— Я смотрела фильмы «Шугалей» и «Шугалей-2». Киношный Шугалей и вы похожи?
— По сюжету похожи, но мне тяжело оценивать. В чём-то было лучше, в чём-то — хуже. Я оцениваю не себя и Кирилла (Кирилл Полухин исполнил роль Максима Шугалея в фильмах «Шугалей» и «Шугалей-2». — RT), я оцениваю ситуацию, показанную в фильме. Многие вещи я просто не мог видеть, потому что был в камере. Но так — очень похоже. Молодцы ребята, хорошо сделали.
— Выход фильмов помог?
— Помог. Даже на допросе сказали о фильме. Отношение изменилось: они стали бояться... Мне говорили, что идёт давление на консульство в Ливии и в Москве. Они не знали, что делать, и это, в том числе, сыграло ключевую роль в том, что я нахожусь здесь.
— Помните свои первые дни в Ливии?
— Помню, да. На самом деле хорошая страна, много хороших людей. Первый месяц был более-менее спокойный, а потом начались активные боевые действия (в Ливии с 2014 года идёт гражданская война. — RT). Несмотря на это, город жил: дети играли в футбол возле домов, магазины открыты, всё открыто.
— В Ливии вы проводили исследование для форума Россия — Африка (первый саммит и экономический форум Россия — Африка прошли в октябре 2019 года в Сочи. — RT). Ваш арест был направлен на то, чтобы испортить впечатление от форума?
— Была задача понять к этому форуму, что происходит в Ливии. Мало того, что современная Ливия, можно сказать, не изучена, но тогда никто не знал до конца, что там происходит.
Вообще арест был направлен, наверное, на то, чтобы спровоцировать Россию и втянуть её в этот конфликт.
И плюс, конечно, моя встреча с Сейфом аль-Исламом Каддафи (второй сын Муаммара Каддафи. — RT) поставила жирную точку. Этого не могли простить никак. Люди всегда называли его имя и поддерживали. Он адекватный человек, любит свою страну и хочет продолжать политику.
— Во время заключения вы были и в одиночных, и в общих камерах. Одиночное содержание, согласно всем характеристикам ООН, считается пыткой. Но некоторые говорят, что перенести его проще, чем пребывание в многолюдной общей камере. Что было для вас тяжелее?
— Я провёл пять месяцев в общих камерах. Наверное, всё-таки одному первое время было легче — может, неделю-две. Какой-то отдых, можно отоспаться. То есть бóльшую часть времени я провёл в одиночной камере, хотя обычно там сидели три человека. Это было помещение пять на пять метров. Плюс свой туалет, скажем так. А ещё есть десятый сектор, и мне там довелось побывать. Помещение полтора на полтора метра. Это бетонная душевая кабина. С дыркой в полу. И многие сидят там по три, четыре года, не выходя ни на работу, ни в библиотеку — никуда.
— Чего от вас хотели на допросах?
— Я должен был признаться, что я разведчик. Сперва допрашивала полиция — те, кто взяли. А 1 января 2020 года (у них нет понятия «Новый год») моё дело передали в прокуратуру. То есть опять всё заново. Разве что не было такого физического воздействия, как в первые дни.
— Вас били?
— Не очень хочу вспоминать об этом. Самеру больше досталось (Самер Суэйфан — переводчик Максима Шугалея. — RT). Они из него выбивали всё. Он араб, знает хорошо арабский, английский. Папа у него из Иордании. И на Самера было давление. Но потом нашли переводчика. Стали уже работать со мной. Хотели выяснить, где находится Сейф аль-Ислам Каддафи. Второй вопрос был, что нужно России в Ливии, какие планы.
— А что-то вам предлагали?
— Предлагали. Речь шла о том, готов ли я уехать в третью страну. Какую, они не называли. Я говорю: «Турция?» — «Нет» — «Европейская страна?» — «Да, европейская. Выбери страну, в которой ты хочешь жить». Ну кто может решить так, что я выбираю страну в Европе и там буду жить? Кто это может сделать?
— Америка?
— Вот. Я говорю: «А что дальше? Почему? Вам зачем?» Они не отвечали, но говорили: «Мы перевезём твою семью. Дадим работу» — «Хорошо, давайте поймём следующее. Я не разведчик, хотя вы так думаете. Я никогда не был чиновником, поэтому не обладаю государственными секретами. И я не буду по телевидению или где-то ещё выступать против России. А так — я поеду от вас куда угодно, хоть к чёрту на кулички, лишь бы уехать от вас. Хоть завтра». Они сказали, что с представителем страны я встречусь через неделю. Ну а потом три месяца в одиночке.
— Что давало вам силы жить дальше?
— Была война. И вся тюрьма ждала: сейчас войдут и освободят, вот ещё чуть-чуть. Когда всё это закончилось (активные боевые действия. — RT), наступил период отчаяния. Но я уже знал, что сняли фильмы, что возле консульства идут пикеты. Конечно, всех немножко подкосил коронавирус. Тюрьма ушла на полный карантин. Охрана перестала меняться — все жили внутри тюрьмы. Если бы кто-то заболел, слегли бы все сразу, потому что иммунитет на нуле. Питались одними макаронами — никакого белка, ничего не было.
— Три раза в день одни макароны?
— Один. Зачем людей кормить три раза?.. Во-первых, это хороший бизнес. То есть 4,5 тыс. человек находятся на маленьком пятачке. Помимо того, есть бизнес на передачах, потому что купить продукты можно только рядом в магазине, а ценники там в десять раз больше, чем в других местах. Во-вторых, это, безусловно, политическая составляющая: размен, деньги большие. Попытка выкупа, шантажа. Плюс надо понимать, что они ещё получают бюджетные средства, а содержание обходится почти в ноль.
— Вам давали разговаривать с женой?
— У меня было два телефонных разговора: в марте и в конце июня. Адвокат со своего телефона по WhatsApp дал поговорить мне и Самеру.
— А письма от жены были?
— Да, по WhatsApp мне передали одно распечатанное письмо — это было в октябре. Остальные письма мне не отдали.
— С Самером сейчас общаетесь?
— Да, общаемся. Мы подружились. До отъезда в Ливию виделись с ним два раза. Он оказался в Ливии вообще случайно. Человек по образованию врач. Но так сложилось, что денег в семье не хватало, и он дал объявление. Поскольку Самер хорошо знает английский и арабский, то согласился на командировку и попал в эту ситуацию.
— Какие планы на жизнь?
— Я буду продолжать работать в фонде. По всей видимости, стану его президентом (Максим Шугалей стал президентом Фонда защиты национальных ценностей 9 февраля 2021 года. — RT).
— Как семья?
— Семья отлично. Слава Богу! Я очень благодарен своей супруге. Вот вы меня спрашивали про момент отчаяния. У меня не было ни разу сомнения в том, что вернусь. Но я очень боялся, что, когда приеду, застану сына уже с усами и он скажет: «Дядя, здравствуй». Я отвёл его в первый класс и уехал. В тюрьме считал: вот он уже во второй класс пошёл, в третий... И очень переживал, конечно. Но, слава Богу, сейчас всё нормально.