— Вы легли в больницу 6 марта. Правильно?
Сергей: Да.
Елена: Всё верно.
— 6 марта, насколько я помню, в России были лишь единичные случаи. То есть о коронавирусе вы, в принципе, слышали, но количество выявленных случаев было ещё небольшим.
Сергей: Да, в тот период, когда я ложился, про данную болезнь, конечно, слышали. Но пока ещё на уровне правительства, президента никаких указов не было, тогда ещё единичные случаи были. Соответственно, были предпосылки того, что будет карантин.
— Я так понимаю, вы узнали об ограничениях в стране, когда спустя два месяца вышли из бессознательного состояния.
Сергей: Когда меня перевели в палату из реанимации, я по телевизору услышал о том, что есть такая болезнь — коронавирус, есть определённые ограничения. Что пользуются вот этими масками, перчатками. Для меня это всё было дико.
Елена: С одной стороны, Сергей не слышал всего этого информационного ужаса, который творился. И есть в этом какой-то плюс, что он избежал этого. Потому что это оставляет какой-то след на психике людей, на всех нас, на состоянии нашей нервной системы. А с другой стороны, получить вот эту порцию новостей одномоментно, разом — тоже испытание.
— Какой была ваша первая реакция, когда вы пришли в себя, стали узнавать, что творится в мире?
Сергей: Супруга подключилась ко мне, она смогла принести информацию с улицы, принесла информацию о том, как у нас в семье. Конечно, я в какой-то мере до сих пор в шоке.
Елена: Знаете, когда я рассказывала, что мы сейчас гуляем по расписанию, можем выйти до магазина и до аптеки, то видела, как глаза у мужа раскрываются шире и шире... Он говорит: «Не может быть, это какая-то шутка, придумываешь где-то немножко, меня разыгрываешь».
Мне кажется, что понимание будет происходить непосредственно в тот момент, когда надо будет перед выходом из дома надеть перчатки, маску. И на себе прочувствовать, каково это всё.
Наверное, Сергей, как никто другой, понимает сейчас людей, которые лечатся от коронавируса. Потому что он пять недель провёл на аппарате ИВЛ.
— Хотела вас об этом спросить, потому что сейчас многие люди настолько боятся самого термина «искусственная вентиляция лёгких», что для них это звучит как приговор.
Елена: Да, этот аппарат — действительно очень страшная вещь, поскольку люди, которые к нему подключены, уже немножко на грани, немножко подвисают. Эта проблема с лёгкими необязательна, поскольку находился он на аппарате ИВЛ из-за такой вещи, как больничная пневмония. Вот этот коронавирус — это внебольничная пневмония. Поэтому был такое долгое время в реанимации. Поскольку нужно было бороться не только с последствиями отёка и кровоизлияния, но и с самой болезнью. Была температура 40 градусов несколько дней, такими пиками. Это было страшно, прямо скажу. И кто-то говорил, что шансы-то вообще не слишком высоки.
Сергей: Спасибо большое докторам, спасибо большое врачам. Они нас не бросают и говорят о том, что помогут с реабилитацией. Спасибо Управлению делами президента, что создали для нас такие условия. И мы стараемся, скажем, соответствовать этим условиям, лечиться, выходить из этого состояния.
Елена: Доктор сказал, что уйдёте от меня только на своих ногах.
«Будем надеяться, это хеппи-энд»
Лечащий врач Сергея — нейрохирург ЦКБ Управления делами Президента РФ Андрей Реутов — в интервью RT также рассказал о работе с пациентом, который пришёл в себя после почти двух месяцев комы.
— Расскажите нам, пожалуйста, про пациента, который два месяца находился в коме и сейчас вышел в новый мир.
— Сразу подчеркну, что я бы не стал это называть каким-то уникальным с точки зрения хирургии случаем. Наверное, сама история нашего пациента примечательна тем, что он проснулся совсем в другом мире.
Он был госпитализирован по квоте для проведения сложной нейрохирургической операции в связи с выявленной опухолью головного мозга. Опухоль больших размеров. Пациенту была сделана операция по её удалению. Пациент после операции проснулся, был переведён к нам обратно в отделение, начал активно заниматься ЛФК, реабилитацией. Мы готовили его к выписке. Но, к сожалению, произошло осложнение, нарастающий диффузный отёк головного мозга. Всё это привело к угнетению сознания — до комы. Всё это потребовало перевода пациента в отделение нейрореанимации, где он провёл порядка двух месяцев, находясь в коме. Причём это не искусственная кома, не медикаментозный сон, а это была настоящая кома, которая связана с угнетением сознания на фоне отёка головного мозга.
Стоит отметить, что лечением этого пациента занимались нейрореаниматологи, рентгенологи, реабилитологи, даже диетологи. В итоге нам удалось добиться того, что через столь продолжительное время пациент очнулся. Этап выхода, он был довольно быстрым, и через несколько дней у него появились к нам вопросы. Мы не знали, как отвечать, старались планомерно ко всему подводить. Потому что пациент был удивлён, почему больница закрыта на карантин, почему не пускают родственников. Я объяснял, что все теперь ходят в масках и перчатках, соблюдая социальную дистанцию. К счастью, буквально несколько дней назад прибыла его супруга — нам в помощь.
— И как вы ему рассказали, что происходит?
— Я постарался как-то не обрушивать на него лавиной информацию. Потому что всё-таки пациент и так очень много пережил. К счастью, поскольку супруга прошла все необходимые проверки на коронавирус, нам удалось максимально быстро восстановить союз, что и помогло в дальнейшей реабилитации с точки зрения психоэмоционального состояния пациента. И сейчас, будем надеяться, это хеппи-энд.