— Сергей Николаевич, в конце сентября в ижевской школе №88 произошла стрельба, погибли 17 человек. К сожалению, это далеко не первая такая трагедия. Насколько случаи нападения на школы новое явление?
— Оно абсолютно не новое. Впервые случай массового убийства в школе был зафиксирован в США в 1927 году. Так что проблема, которая получила в наше время название «Скулшутинг»*, существует уже почти столетие. Такие преступники были и прежде, они не всегда прибегают именно к огнестрельному оружию, могут задействовать и другие орудия преступления, например взрывчатку. Так что хотя термин, связанный со стрельбой, закрепился в лексиконе и в законодательстве, на самом деле ключевой критерий в данном случае не способ, а место преступления. Важно, что оно совершается в учебном учреждении, и это необязательно школа.
— Есть ли какое-то общее для всех стран объяснение этого феномена?
— Во всех странах такие преступники движимы похожими мотивами, различия очень незначительны. Начнём с того, что у них есть что-то наподобие специфической идеологии, хотя это сложно назвать идеями в нормальном смысле. Можно назвать это своеобразной парадигмой — может быть, так будет точней. В ней всегда присутствуют определённые компоненты. Во-первых, такой человек обязательно чувствует себя ущербным, покинутым, аутсайдером, ведущим жалкое существование. Но в то же время он постулирует своё превосходство над другими, порой даже над всем человечеством. Вплоть до обожествления себя, как было в случае с казанским преступником.
Собственно, такая психология описана в романе Достоевского «Преступление и наказание». Такая дихотомия наблюдается у Родиона Раскольникова: я вошь — я Бог... Людей с таким извращённым самовосприятием и привлекает обычно так называемый «Колумбайн». Они находят в этом движении идеологическое оправдание для своих внутренних проблем и противоречий.
— Почему эти преступники ведут себя так однотипно, даже копируют стиль одежды друг у друга? Эти образы распространяются через СМИ?
— Да, так и есть. Если серьёзно, то именно СМИ виноваты в появлении и развитии этого экстремистского движения. Потому что такие трагедии всегда описываются журналистами очень однобоко, по одной схеме, где акцент делается именно на личности убийцы. Каждый раз одно и то же: выходят десятки статей и репортажей о том, кем был убийца, как учился, какие у него были отношения со сверстниками, чем увлекался, о чём говорил и т. д. Ещё начинают обязательно обсуждать, травили ли его одноклассники или однокурсники. А это тоже спекуляция, потому что в сознании психически нездорового человека объективная реальность может не играть никакой роли.
Он может не быть аутсайдером в реальности, но в его голове всё равно будет доминировать самовосприятие себя как жертвы и одновременно как сверхчеловека. В действительности большая часть таких преступников не были жертвами буллинга.
Большинство из этих людей психически больны — может быть, до определённого момента заболевание просто не проявлялось ярко. И до обострения они даже не выпадают из поведенческих социальных норм. Поэтому окружающие могут даже не догадываться, что этот человек считает себя изгоем.
— Может ли психолог, психиатр на ранней стадии выявить склонность к подобным поступкам?
— В теории может, но только в теории, потому что перед психиатрами такая задача обычно не ставится. Тем более что чаще всего такие преступники сами гибнут, постфактум проанализировать их психику сложно, чтобы сделать какие-то обобщения. По крайней мере, академических исследований такого рода не проводят. Обычно в клинической психологии и психиатрии такие методики появляются так: сначала проводится работа с каким-то типом больных, потом этот опыт обобщается и становится достоянием научного сообщества. А потом уже находит отражение в диагностических и терапевтических подходах. К сожалению, в случае атак на учебные заведения такая работа пока не была проведена, хотя её, разумеется, нужно проделать.
Если говорить о том, что можно сделать прямо сейчас, то, помимо установки на входе в школы металлоискателей и прочих мер безопасности, очень важно уделять больше внимания службам психического здоровья, чем это делается сейчас. Да, у нас в школах есть психологи. Но дело в том, что школьный психолог — это не клинический психолог, он даже не имеет тех же прав, какие имеют клинические психологи. У большей части работающих в школах специалистов в дипломах написано «педагог-психолог». Поэтому они не могут кого-то диагностировать или выявлять психические отклонения.
— А клинический психолог сможет распознать, что человек задумал в ближайшее время совершить такое преступление?
— Вероятно, опытный специалист и отметит какие-то отклонения. Но, например, в США был случай, когда такой преступник буквально за несколько недель до атаки ходил к психиатру, который прописывал ему лекарства, и врач ничего не заметил. Дело в том, что у психически больного человека может неожиданно «заклинить» в голове, возникнуть спонтанный порыв. Врачи могут распознать склонность, но не могут определить, совершит ли конкретный пациент преступление и когда. То же самое и в случае с суицидами — можно выявить лишь суицидальные наклонности.
— Есть ли какие-то типичные для таких преступников психические или психологические расстройства?
— В таких случаях очень часто присутствует депрессивный компонент, а депрессия часто приводит к суициду. Суицидальные мотивы практически всегда сопровождают такие преступления. Если обычный преступник всегда продумывает пути отступления, возможность скрыться, то у таких преступников инстинкт самосохранения не наблюдается.
— Почему некоторые из них возвращаются в школу или другое учебное учреждение для расправы спустя годы после выпуска?
— Частично это можно объяснить влиянием интернета и СМИ, потому что повсюду постоянно обсуждаются дефекты школьной системы. И у такого человека может сложиться представление, что все его жизненные неудачи связаны именно со школой. Школа как институт демонизирована обществом.
— Как СМИ должны освещать такие трагедии, чтобы не провоцировать других потенциальных убийц?
— Во-первых, спокойнее, а во-вторых, акцент нужно смещать в сторону жертв, а не преступника. Даже если брать последнюю трагедию: благодаря СМИ всем известны возраст и биография нападавшего, но что известно о его жертвах? То же самое наблюдается в США, где такие трагедии происходят очень часто: СМИ постоянно рассказывают об убийцах, невольно героизируя этих больных людей. Под влиянием этой пропаганды новые преступники начинают подражать предшественникам, перенимают их атрибутику.
Что поражает, у общества благодаря работе СМИ почти нет сострадания к жертвам — ни в США, ни в России. Американские психологи давно пишут об этом опасном феномене.
— Есть ли страны, где удалось решить эту проблему и искоренить случаи нападений на школы? Можно ли позаимствовать чей-то опыт?
— Нет, пока таких примеров нет. Другой вопрос, что есть страны, в которых таких случаев пока просто не было.
— Если школьные психологи не могут диагностировать учащихся, могут ли они, к примеру, отслеживать психологическую обстановку в школе совместно с педагогами?
— Могут, и для этого и психологи, и учителя должны понимать, что в их задачи входит не только преподавание дисциплин, но и воспитание детей. Учителя должны рассказывать, что есть хорошо, что есть плохо. Что, например, нельзя над кем-то издеваться, а если учитель увидит случаи травли, он должен останавливать детей. Однако исследования говорят о том, что большинство педагогов сегодня даже не обращают внимания, когда кто-то из учеников подвергается буллингу.
— Можно ли ввести для школ новый критерий оценки работы педагогов — хороший психологический климат?
— Это было бы правильно. Тем более что в школе с хорошей психологической атмосферой дети будут и учиться лучше, чем в стрессовых условиях. Да, пока критериев оценки психологического благополучия школ нет, но если перед научным сообществом поставят такую задачу, то критерии будут со временем выработаны.
* «Колумбайн» («Скулшутинг») — движение признано террористическим по решению Верховного суда РФ от 02.02.2022.