— Как и у кого родилась идея сделать программу «Будка гласности», которая давала возможность высказаться всем желающим?
— В 1985 году я из программы «Время» перешёл работать в молодёжную редакцию Гостелерадио. И сразу начал что-то придумывать. Поначалу мне пришла в голову идея: в одной из будок фотоавтоматов поставить видеокамеру и посмотреть, что из этого получится.
Я поделился этой мыслью с Лёшей Гигановым, со своим творческим товарищем по молодёжке. Но меня поставили шеф-редактором на программу «12-й этаж», и идея забылась.
Позже появился «Взгляд», он перебил популярность «12-го этажа», который первым потряс основы телевидения и его незыблемые правила.
Отдел публицистики задумался, как обогнать «Взгляд» по популярности.
Так в 1989-м появился «Пресс-клуб» — площадка, где собирались журналисты из разных изданий и обсуждали предложенные им сюжеты, многие из которых потом выросли в самостоятельные рубрики. Это была лаборатория форматов.
В 1990 году в рамках «Пресс-клуба» мы с режиссёром Лёшей Гигановым решили реализовать ту отложенную идею.
— В процессе реализации были внесены изменения в проект?
— Лёша несколько видоизменил мой начальный замысел: он не стал использовать готовые фотобудки, а сделал свою будку-студию. Человек заходил туда — перед ним глазок телекамеры, и в него можно говорить всё что угодно. А через минуту свет выключался.
— Это было время, когда гласность была одной из составляющих идеологии перестройки. Как отнеслись коллеги к вашему проекту?
— Нас сначала подняли на смех: что нового вы хотите услышать от людей, когда они и так говорят всё, что хотят, и уже не знают, куда деваться от гласности? Что вы можете привнести? Но мы настаивали на своём. И оказались правы, потому что случился прорыв.
Люди без корреспондента, режиссёра, оператора один на один говорили со страной. А в стране на тот момент было всего четыре канала. И человек, который заходил в эту будку, действительно (без всякого преувеличения) был услышан миллионами. Это и был глас народа.
Алексей Гиганов рассказал RT, что в его варианте прототипом студии была телефонная будка: «Человек заходит в телефонную будку, опускает две копейки — и говорит всё, что хочет. А мы в это время его снимаем. Это были фантазии, но зерно там присутствовало. А потом родилась идея, что эту телефонную будку можно сделать видеобудкой. Года два-три мы подавали заявку в наш худсовет. И нам всё время отказывали с мотивацией: «Да вы что, с ума сошли, что ли? Все будут матюгаться». Но потом лёд тронулся, и нам дали разрешение на пробный выпуск, который оказался очень удачным».
— Где вы поставили первую будку?
— Первую будку, сколоченную из фанеры, поставили возле ВДНХ. Это было очень бойкое место. Там появились первые кооперативные ларьки, где продавали одежду, привезённую из Турции, спирт Royal, пиво днём и ночью — всё, что для человека советского времени было небывальщиной. И среди всех этих будок мы поставили свою. А я ходил с мегафоном и зазывал народ.
— Что вы кричали в мегафон?
— «Все желающие быть услышанными страной — заходите и говорите. У вас есть минута, и вы можете сказать всё, что вам заблагорассудится». Дело было зимой, холодно, изо рта шёл пар, а я зазывал народ. Люди поначалу заходили с большой опаской. Но тем не менее заходили. А перед тем как войти, практически каждый задавал нам два вопроса: «Сколько стоит?» и «Не посадят?»
Один из героев программы, Вячеслав Хранильник, рассказал RT, что его толкнуло высказаться перед всей страной: «Будка стояла на Проспекте мира в Москве, рядом со Строительным институтом. Кто хотел, тот подходил и говорил своё слово. Я тогда был молодым парнем, который только что вернулся из армии, работал в том институте охранником, и для меня было важно выговориться, высказать свои чаяния и надежды, что моя страна изменится и всё будет хорошо, что это будет не такое болото, каким был СССР. 30 лет назад эта будка стала для нас своего рода щёлочкой, с помощью которой можно было свободно поговорить на камеру, открыто высказаться — что в Союзе было невозможно.
— Первый вопрос (сколько стоит) ясен: в то время люди уже понимали, что за всё надо платить. Но второй? Ведь перестройка, гласность...
— Наверное, это в генетическом коде советского человека было записано, хотя уже не было никаких репрессий и было сказано всё, что можно сказать. Но страх в людях сидел и перед новым временем, когда за всё надо платить, и перед возможным наказанием. Когда оказывалось, что всё бесплатно и сажать никого не будут, душа неслась в рай.
«Будка» побывала во всех бойких точках Москвы: в зоопарке, у проходной ЗИЛа, в КПЗ, где заключённые выступали.
Потом Лёша Гиганов придумал сделать будку надувной, двухкамерной, чтобы её можно было легко перевезти и поставить в любом месте. В таком виде она и появилась на Красной площади. Это был её апофеоз.
— Сложно было получить разрешение на установку будки на Красной площади?
— Нет. Период гласности был хорош тем, что власти спокойно относились к проекту и вообще к любым проявлениям журналистского интереса и фантазии. Никакого контроля не было.
Алексей Гиганов вспоминает, как родилась идея надувной будки: «Когда делалась первая, мы рассчитали, где камера должна стоять, откуда заходят люди, как нажимают кнопку. Будка получилась фанерная и размерная. Но потом, когда будка вдруг ожила, встал вопрос о её мобильности. И тогда родилась идея сделать её надувной. Весь баул весил около 70 кг. И его можно было перевозить куда угодно. Приезжаешь, включаешь компрессор, полчаса — будка готова. И — вперёд!»
— Где вы разворачивали свою будку?
— Будка проехала по всей стране. Была в Алма-Ате, в Одессе. Где она только не была! В Киеве в нашу «Будку гласности» зашёл Ричард Никсон, экс-президент Соединённых Штатов. Его каким-то образом запихнули туда. Он ни слова не сказал, попялился по сторонам и в камеру и, ничего не поняв, вышел оттуда совершенно одуревший.
Алексей Гиганов так вспоминает этот эпизод в Киеве: «Мы привезли будку на площадь Незалежности. Вдруг мне говорят, что здесь американский президент Никсон. Я не поверил. Оказалось, что правда. Я к нему подошёл и говорю: «Вы любите свободу, и мы любим свободу. Хотите кусочек свободы подарить русскому народу?» И он зашёл в эту будку и всех поздравил. И это был, конечно, апофеоз своего рода. Это мало кто помнит. Я даже не знаю, сохранилась ли запись».
— Вы потом изменили название «Будка гласности» на «Глас народа»?
— Всё было ровно наоборот. Изначально это был «Глас народа». И в программе «Пресс-клуб» он был показан в обсуждении именно как «Глас народа». «Будкой гласности» она стала уже потом, потому что так её назвал народ. И все к этому привыкли.
Потому что это реально была будка, и это реально была гласность. Так она и вошла в историю телевидения — как «Будка гласности».
И мы, честно говоря, обалдели, когда посмотрели результаты. Ведь мы не видели и не слышали, что происходит внутри будки.
— Как строилась ваша работа с материалом после записи?
— Отснятый материал мы монтировали. Снимали на час-полтора, а для эфира оставляли минут 15. Выбрасывали только самые неудачные моменты. Иногда в начале или в конце мы говорили какие-то слова. Я как-то даже под гитару спел свою песню, как раз на Красной площади: «Как же много там нас, и зачем, вообще непонятно». Это тоже из перестройки...
— Как восприняли успех программы те, кто изначально был против?
— Свершилась голубая мечта телевизионщика: формат начал работать сам по себе. Это всегда было моё кредо — профессионал создаёт площадку, которая начинает диктовать свои условия. Можно написать сценарий, но в эфире всё происходит совсем по-другому. Будка жила своей жизнью.
На вопрос, оправдались ли опасения руководства, что народ будет много ругаться матом, Алексей Гиганов ответил: «Было очень много приветствий. Мата, как правило, не было. Матюгнуться в камеру — это не так просто, как кажется».
— Как вы считаете, «Будка гласности» похожа на то, что мы сейчас наблюдаем в социальных сетях?
— Это был прообраз социальной сети, прообраз селфи, стримов и прочей привычной всем сегодня атрибутики. Сейчас человек выходит и говорит один на один с интернет-пространством. Прежде — со всем телевизионным пространством. Тогда люди, конечно, от этого дурели. Потом осмелели. Ждали, где и когда появится будка. И с нарастающим напором, страстью и смелостью произносили свои короткие речи. Там были и дети, и хулиганящие взрослые. Иной раз было не столь важно то, что они говорят, а то, как они себя там ведут. Это был аттракцион, живший сам по себе, за которым можно было с интересом наблюдать.
Журналист Эдуард Хайруллин рассказал об участии в передаче: «Мы проходили с оператором мимо «Будки гласности», возвращаясь с другой съёмки. На тот момент эта тема была уже раскрученной. Мы решили передать привет коллегам. Внутри никого не было, лишь глазок камеры, и мне показалось это действительно чем-то удивительным — говори что хочешь. Тогда был взлёт журналистики, а «Будка гласности» — это самое яркое проявление только что появившейся тогда свободы слова. Будка хорошо легла в новое русло журналистики — совершенно без цензуры — и вызывала огромный интерес. Тогда даже появлялись клоны будки. Вся страна тогда становилась одной большой будкой гласности, и всех журналистов это очень воодушевляло. Сейчас такой будкой стал интернет, где люди, наверное, ещё смелее. Я несколько лет проработал на телевидении в Казани, 12 лет на Первом канале, потом на канале «Звезда» и ещё десять лет в пресс-службе. Сейчас телевидение переместилось в интернет».
— Кто-то использовал этот формат? Вы видели его у других?
— Когда наша будка закрылась, появился похожий формат на СТС. Я тогда поинтересовался, откуда он взялся, и мне сказали, что купили у канадцев. Формат работал у них строго по нашему лекалу: стояли киоски по Монреалю, где люди говорили что хотели. Произошёл такой кульбит: родилось здесь, стало популярным здесь, через какое-то время появилось в Канаде, а дальше, судя по хронологии, когда «Будки гласности» уже не было, формат вернулся обратно к нам.
— Как обстоят у вас дела с авторскими правами на программу?
— Я лично был и до сих пор остался совершенно неподкованным и незащищённым с точки зрения авторских прав. Лёша потом сделал, по-моему, какую-то бумагу на этот счёт.
Алексей Гиганов рассказал RT: «Да, у нас есть авторские права, у нас двоих — у меня и Ивана Кононова. В РАО мы подавали как «Глас народа» (так официально называлась эта программа) и с литературным названием «Будка гласности», под которым она повсюду мелькала».
— Почему проект пришлось закрыть?
— Как-то это всё само рассосалось. События в стране стремительно развивались. В 1991 году произошёл путч. Мы, как авторское телевидение, сняли фильм «Время отпуска». Повели себя героически: Белый дом защищали. После этого нам дали Четвёртый канал. Я там стал главным редактором.
Было не до «Будки гласности». У меня там программа появилась «Третий глаз». Всё само поменялось. Потом из Четвёртого канала Гусинский сделал НТВ. И я там остался.
Будка выполнила, на мой взгляд, свою функцию ракеты-носителя гласности. Её пытались несколько раз возродить. Но это уже было не то. Такая оголтелая гласность в её первобытной форме уже была не нужна.
А когда появился интернет, всё это стало ни к чему. Среда поменялась.
Режиссёр программы Алексей Гиганов рассказал, чем занимался после закрытия проекта: «Понятно было, что «Будка гласности» не выживет в новые времена. Её многие пытались перекупить. Был смешной момент, когда меня вызвал один чиновник и сказал: «Мы хотим возродить «Будку». Но как сделать так, чтобы там говорили то, что нам нужно?» Я засмеялся и ответил: «Это невозможно. Потому что смысл «Будки» заключается именно в том, чтобы люди говорили то, что думают». «Да, — сказал он, — значит, у нас ничего не получится». Одной из самых успешных своих программ после «Будки» Гиганов считает передачу «В поисках утраченного».
— Нужна ли такая будка сейчас, во времена интернета?
— Не знаю. Хотя, может быть, если в людных местах появится такая будка с веб-камерой, куда можно зайти, то это работало бы как «Канал гласности». В сегодняшнем, кстати, разрозненном, разнополюсовом интернете, тщательно редактируемом изнутри и снаружи, возможно, такая вещь была бы востребована. Ведь нет такой сети, которая работала бы в режиме трансляции в чистом виде.
— Ну а как же стримы, прямые эфиры? Они есть у всех площадок.
— Да, опять мне скажут: «А что тут нового?»
В том-то и дело, что ничего нового вообще нет под солнцем — есть новые обстоятельства и новые условия.
Как я уже говорил, тогда тоже скептиков хватало: что вы хотите услышать, если уже всё сказано? А когда увидели, как люди говорят, когда свободны от журналистов и режиссёров, то поняли, что это совсем другое. И тут такая же история. Если люди попадают в какой-то мейнстрим, который диктует им правила поведения, получается ожидаемый контент. А если возникнет будка-сеть, которая подразумевает трансляцию всего, всех и всюду, где бы человек ни находился, контент может получиться очень интересным и неожиданным.
Алексей Гиганов рассказал RT, как он видел возможность расширения «Будки гласности»: «Проект заключался в следующем. Сейчас много местных телекомпаний. Если сделать такую стационарную будку в своём районе, то туда может приходить любой человек и говорить о местных проблемах. И потом, предположим, в субботу утром это всё показывать. Это было бы хорошим способом обратной связи с населением. Причём публичной. У человека появилась бы возможность обратиться непосредственно к людям, среди которых он живёт».
— В «Будке гласности» обычные люди вели себя честно. Не всегда, может быть, скромно, но практически всегда честно. Как вы считаете, насколько отличались бы выступления людей сейчас?
— Я думаю, что в принципе русский народ всегда будет жить с вопросом: «А не посадят ли»? Этот вопрос неизбывен, он в подкорке наших людей. Это такая глубокая заноза. И это, с одной стороны, ужасно, а с другой стороны, это диктует сдержанность. Человек, конечно же, будет рубить правду-матку. Но он всегда будет думать о последствиях. Народ в этом смысле неотёсан и мудр одновременно.
— Вы рассказали, что исполняли в будке свои песни. А как появился хит «Левый берег Дона»? И почему песня именно про левый берег реки, а не про правый?
— На правом берегу расположен сам город, со своей историей. А левый — это пляжи, рестораны. В 1990-е годы это вообще была такая Копакабана. Все садились на катерок — и устремлялись на левый берег Дона отдыхать. Я родом из Ростова-на-Дону. Я там прожил восемь с небольшим лет. Но в детстве год идёт за три, а иногда и за пять. Мне очень повезло со средой, в которой я рос, благодаря моим родителям. Мама у меня врач-психиатр. Папа — переводчик. Мы жили в коммуналке, вчетвером на десяти метрах, в самом центре Ростова. Папа при этом болел туберкулёзом. Моя школа была в 200 м от Театральной площади. Весь центр города — для меня просто патока.
Я приезжаю в Ростов и хожу по городу с дурацкой блаженной улыбкой. А когда стала популярной песня «Левый берег Дона», и для меня, и для моей мамы, коренной ростовчанки, это было большое счастье. Песня стала визитной карточкой города. И моей тоже.
— Чем вы сейчас занимаетесь?
— Я один из создателей Ассоциации блогеров. Помимо этого я являюсь советником в так называемом Киберальянсе. Сейчас всё, что связано с кибербезопасностью, это вопрос номер один, на мой взгляд. Я издал несколько сборников стихов. Одна моя книга под названием «Точка сборки» переведена на английский, она вышла в период карантина.
Я написал сценарий музыкального фильма «Левый берег Дона». Для Шуфутинского написал текст песни «Последняя пятница месяца». Живёшь в таком странном режиме: неделя только начинается — и уже пятница. Но пока он её не взял в свой репертуар.
Моя задача — продолжать писать. Замыслов много, надо их осуществлять. И сейчас, несмотря на безумие, которое творится в мире, наклёвываются какие-то новые возможности, связанные с творческой реализацией.
Алексей Гиганов рассказал RT, что давно не работает на телевидении, а занимается изобретательством. В данный момент патентует вещь, которая, по его мнению, может стать альтернативой медицинским маскам: «Это небольшой аксессуар для носа, чем-то напоминающий кольцо с колокольчиком из фильма «Кин-дза-дза».
«Закреплённый на кольце светодиод светит в параметрах солнечного спектра и обеззараживает воздух, который мы вдыхаем и выдыхаем. Особенно это эффективно для мест с большим скоплением людей — типа метро. При такой локальной дезинфекции мы наносим удар по вирусу и убиваем заразу в источнике», — объясняет он. Алексей надеется, что изобретение будет востребовано не только в России, но и в мире, поэтому придумал для него название «Российская искра», которая будет сверкать везде.