— Сергей Александрович, в Бразилии недавно скончался последний представитель индейского племени, который отказывался от любых контактов с цивилизацией. Мужчина, известный как Человек из дыры, умер после 26 лет полной изоляции в джунглях бассейна Амазонки. Всё его племя было истреблено в период с 1970-х по начало 1990-х годов. Удалось ли учёным собрать какую-то информацию об этом племени, когда оно ещё существовало?
— Об этом племени науке практически ничего не известно. Но главный вопрос, который следует поднять: почему эти люди были убиты? Это серьёзная проблема. Да, в Бразилии и во многих других странах существуют законы об охране местных аборигенных племён. Однако часто эти законы остаются на бумаге, потому что крупные землевладельцы заинтересованы в вырубке лесов и расширении своих владений. В этом им мешают неконтактные племена, которые живут на неосвоенных территориях. И часто против них устраиваются провокации — попросту говоря, этих людей убивают. Полиция должна реагировать на такие преступления, но её нередко подкупают заказчики.
Впрочем, часть таких племён всё же сохранилась. Так, в Бразилии живёт племя, которое прозвали флечейрос, что означает «стрелки», — как они сами называют себя, неизвестно. Они вооружены луками и стрелами и живут в глубине непроходимых лесов, когда кто-то пытается к ним проникнуть, они его просто пристреливают. Поэтому контактов с ними нет, а об их образе жизни ничего не известно.
На моей памяти был открыт ряд подобных племён в Бразилии и Новой Гвинее. В принципе, большая часть неконтактных племён смогла сохраниться именно в этих регионах, поскольку именно там ещё есть такие непроходимые леса, которые могут служить для них убежищем.
Однако надо понимать, что, как только о племени становится известно, это автоматически означает, что оно перестаёт быть неконтактным — кто-то из него вошёл в контакт с цивилизованным миром. Возможно, что опосредованно, через соседние племена, которые уже активно сообщаются с окружающим миром. И уже через них условно неконтактные племена могут устанавливать связи с большим миром.
Такие ситуации я наблюдал у нас в Арктике, когда в 1970-е годы работал среди чукчей и ненцев. Отдельные роды отказывались от контактов с внешним миром — советской властью, милицией, райсоветами и т. д. При этом «неучтённые» люди продолжали общаться со своими родственниками, жившими в посёлках. Через них эти вольные семьи отдавали своих детей учиться в интернаты. Дети учились, но часто бросали школу, не доучившись, — просто не возвращались после каникул. Чтобы вернуть детей за парты, власти отправляли искать стойбища их семей с вертолёта — я сам был свидетелем таких экспедиций. Но найти в лесотундре их было очень непросто, часто не получалось.
Люди эти держали большие оленьи стада — неофициально, никаких налогов они не платили. И это в 1970-е годы в Советском Союзе — что уж говорить про леса Бразилии.
— Почему до сих пор некоторые традиционные племена не хотят приобщаться к современной цивилизации, какие у них мотивы?
—Потому что они знают, что произошло с теми, кто приобщился. Эти люди нищают, спиваются, люмпенизируются, теряют свою культуру и традиции. Большинству из них живётся в современной цивилизации плохо. Так что представители условно неконтактных племён отнюдь не дураки. Напротив, они вполне сознательно предпочитают сохранять свой образ жизни и обычаи. Тем более что некоторые из этих обычаев могут очень не понравиться белым людям. Например, ещё в середине прошлого века у представителей племени форе, жившего в Новой Гвинее, было принято не хоронить своих умерших, а съедать. Об этом стало известно, когда американский врач Даниел Гайдузек расследовал механизм распространения болезни Куру среди этого племени. Выяснилось, что недуг распространялся именно через поедание человеческого мозга.
Кроме того, многие аборигенные племена не имеют иммунитета к распространённым среди нас возбудителям болезней. Это тоже может быть причиной, почему эти люди не хотят контактировать с цивилизацией — они уже знают, что это может грозить новыми, смертельными для них недугами.
При этом такие племена могут даже вести торговлю с внешним миром (чаще всего через соседей), но при этом сохранять свой традиционный уклад жизни. В 1950-е годы я был с экспедицией во Вьетнаме, мы посещали местное племя ксакау, оно имело контакты с внешним миром: примерно раз в месяц эти люди спускались с гор, выходили из лесов, чтобы продать свои продукты на местной ярмарке. Однако при этом они практически не пользовались покупными вещам — разве что мужчины. А женщины продолжали носить только домотканую одежду. И язык они знали только свой — язык пуок. Только старейшина владел тайским языком, благодаря этому и можно было как-то общаться.
— То есть в целом племён, сохранивших первобытный уклад, много, хотя не все из них неконтактные?
— В последнее время именно неконтактных племён становится всё меньше. Но ещё 60—70 лет назад, когда я начинал свою научную деятельность младшим научным сотрудником, неконтактных сообществ было довольно много.Я работалво Вьетнаме, в Индии, на Чукотке, Таймыре, где в самых глухих местах ещё жили люди, отказавшиеся от связей с современной цивилизацией.
Сейчас такие группы сохранились разве что в глухих лесах Бразилии или далёких нагорьях Новой Гвинеи, но мало. Потому что после того как такое племя выходит на контакт, к нему начинается массовое паломничество любопытных туристов.
— Насколько отличается уклад различных аборигенных неконтактных племён? Или все они ведут примерно похожий образ жизни?
— Конечно, различия очень сильны. Но есть и сходные для всех черты — например, практически все такие племена уже занимаются земледелием. В чистом виде охотников-собирателей осталось не так много, хотя они и есть. В качестве примера можно привести племя хадза, которое живёт в Танзании. Но их постоянно теснят соседи-земледельцы, сокращают их охотничью территорию, хотя хадза и находятся под охраной государства. Сами же хадза не хотят переходить к земледелию и скотоводству.
По сути, так и не смогли полноценно перейти к современному образу жизни и австралийские аборигены. Да, они давно одеваются в фабричную одежду, живут в домах, которые им помогли построить власти, получают пособия… Но большинство из них не работают, они очень бедны, среди них распространено пьянство, которого в первобытном состоянии, конечно, не было.
В Индии аборигенные первобытные племена ведут разный образ жизни. Кто-то постепенно превращается в обычных индусов, как соседи, переходит к земледелию. Правда, земледельцы из таких людей обычно плохие, они собирают ничтожные урожаи. И поэтому многие просто нанимаются батраками к соседям. Живут в камышовых хижинах, часть пропитания собирают в лесу… Женщины обматываются в тряпки, а мужчины ходят в шортах, подобранных где-то на свалке.
Охотиться с луками им запрещает правительство, потому что окрестные леса объявлены заповедником. Так что этим людям остаётся охотиться с рогаткой. Увидит такой мужчина крысу — подберёт камушек и стреляет из рогатки, очень метко. А потом эту крысу поджарит и съест. Вот так живут многие племена, которые пошли на контакт с цивилизованным обществом.
В ещё худшем положении находится племя ик, которое живёт в Центральной Африке. Власти запрещают им охотиться, потому что рядом расположены заповедные леса с редкими видами животных. Климат в той местности засушливый, поэтому племя постепенно просто вымирает от голода.
— Похожи ли языки таких племён на современные языки?
— Нет, это очень своеобразные языки, как правило. Например, у них ограничены числительные — допустим, могут считать только до 60. И когда спрашиваешь представителя такого племени, почему только до 60, он может ответить, что это — максимальное количество свиней, сколько может держать одна семья. А больше считать нечего и незачем.
И как правило, при соприкосновении с современными языками такие первобытные языки быстро меняются. Например, я наблюдал это среди эскимосов. При столкновении с внешним миром они не прекращали говорить на своём языке, только его синтаксис всё больше начинал напоминать синтаксис английского. То есть сложные многосоставные слова, которые были характерны для речи в её первобытном состоянии, заменяются простыми аналитическими конструкциями, характерными для языков высокоразвитых обществ.
— Иногда встречается точка зрения, согласно которой жизнь первобытных охотников здоровее и в чём-то комфортнее, чем жизнь земледельцев и скотоводов. Так ли это?
— Да. Но только такая жизнь в два раза короче. Потому что никакой, даже примитивной медицины у таких племён нет, только колдовство, шаманство и какие-то травы. Например, когда я работал на Чукотке, среди чукчей и эскимосов 50-летний человек уже считался стариком, до 60 мало кто доживал. Правда, ради справедливости скажу, что и в условиях современной цивилизации далеко не все мужчины живут дольше.
Что касается народов с первобытным образом жизни, то некоторые из них ещё и питаются специфически — у нас на севере, например, основу рациона составляло заквашенное мясо. Это не очень полезно, поэтому у этих народов часто встречается рак желудка.
— Как таким замкнутым сообществам удаётся тысячелетиями поддерживать популяцию, почему в ней не накапливаются генетические болезни?
— В действительности жизнь таких замкнутых групп далеко не всегда сопряжена с каким-то вырождением. Могу привести такой пример: одна группа полярных эскимосов давным-давно отбилась от общей популяции, поселилась на самом севере Гренландии. Их открыли примерно 200 лет назад — к тому моменту эти эскимосы даже забыли, что есть другие люди, считали себя единственными людьми. Численность этой группы составляла к моменту их открытия порядка 300 человек, но они не выродились. Дело в том, что если в исходной популяции нет носителей генетических болезней, то негативные гены и не смогут накопиться. В животноводстве, например, инбридинговые (инбридинг — скрещивание животных, состоящих в близком родстве. — RT) линии могут не вырождаться столетиями.
— Что в целом изучение таких народов даёт науке для понимания социального устройства нашего современного общества, психологии современных людей?
— На самом деле ничего особенно не даёт. Для понимания психологии современных людей нужно изучать современных людей. Что касается социального уклада, то он у всех людей примерно одинаковый — верхушка и эксплуатируемые массы. У современных людей это принимает современные формы, а у первобытных племён роль верхушки исполняют вожди — как правило, ими становятся те, кто может устроить для соплеменников большое пиршество. У таких людей, конечно, нет деления на такие страты, как знать или рабы, например. Однако всё равно в каждом племени выделяется «начальник», который лидирует.
— То есть иерархичность свойственна людям от природы?
— Да, начиная с самых первобытных времён. Даже в совсем маленьких группах, которые антропологи находили в джунглях, всё равно был лидер. Да, он мог принести много пользы своим сородичам за счёт опыта, ума, ловкости. Но вождём он всё равно становился для собственной выгоды — не бескорыстно.
— Зачем современная наука изучает эти племена, что это даёт учёным?
— Во-первых, это делается из общего для людей стремления к новым знаниям. Во-вторых — в обычаях и нормах таких народностей и племён мы можем найти те механизмы толерантности, человеческой взаимопомощи и способности к компромиссам, которых так не хватает современной цивилизации с её технократическими и меркантильными тенденциями.