. В каждом полёте было что-то новое. Например, Герман Титов впервые столкнулся с воздействием невесомости на вестибулярный аппарат. Он впервые столкнулся с этим, никто не предупредил его на Земле. Это были совершенно новые вещи, с которыми потом каждый из нас, кто побывал в космосе, сталкивался. И такие вещи были очень интересны. Когда нужно было посмотреть и сделать правильно, не ошибиться — вот это было главное.
Но, допустим, у меня всего хватало. В 1969-м взорвался во время посадки. От расчётной точки приземления 600 км недолёт. Зима, -38 °C...
Во втором полёте у меня авария была мощная. Мы уже проработали 42-е сутки, больше месяца летаем. Вдруг бац — и темно, и ни одного звука. Эту тишину я помню до сих пор. Невесомость, вы не знаете, это потолок, пол или стена. Ничего не видно, анализатора нет, вестибуляр не работает. И зловещая тишина. Что делать?
Вы понимаете, что попали в нештатную ситуацию. Как выходить из неё, никто не учил. Начали слушать: где, что. Может быть, пробой — метеорит миллиметровый попал в станцию, и она разгерметизируется уже. Значит, либо уходить в транспортный корабль, либо как-то ремонтировать.
Что-то предпринимать надо. Мы были в хвосте станции. На ощупь, в темноте, чтобы не рассечься об металлический угол, пошли к центральному пульту управления. Там включили дежурное освещение. Разгерметизации нет. А запас кислорода только в этой станции. Вы дышите, на это идёт кислород. А значит, его становится всё меньше и меньше. Что делать, когда он кончится? Значит, надо восстановить электричество. Тогда заработают вентиляторы, тогда прогон воздуха будет через регенерационное устройство и будет поглощение CO₂ и восстановление кислорода.
— Получается, 1961 год, первый человек в космосе, а буквально через восемь лет вы уже осуществляете первую стыковку двух космических кораблей...
— До меня пытались. Владимир Комаров в 1967-м, он погиб. Знаете, что получилось? 1966-й, умер Королёв. Похоронили. Митинг, Красная площадь, Кремлёвская стена. 1967-й, погибает Комаров. Митинг, Красная площадь... 1968-й, погибает Юрий Гагарин. Опять митинг, опять Кремлёвская стена. 1969-й, увезли Беляева в госпиталь. Вроде откачали, но в январе 1970-го всё равно умирает. Опять похороны. 1971-й, экипаж — Добровольский, Волков, Пацаев. Летали без скафандров. Разгерметизация была ещё на орбите... Но зато после 1971-го всё было нормально.
— Впечатление человечества о космосе и о Вселенной очень сильно изменилось со времён первого полёта человека?
— Сейчас спокойнее относятся. Аудитория разная бывает. Некоторые школьники очень мало знают о космосе. Гагарина ещё помнят, а других мало кто знает. Мы мало работаем со школьниками и со школьницами тоже. А сейчас и женщины приходят в отряд, пытаются. У американцев летает много женщин. Там тоже по-разному бывает. Первый у них был шаттл. Бабахнул — семь человек нет.
— Наверняка подобные трагедии очень близко к сердцу всегда воспринимались — что у нас, что у них?
— Это профессиональное ещё. Это урок. Я готовлюсь к полёту, естественно, я присматриваюсь, что было у одного экипажа, у другого, какие неприятности были, что я могу ожидать примерно, к чему мне готовиться... Это кажется просто, а я ту тишину до сих пор помню. Иногда она мне снится, до сих пор. А мне 86.
— Вы долго возглавляли отряд космонавтов. Когда к вам в отряд приходили новички, они вас мучили вопросами про Гагарина, что-то другое пытались узнать или не было таких разговоров вообще?
— Нет, делом занимались. Вне занятий, когда какие-то торжественные мероприятия, то интересовались и о Гагарине, и о Германе Титове, и как в первом отряде было. Дело есть дело, особенно первые годы. Очень много секретного было. Допустим, наша станция, на которую я летал, — она полностью была секретной. Она и сейчас не раскрыта полностью.
Я сам заканчивал академию Жуковского. Не все, кто поступил в отряд, её заканчивали. Мы защитились вместе с Валентиной Терешковой. Было всего 13 человек, 13 дипломов. Какая квалификация, написано в дипломе: лётчик — инженер — космонавт. Таких 13.
А ещё я первый почётный гражданин Звёздного Городка. Хочу поздравить всех с 60-летием полёта Юрия Гагарина, с Днём космонавтики. Мне повезло, что я не погиб в первом полёте. А ситуация со взрывом была отчаянная. Это удача. Поэтому хочу пожелать каждому доброго здоровья и космической удачи.