«Застава, смирно! Оставшиеся в живых находятся перед вами», — отрапортовал лейтенант Андрей Мерзликин подполковнику Василию Масюку, начальнику 117-го Московского погранотряда. Если бы эти слова прозвучали сейчас, они облетели бы все выпуски новостей, их печатали бы на футболках. Но 27 лет назад их мало кто услышал.
После развала СССР российские пограничники несли службу на рубежах уже несуществующей страны. 13 июля 1993 года на 12-й заставе Московского погранотряда в районе населённого пункта Сари-гор они подверглись нападению большой группы моджахедов. Более 11 часов личный состав заставы отражал атаки противника. 25 солдат и офицеров погибли. 18 пограничникам удалось выйти из окружения. Когда погиб начальник заставы, командование взял на себя 24-летний лейтенант Андрей Мерзликин. Он рассказал RT про тот день.
«Одна из первых акций Хаттаба»
— Есть две версии, почему начался бой на 12-й заставе. Одна — возмездие моджахедов. Другая — прорыв. Что это было на самом деле?
— Акция возмездия подразумевает наказание людей, которые причинили вред государству или сделали что-то плохое. Мы на Афганистан не нападали. Во-первых, мы спокойно сидели у себя, пусть уже и в развалившемся Советском Союзе, но всё-таки в нашем государстве. Во-вторых, в Таджикистане шла гражданская война. Третье — нападали регулярные части афганской армии, 55-й дивизии Кази Кабира.
Применительно к этой ситуации — однозначно это был не прорыв. Идти им дальше было некуда, дальше — сплошные горы. Но это и не возмездие. Скорее своеобразная месть за неудавшиеся акции устрашения, которые происходили на протяжении шести месяцев на 16-й, 15-й, 14-й, 13-й, 11-й, 10-й заставах. А потом вот и наша.
— Цель этих акций — заставить вас уйти оттуда?
— Да. 1993-й — год, когда стало понятно, что Советский Союз окончательно развалился, все республики были уже самостоятельные, и все пытались утвердиться. В Таджикистане шла гражданская война, война за власть.
Естественно, погранвойска мешали тогда не только укрепиться оппозиционерам, салафитам, которые хотели прийти к власти вместо Рахмонова, но и сдерживали транзитный поток наркотиков через Таджикистан в Россию и дальше на Запад. Когда не удавалось пройти наших пограничников, делались такие выпады, чтобы вынудить российское государство принять решение о выводе войск. Это был государственный терроризм, по большому счёту.
— Можно ли считать, что для нас это была вторая афганская война?
— Нет. Я думаю, это совсем другое. Мы были там так же, как сейчас в Сирии: по просьбе и по соглашению с правительством Таджикистана, защищали границы, внешние границы СНГ. Это не было ни в коей мере продолжением тех событий. Это всё-таки в большей степени гражданская война, борьба за то, кто придёт к власти: кулябский Рахмонов или оппозиция. И борьба за продолжение наркотрафика, который потом там и образовался, и по сегодняшний момент действует — с ещё большим размахом.
— Зачем нам это было нужно? Это было миротворчество? Мы имели какие-то обязательства перед Рахмоновым? Или это была попытка защитить русских?
— Русских мы тогда уже защитить не могли. Кто мог оттуда сбежать, уже сбежал, потому что это была абсолютно категорическая ситуация: от любви до ненависти. Даже люди, которые дружили с русскими семьями, подвергались там нападениям.
Для нас, как бы это высоко ни звучало, это всё-таки была охрана внешних рубежей. Потому что на тот момент внутренние границы со странами бывшего Союза ещё не были обустроены. И говорить в такой ситуации об их полноценной охране пока было нельзя. Поэтому основная наша задача стояла — сдержать натиск извне.
Всё, что потом мы получили в Чечне, — это результаты того противостояния в какой-то степени. Не получилось там — перекинулись в Чечню. Тот же Хаттаб. Наша застава — это его первая пробная акция против российских войск.
— То есть Хаттаб командовал одной из групп, напавших на заставу?
— По крайней мере, из тех документов, которые были собраны нашей разведкой (и я их читал), это одна из первых самостоятельных акций Хаттаба.
«Были и трусость, и предательство»
— Кто служил на заставе?
— Большая часть — это ребята, которые пришли дослуживать на границу, десантники из Германии.
— Были какие-то знаки, что могут быть нападения? Помимо того, что сама обстановка говорила об этом?
— Были вещи, которые можно отнести к разряду мистических. У нас было помещение контрольной радиостанции, где жили две гюрзы. А я, так как был заместителем начальника заставы по боевой подготовке, заведовал складом вооружения, у меня там жила кобра, которую я подкармливал разведённым сухим молоком. За два дня до боя все змеи сбежали. Крысы тоже все сбежали. Все животные ушли. Но это если про мистику.
Мы понимали, что когда все вокруг провоевали и нас одних оставили, то нужно ждать неприятностей. Тем более что хуже нас расположение было, наверное, только на 16-й заставе, которую потом всё-таки секвестировали. В феврале 1993-го там тоже был бой.
Если смотреть на нашу заставу с тактической точки зрения, то это лакомый кусочек, уничтожить который, по большому счёту, не представляло труда. Поэтому рано или поздно это должно было случиться.
Череда принимаемых решений некоторых руководителей привела к тому, что заставу практически уничтожили. Накануне, 11-го или 12-го, нас заставили перенести боеприпасы на склад.
— Это был приказ?
— Да, это был приказ. Запрет на выход нарядов на подступы к заставе. Была команда организовывать их непосредственно на территории самой заставы, а не высылать на вероятные пути подхода боевиков к заставе. Не буду говорить, как бы развивались события, если бы наряды были на путях и мы были бы лучше подготовлены, это сослагательное наклонение.
Когда мы только заметили боевиков, вся застава полностью вышла в опорный пункт, совмещённый с городком заставы, заняла оборону и приняла бой. Мы были морально готовы, хотя, возможно, не ожидали, что на нас попрёт столько народу.
Там, на заставе, были и трусость, и предательство некоторых бойцов. И, к большому моему сожалению, эти люди всё равно были награждены медалями «За отвагу», хотя тогда сбежали с оружием и боеприпасами.
— Сколько таких человек было?
— Достаточно.
— А та группа, с которой вы вышли, — это все, кто выжил в бою?
— Нет. С нами выходили и те, кто выжил в бою, и те, кто смалодушничал. Выходили и те ребята, которые были тяжело ранены. А на следующий день вышли ещё шесть человек, среди которых тоже были и настоящие бойцы, и трусы.
— Были те, кто остался на заставе?
— Там два человека остались. Один, Аминов, был тяжело ранен. Вынести не было шансов. Мы его потихонечку прикрыли, там было тяжелейшее ранение в живот и в руку. Я взял грех на себя. На следующий день мы его нашли живым.
И Барбашов Коля. Он тоже остался жив. Мы с ним до сих пор общаемся. Когда мы уже уходили с заставы, то звали его, а он уже ничего не слышал. «Духи» потом там везде лазили. А Коля спустился под заставу, пересидел. Потом уже, когда резерв подошёл, Коля выполз. Для него самого и для нас до сих пор загадка, как он остался жив. Видимо, не его время было тогда.
— А начальник заставы, Михаил Майборода, почему ему не дали Героя? Это не связано с тем, что он погиб в самом начале боя?
— Я могу только предположить. Кто-то в этой ситуации должен был оказаться крайним. Мне так кажется, сделали Мишу крайним.
То, что застава столько продержалась, столько провоевала, что была готова, — это его заслуга. Пусть не так готова, как хотелось бы, но была. Михаил погиб через 20—25 минут. Вообще, на уничтожение такой заставы, как наша, даётся 30 минут. Мы умудрились больше продержаться. Так что, я думаю, дело не в этом. Например, наш общий с Михаилом друг, Дмитрий Разумовский, одним из первых погиб в Беслане, вызвал огонь боевиков на себя. И ему дали Героя посмертно.
«Я не всегда верю людям, которые начинают рассказывать, как что-то повлияло на них коренным образом»
— Отставки в руководстве после тех событий — командующего Погранвойсками РФ Владимира Шляхтина и министра безопасности Виктора Баранникова — что они значили? То, что можно было избежать этих потерь, что была признана их ошибка?
— Трудно сказать, ошибка это была, не ошибка. Тут скорее совокупность всех факторов, которые сыграли тогда злополучную роль. Была выгородка вокруг заставы, но она не работала, и басмачи об этом знали. С учётом радиоперехвата была информация, что идёт нападение на 10-ю или на 11-ю заставы. Поэтому резерв изначально выдвинулся туда. Когда уже поняли, что это ошибка, и попытались связаться с нами, проводная связь была обрезана.
Тут тоже было стечение обстоятельств. Ровно за неделю до этого у нас сломалось устройство для зарядки аккумуляторов для радиостанций. Его забрали чинить. То есть у нас была только проводная связь, которую обрезали.
Сыграл свою роль и фактор удалённости: ближайшая к нам 13-я застава — в 25 км. 11-я застава вроде бы рядом, но там 42 км и двое суток пути по горам. И накануне этих событий приходили боевики, встречались с разведчиками. Уверили, что они будут защищать нас от ваххабитов. Кто-то поверил, кто-то нет.
— Где похоронены погибшие? На месте, где была застава, сейчас есть памятник.
— Все похоронены по месту жительства. А на том месте поставили памятник в соответствии с приказом министра безопасности о присвоении заставе почётного наименования «25 героев».
— Как ваша судьба сложилась после того боя?
— Не знаю, как ответить. Я продолжил служить. Служу до сих пор, до недавнего времени — в органах госбезопасности. Сказать, как бой повлиял? Наверное, любой из нас хотел бы, чтобы такого не повторилось. Для меня это нерадостное событие.
— Вам в бою пришлось взять на себя ответственность за большое количество людей. Вы стали иначе смотреть на какие-то вещи?
— Мне тогда было 24 года. Вы знаете, мне очень повезло с родителями. Мне было бы тяжело быть другим по характеру, потому что мама была учителем в той же школе, в которой я учился. И ей сразу рассказывали про все мои проказы.
Я не всегда верю людям, которые начинают рассказывать, как что-то повлияло на них коренным образом, сломало. Я считаю таких людей слабохарактерными. Конечно, это событие как-то повлияло на меня, оно не могло пройти бесследно. Но я же закончил военное училище, и нас всех готовили к службе.
Профессия пограничника — ждать, когда пойдёт нарушитель, и потом его догонять. Военные люди призваны защищать Родину, и для этого иногда приходится убивать врагов.
Я морально готовился к тому, что может быть такая ситуация, когда или будем убивать мы, или будут убивать нас. Внутри, конечно, что-то остаётся. Но чтобы кардинально что-то изменилось — нет. Каким был, таким и остался.
— Вы остались там же, в Таджикистане, или вас сразу перевели на другое место службы?
— Я очень хотел остаться, но в силу семейных обстоятельств не смог: мама и папа — инвалиды I группы. Поэтому я перевёлся в территориальные органы безопасности. Отучился в Нижнем Новгороде, в нашем специальном заведении. Потом дальше так и служил.
«Чадов уверяет, что играл меня»
— По этим событиям снят фильм «Тихая застава». Что вы думаете о нём?
— С режиссёром фильма Сергеем Маховиковым мы дружим. По большому счёту, с негласного благословения он его и снимал. Когда его собирались снимать другие люди и я увидел сценарий, то категорически отказался в нём участвовать. Сергей переписал его по тем событиям. И этот фильм не только про 12-ю заставу. В канву сценария вплели реальные исторические факты, но Сергей объединил их в одну историю. В фильме сошлись три разных случая. Но в целом вся работа сделана исторически очень правильно.
Актёр Андрей Чадов уверяет, что играл меня. Но он даже внешне чем-то похож на начальника заставы, на Михаила Майбороду. И я ему сказал: «Конечно, ты его играл, с той харизмой, которая была у него».
В фильме очень хорошо передана атмосфера нашей заставы. Мы могли собираться вечером вместе возле складов, сидеть, пить чай, петь песни под гитару. Соревнования устраивали с разными призами, чтобы раззадорить личный состав.
Есть ещё сериал «Застава», там тоже есть эпизод об этом бое. Из их съёмочной группы я ни с кем не общался. Но там очень много таких интересных фактов, которые даже для меня были шоком, потому что о них никто не мог знать, кроме меня и Михаила Майбороды.
— Хотела бы уточнить про параллельные истории. То есть события, которые показаны в фильме, — реальные. Но в жизни они не были связаны в один узел?
— Да, они происходили в разных местах и в разное время существовали независимо друг от друга. Но, действительно, была такая история с женой офицера, которую похитили душманы.
— А Евланов? Мне кажется, что актёр, который играет Сергея Евланова, очень похож на реального героя.
— Был такой замечательный человек, режиссёр Сергей Говорухин. Мы с ним познакомились в 1995-м после его ранения в Чечне, когда ему ампутировали ногу. Он сказал мне тогда очень правильные слова: «Правдивый фильм о войне может быть только документальным».
Но даже документальный фильм — это всё равно вопрос подачи: что показано, какой закадровый текст. Одно и то же событие можно по-разному преподносить и комментировать, показать в разных ракурсах.
Сергею Евланову я обязан жизнью. И я этого не скрываю. Хотя он от этого отнекивается.
— Как сложилась его судьба? Он ведь второй, кто был награждён званием Героя России, из тех, кто остался в живых.
— Сергей Евланов уехал на родину. Сейчас он живёт в Екатеринбурге, возглавляет фонд имени 25 героев 12-й заставы. Работает с детьми, создаёт отряды юных пограничников, работает на наше будущее. Сам занимается спортом, привлекает детей к занятиям боксом, рукопашным боем. У него уже несколько тысяч детей в этом фонде.
— Вы когда-нибудь собирались вместе — все, кто вышел из боя?
— Нет, только после награждения. На 20-летие человек восемь собралось, в Липецк приезжали. И всё. Потому что очень многие не хотят об этом вспоминать. У некоторых пытались взять интервью или даже просто переговорить с ними о тех событиях, чтобы что-то рассказали, — многие просто наотрез отказываются. Так же, как и Иван Майборода (брат начальника погранзаставы, который находился на её территории и наравне со всеми героически проявил себя в том бою. — RT).
Он, к сожалению, несколько лет назад покончил с собой. К 20-летию боя снимали фильм, и он ездил туда, на заставу. А через год наложил на себя руки. Он так и «не вернулся из боя».
Когда я приезжал к Ваньке, мы садились и он начинал заниматься стратегией, тактикой, как воевать надо, как не надо. И всё время: война, война, война... И он на этой войне так и остался. Она его, к сожалению, всё-таки забрала.
— Почему Михаил тогда взял его к себе на заставу? Он хотел, чтобы младший брат был под присмотром?
— И да и нет. С одной стороны, потому что Ване нужно было идти служить в казахскую армию. И Михаил решил, что лучше он будет служить в российских войсках. Тогда был актуальный вопрос: какой Родине присягать? Второе — чтобы действительно под присмотром. У Вани был сложный характер. Были и вредные привычки. Но на заставе он полноценно нёс службу. И то, что он вышел из того боя, — это, наверное, тоже Божий промысел для родителей: один сын погиб, второй присутствовал при этом и не посрамил фамилию, воевал наравне со всеми. Поэтому оба награждены одинаковыми наградами.