В преддверии визитов в Королевство Саудовская Аравия и Объединённые Арабские Эмираты Владимир Путин ответил на вопросы старшего корреспондента Al Arabiya Мохаммеда Томаихи, старшего корреспондента Sky News Arabia Моханнада Хатиба и руководителя отдела общественно-политических программ RT Arabic Салама Мусафира.
— Приветствуем вас на этом уникальном интервью, которое мы записываем в городе Сочи с президентом России Владимиром Путиным. Спасибо вам большое за то, что предоставили нам эту редчайшую возможность, учитывая, что близится ваш визит в Саудовскую Аравию.
— Мне тоже приятно с вами увидеться. Я думаю, что это хорошая традиция. Перед визитом в ту или иную страну я встречаюсь с представителями средств массовой информации этого государства.
Что касается визита в Саудовскую Аравию, то мы придаём этому большое значение. Это в известном смысле ответный визит после визита короля Саудовской Аравии, Хранителя двух святынь, в Россию. Это был первый исторический, по сути, — мы его называем историческим визитом, так оно и есть.
Есть ещё нечто, что я считаю очень важным отметить. В советские времена между Саудовской Аравией и тогда Советским Союзом отношения находились на достаточно низком уровне. За последние годы качество наших отношений кардинальным образом поменялось. Мы рассматриваем Саудовскую Аравию как дружественное нам государство.
У меня очень добрые отношения сложились и с королём, и с наследным принцем. У нас развиваются отношения практически по всем направлениям.
Начну с экономики. Здесь нам ещё очень много нужно будет сделать, но темп хороший. В прошлом году рост составил 15%, в этом году за первое полугодие уже 38%. Мы рассматриваем хорошие совместные проекты. Наш Фонд прямых инвестиций и Суверенный фонд Саудовской Аравии создали совместную платформу в объёме $10 млрд, $2 млрд уже проинвестировано, работа идёт над другими проектами, а уже реализовано несколько достаточно перспективных и интересных.
Мы также считаем возможным работать и на территории Саудовской Аравии. Одна из наших компаний рассматривает возможность строительства нефтехимического комплекса с объёмом инвестиций более $1 млрд. Это «СИБУР Холдинг» — наша крупнейшая в этом секторе экономики компания.
У нас выстраиваются отношения и в такой очень доверительной, чувствительной сфере, как военно‑техническое взаимодействие. Мы давно ведём переговоры по этой части.
Не менее важна, конечно, наша совместная работа по решению региональных кризисных ситуаций. В этой связи хотел бы отметить положительную роль Саудовской Аравии в разрешении кризиса в Сирии. Мы наиболее тесно работаем с Турцией, Ираном, это всем хорошо известно. Но без вклада Саудовской Аравии в процессы урегулирования в Сирии, мне кажется, позитивной тенденции добиться было бы абсолютно невозможно. Поэтому я хочу сразу же выразить слова благодарности и королю, и наследному принцу за эту конструктивную позицию. Уверен, что мой визит даст хороший толчок к развитию и двусторонних связей, и нашего сотрудничества на международной арене.
— Господин президент, безусловно, ваш визит в Ближневосточный регион также затронет, возможно, Объединённые Арабские Эмираты. Что вы думаете о стратегическом сотрудничестве между этими государствами, между Россией и ОАЭ? Как будет развиваться это сотрудничество и может ли оно сыграть определённую роль в укреплении коллективной безопасности, учитывая также российскую инициативу по созданию коллективной безопасности в зоне Персидского залива, особенно в зоне Ормузского пролива?
— Вы только что сейчас сами сказали про стратегический характер наших отношений. Действительно, в прошлом году мы подписали меморандум о стратегическом партнёрстве, сотрудничестве и рассматриваем Объединённые Арабские Эмираты как одного из очень близких и перспективных наших партнёров. Мы неслучайно вышли на подписание этого документа, это говорит о качестве, о характере отношений между Арабскими Эмиратами и Российской Федерацией.
Должен сказать, что так же, как и в случае с Саудовской Аравией, у нас партнёрство развивается по всем направлениям достаточно энергично. В страновом измерении, если смотреть зону залива, это самый большой товарооборот — $1,7 млрд. Но этого, конечно, недостаточно, мы это прекрасно понимаем и сейчас работаем также с Суверенным фондом Арабских Эмиратов. Общая платформа где‑то $7 млрд. $2 млрд уже реализовано в проектах, идёт активная работа над другими проектами. И конечно, Объединённые Арабские Эмираты вносят очень серьёзный вклад в разрешение кризисов в регионе, играют стабилизирующую роль — без всякого преувеличения.
Не открою большой тайны, если скажу, что мы находимся в постоянном контакте с руководством Объединённых Арабских Эмиратов. У нас даже сложились традиция и практика — мы имеем возможность друг с другом сверять часы по различным направлениям и делаем это. Делаем это, на мой взгляд, с большой пользой не только для обеих сторон, но и для региона в целом.
— На протяжении вашего более чем десятилетнего президентства на Ближнем Востоке прошли действительно суровые, драматические события: были подорваны основы целого ряда государств — в Ираке, Ливии. Подобная судьба ждёт, возможно, и другие страны.
Сейчас мы видим, что произошло в Сирийской Арабской Республике, какие катастрофические события. И многие представители арабской общественности думают, что Россия может усилить свою роль в этом регионе. Безусловно, вы знаете, что наш канал RT Arabic также освещает внешнюю политику Российской Федерации. Многие наши телезрители спрашивают: почему Россия заняла такую твёрдую позицию в отношении Сирии, но, возможно, не такую твёрдую позицию в отношении Ливии и Ирака?
— Во‑первых, когда происходили события вокруг Ирака и Ливии, я не был президентом. Но дело, конечно, не только в этом или совсем не в этом. Дело в том, что в первом случае Соединённые Штаты, как известно, действовали в обход Совета Безопасности Организации Объединённых Наций. Никакого мандата на применение силы в отношении Ирака у Соединённых Штатов не было. А-а, нет! Тогда я уже был в этой должности, конечно, но Россия не поддержала. Россия, Франция, Германия — мы не поддержали планов США на иракском направлении. Более того, мы предупреждали о возможных негативных последствиях. Так оно и получилось.
И первая эйфория по поводу военных побед быстро сменилась унынием и пессимизмом по поводу последствий этой победы. Потому что произошло разрушение всех государственных структур в Ираке, а им на смену никаких новых структур, как на первом этапе, во всяком случае, создано не было. Наоборот, активизировались радикальные силы, усилился аспект, который мы называем террористическим.
Многие бывшие офицеры армии Саддама Хусейна и сотрудники спецслужб как раз перекочевали, пополнили ряды, и с их помощью создавалось ИГИЛ*. Поэтому никто не просчитал последствий из тех, кто делал и поддерживал эту акцию.
Мы очень рассчитываем на то, что сегодня Ирак будет развиваться в позитивном ключе и, несмотря на какие‑то внутренние проблемы, всё‑таки будет двигаться вперёд. Хотя проблем там, к сожалению, ещё очень много, и мы это с вами хорошо знаем.
Что касается Ливии, то хаос, который воцарился после военных операций, к сожалению, пока не прекращается. Но в этом случае наши западные партнёры просто нас — у нас в народе говорят, не знаю, как переводчики переведут, — надули. Россия проголосовала за соответствующую резолюцию Совета Безопасности. Ведь там что написано, в этой резолюции, если как следует прочитать? Резолюция запрещала Каддафи использовать авиацию против повстанцев, но там ничего не говорилось о том, что разрешаются бомбардировки какой бы то ни было авиацией территории Ливии, а именно это и было сделано. То есть, по сути, тоже в нарушение, в обход Совета Безопасности ООН всё, что на практике происходило. А что за этим последовало, мы хорошо знаем. До сих пор там хаос, неразбериха, хлынул поток мигрантов через Ливию, о чём Каддафи всегда предупреждал: он закрывает путь мигрантов из Африки в Европу. Как только не стало этой «стены», поток пошёл. Теперь имеют то, о чём предупреждали. Но это‑то, может быть, не самое даже главное. А самое главное, что это дестабилизирует весь Ближний Восток.
Что касается Сирии, то мы и пришли в Сирию для того, чтобы поддержать легитимное правительство, именно легитимное, я хочу это подчеркнуть. Это не значит, что там нет внутренних проблем, я готов об этом потом ещё поподробнее два слова сказать. Это не значит, что нет никакой ответственности у действующего руководства за ситуацию. Да, но это совсем не значит, что мы должны были позволить террористическим организациям захватить территорию Сирии и устроить там квазигосударственное террористическое образование. Мы не могли позволить, чтобы потом оттуда хлынул поток боевиков в страны бывшего Советского Союза, с которыми у нас прозрачные границы и нет визового режима. Мы не могли позволить, чтобы оттуда началась инфильтрация боевиков на российскую территорию. Мы это уже хорошо проходили и знаем, к чему это может привести, по не таким уж давним событиям на Северном Кавказе России. Поэтому это всё было побудительными мотивами, почему мы приняли решение оказать содействие легитимным властям.
Мы не просто оказали содействие легитимным властям. Мы исходим из того, что внутренние политические противоречия должны быть и могут быть сняты только политическими средствами. Поэтому мы так настаивали — и я очень рад тому, что это сейчас происходит, — на начале именно политического процесса в результате создания так называемого конституционного комитета. Его идея родилась именно здесь, где мы сейчас с вами находимся, — в Сочи, на Конгрессе сирийского народа, где были представлены различные политические силы, в том числе оппозиционные и правительственные структуры. И тогда здесь именно договорились сирийцы между собой о том, что они создадут конституционный комитет, он начнёт работу над изменением Конституции Сирии или над принятием новой Конституции. Мы прошли достаточно сложный, тяжёлый и долгий путь формирования этого комитета. Сейчас он наконец сформирован и со стороны правительства, со стороны президента Асада, и со стороны оппозиции. Рассчитываю на то, что в ближайшие дни он начнёт делать свои первые шаги в Женеве под эгидой ООН.
— Господин президент, вы говорили о тех отношениях, которые связывают Саудовскую Аравию и Россию. Как вы знаете, это стратегический партнёр Российской Федерации в том, что касается сектора энергобезопасности. Вы слышали недавно о двух ракетно‑бомбовых ударах по НПЗ и о том, что сейчас происходит. Мы сейчас в Саудовской Аравии говорим о том, что Иран может играть дестабилизирующую роль в регионе. Вы говорили, что необходимо найти доказательства того, что действительно Иран стоит за этим. Какова сейчас официальная позиция Российской Федерации применительно к этому инциденту?
— Официальная позиция такова: мы осуждаем любые акты подобного рода, и по‑другому быть не может. Это наша официальная позиция. Мы заявили об этом с самого начала, и я об этом сам недавно говорил на Российской энергетической неделе в Москве. Здесь никаких не может быть сомнений. Подобные акции не приносят результата ни для кого, в том числе и для тех, кто такие акции готовит и осуществляет. Почему? Потому что если кто‑то рассчитывал, что это как‑то повлияет на рынок нефти, то цель не достигнута. Колебания были, на мой взгляд, не такие уж и значительные. Первый толчок был заметным, но буквально в течение недели всё опять вернулось к естественным ценовым показателям. Потому что фундаментальные факторы, которые формируют рынок, не позволят никуда цене скакнуть — ни вниз, ни вверх. Это первое.
Второе. Мы, я лично в контактах с руководством Саудовской Аравии, в том числе с наследным принцем, мы обсуждали с ним этот инцидент. Я и ему сказал, что считаю необходимым получить доказательства, найти виновных, подтверждение тому, что кто‑то стоит за этой акцией. В принципе, принц бен Сальман со мной согласился, и он задал вопрос, может ли Россия поучаствовать в расследовании этого инцидента. Я сказал, что да, мы готовы предоставить всё, что от нас потребуется, и всё, что у нас есть, для того, чтобы этот инцидент был тщательно расследован. Поэтому наша позиция остаётся неизменной. До того как достоверно не станет ясным и понятным, кто стоит за этой акцией, «назначать виновных» нецелесообразно.
— Господин президент, можем ли мы получить от России хотя бы заверение, что если выяснится, что Иран стоит за этой атакой, то Россия также присоединится к тем странам, которые это осуждают?
— Я же только что сказал, хочу повторить: кто бы ни стоял за этим инцидентом, мы осуждаем акции подобного рода. Я именно так и сказал. Здесь не может быть двойного толкования.
— Господин президент, давайте немножко отвлечёмся от этих атак на НПЗ. Без сомнения, вы понимаете, что сейчас действительно существует беспокойство во всём регионе, и вы анализируете сами эту ситуацию. Существует обеспокоенность по поводу роли Ирана не только применительно к последним атакам, но и в других странах — в Ливане, Йемене, Ираке, Сирии.
Чувствуете ли вы в России также обеспокоенность по поводу того, что деятельность Ирана, как мы считаем, является дестабилизирующей? Как вы думаете, Россия может повлиять на то, чтобы изменить это поведение?
— Я сказал, что у нас с Саудовской Аравией и с Арабскими Эмиратами сложились беспрецедентно тёплые партнёрские и даже дружеские отношения. Но Россия никогда не дружит с кем‑то против кого‑то. Мы выстраиваем двусторонние отношения, основываясь на позитивных тенденциях в наших контактах, а не создаём союза в борьбе с кем‑то, это первый тезис.
Второй такой. Я думаю, что он тоже будет понят и вами, и вашими слушателями, и зрителями: Россия и Иран — соседи, мы не можем не учитывать этого фактора.
Третий. Иран — крупная региональная держава. Это древняя нация со своей древней, глубокой культурой. И если мы хотим выстраивать с кем‑то хорошие отношения — а я исхожу из того, что все страны региона хотят друг с другом иметь хорошие отношения, никто же не стремится к конфронтации и, не дай бог, к каким‑то столкновениям, никто не стремится. Я знаю, что и в Саудовской Аравии никто этого не хочет, и в Эмиратах никто этого не хочет, — но если мы хотим позитивной повестки дня, то мы должны исходить из того, что мы признаём законные интересы наших партнёров. Хочу именно это подчеркнуть. Я сейчас не перечисляю, что законно, что незаконно, но у такой крупной державы, как Иран, которая тысячелетия находится на этой территории (иранцы, персы, здесь жили веками), не может не быть своих интересов, и к ним нужно относиться с уважением.
Понятно, что законно, что незаконно, где законные интересы, а где они переходят какие‑то границы — это, конечно, предмет обсуждения. Но для того чтобы понять друг друга, для того чтобы разобраться в этих нюансах, тонкостях и проблемных вопросах, нужно вести диалог. Без диалога невозможно решить вообще ни одной проблемы. Поэтому я представляю себе, что могу разделять озабоченности и Арабских Эмиратов, и Саудовской Аравии, но решить вопросы между двумя государствами могут только сами эти государства.
Что касается России, то мы будем делать всё для того, чтобы создать для такой позитивной динамики необходимые условия. Мне думается, то обстоятельство, что у России добрые отношенияс Ираном и очень хорошие отношения с нашими арабскими друзьями... С Саудовской Аравией при Советском Союзе не было высокого уровня отношений, но с арабским миром были отличные, практически со всем. Со всем арабским миром были ещё у Советского Союза просто очень хорошие отношения. Поэтому мы сейчас уже не возвращаемся, а вернулись к этому качеству отношений. Если мы будем использовать наши добрые отношения и с Ираном, и с арабским миром, с Саудовской Аравией, с ОАЭ, мне кажется, мы можем найти нечто, что может составить общий интерес.
Я говорил о нашей позитивной работе в Сирии. Да, мы — Турция, Иран, Россия — очень активно в рамках этой тройки работаем и добиваемся результатов. Но без поддержки Саудовской Аравии это было бы абсолютно невозможным, все же отдают себе в этом отчёт. Без соответствующего сопровождения со стороны Арабских Эмиратов — тоже. Поэтому есть же нечто такое, что, несмотря на острые противоречия, заставляет нас всех объединять усилия для достижения общей цели. Надо найти эти цели и работать над ними совместно. Это создаст условия для нормализации отношений в регионе между странами.
— Что касается Ирана, господин президент, сегодня говорят о необходимости возрождения переговоров в рамках «пять плюс один». И сейчас все говорят о том, что необходимо привязать этот договор к баллистической ракетной программе. Какова позиция Российской Федерации касательно возрождения этого формата, для того чтобы, возможно, моделировать соглашение и внести в него другие вопросы?
— Есть договор СВПД так называемый, Договор об иранской ядерной программе, о соответствующих ограничениях. Иран взял на себя определённые обязательства. Давайте говорить откровенно, иначе разговор будет неинтересным, он будет постным. Есть противоречия, о которых вы сейчас только упомянули, у стран региона. Есть противоречия между Ираном и Израилем, Ираном и Соединёнными Штатами. Я исхожу из того, что нужно стремиться к разрешению этих противоречий, искать выходы из этих сложных ситуаций. Но если мы исходим из того, что есть между странами региона противоречия с Ираном, то кто может быть судьёй в решении вопроса, выполняет Иран свои обязательства в рамках СВПД или нет. Судья должен быть нейтральный, правда? Первое. Профессиональный — второе. И признанный международным сообществом — третье. И такой судья есть — это МАГАТЭ, Международное агентство по атомной энергии. И оно публично, не стесняясь, прямо говорит о том, что Иран полностью выполняет все свои обязательства.
Это просто не очень продуктивно (я уже не говорю про то, что это нечестно) — предъявлять к Ирану претензии по поводу того, чего он не делает. Это не очень продуктивно, потому что, когда любой человек или любая страна сталкивается с такой несправедливостью, он начинает вести себя по‑другому, а не так, как записано на бумажках.
Если в отношении него не выполняются обязательства, почему он должен выполнять? Тем не менее моё мнение заключается в том, что лучше бы Иран придерживался буквы и духа этого соглашения. Но это уже другой вопрос.
Что касается ракетной программы, об этом, наверное, тоже можно и нужно говорить. Думаю, что и представители ислама это тоже поймут, в России есть такое выражение: не надо путать божий дар с яичницей. Это разные темы. Ракетная программа — одно, ядерная программа — это другое. Это не значит, что по этой теме не надо говорить, тем более если она вызывает озабоченности. Конечно, надо, но просто не нужно смешивать одно с другим, чтобы не убить на корню то достижение, которое уже было сделано.
Поэтому я считаю, что да, такой разговор возможен, но это не должно вести к тому, чтобы уничтожать уже достигнутые результаты по первой важнейшей теме — ограничению ядерной активности самого Ирана.
— Позвольте и мне задать вопрос по этой проблематике, а именно о безопасности в зоне Персидского залива. Действительно, в последнее время много драматических событий произошло в этом регионе. Это и задержание танкеров, и ракетно‑бомбовые удары по НПЗ Saudi Aramco, и агрессия, которая продолжается в районе Йемена. И применительно к последним ударам по Aramco мы видим, что они оказали действительно огромное влияние на настроение в регионе.
С вашей точки зрения, как все эти серьёзные события отразятся на сотрудничестве в рамках соглашения ОПЕК+? Пока мы не услышали чёткой позиции от стран региона относительно предложения Российской Федерации по стратегии коллективной безопасности в этом регионе, в этой зоне.
Как вы будете продвигать инициативу по коллективной безопасности? Считаете ли вы, что она увидит свет?
— Это вопросы, связанные между собой, которые вы сейчас сформулировали, но это всё‑таки не одно и то же. Наше сотрудничество в рамках ОПЕК+ — это одна история, а вопросы безопасности, стабильности в регионе и наши предложения по поводу того, как её обеспечить, — всё‑таки немножко другая.
Что касается первого, то если кто‑то думает, что подобные акции, такие как захват танкеров, удары по нефтяной инфраструктуре, как‑то повлияют на сотрудничество России и наших арабских друзей — Саудовской Аравии, Арабских Эмиратов, как‑то повлияют или будут разрушать наше взаимодействие в направлении ОПЕК+, то они все глубоко заблуждаются. Напротив, это нас будет только сплачивать. Потому что наша цель — стабилизировать ситуацию на мировых рынках энергоносителей. Но как техническая задача — понизить объём резервов, запасов в мире до разумных с тем, чтобы эти запасы не давили на цену.
Кстати говоря, всё, что сделано (а сделано немало положительного), было сделано в интересах не только производителей, но и потребителей, потому что и те, и другие заинтересованы не столько в высокой цене, сколько в стабильности на мировом рынке. Всё это было сделано, прямо скажу, при лидерстве наследного принца бен Сальмана. Во многом это его были инициативы, мы это поддержали и видим, что мы поступили правильно.
Всё, что дестабилизирует рынок, должно встречать нашу ответную реакцию. Мы, безусловно, будем работать с Саудовской Аравией и с другими нашими партнёрами и друзьями в арабском мире с тем, чтобы нивелировать, свести к нулю попытки дестабилизации на рынке.
Теперь что касается инициативы нашей по стабилизации ситуации в зоне Персидского залива. Да, вы знаете, мы некоторое время назад выступили с такой инициативой — создать некую такую организацию из стран региона, добавить туда заинтересованные государства (и Соединённые Штаты, и Евросоюз, и так далее) с тем, чтобы была площадка для обсуждения кризисных ситуаций и наиболее острых вопросов. Кто‑то поддерживает эту инициативу, а кто‑то считает её преждевременной, кстати говоря, исходя из острых противоречий между странами региона. На мой взгляд, всё‑таки как раз исходя из этого обстоятельства — из‑за наличия острых противоречий, — было бы правильным создать такую площадку, чтобы люди могли хотя бы встретиться между собой. Вы знаете, иногда важным является даже не сам факт переговоров, а рукопожатие. Это уже имеет значение.
— Можно ли рассчитывать на роль Российской Федерации как возможного посредника между исламской республикой и Саудовской Аравией или в целом для того, чтобы разрешить острые кризисы Персидского залива?
— Роль посредника не самая благодарная. Я думаю, что наши партнёры ни в Иране, ни в Саудовской Аравии не нуждаются в посредничестве.
Поскольку у нас очень добрые отношения со всеми странами региона — и с иранцами, и с арабским миром, в страновом отношении с Саудовской Аравией, с Арабскими Эмиратами в данном случае, — то, конечно, мы могли бы доносить какую‑то позицию от них до ушей других. Но я же знаю, лично знаю лидеров этих стран: они не нуждаются в советах и посредничестве. С ними можно только говорить по дружбе, как друг формулировать какие‑то идеи. Я знаю, что, будучи умными людьми, они прислушиваются, анализируют то, что им говорят. В этом смысле мы могли бы сыграть какую‑то позитивную роль.
— Господин президент, также хотелось бы поговорить искренне. Сейчас вы говорите, что пока рано обвинять Иран в том, что он нанёс эти удары. У вас также была встреча недавно с президентом Рухани. Получили ли вы от него какие‑либо заверения, что Иран никоим образом не связан с этими атаками и что в принципе Иран никоим образом не участвовал в этих нападениях?
— Да, он так и сказал, что Иран не имеет к этому никакого отношения. Мы встречались совсем недавно на полях международного мероприятия, это Евразийский экономический союз, который мы создали с некоторыми странами бывшего Советского Союза. Несколько месяцев назад с Ираном было подписано соответствующее соглашение о зоне свободной торговли — этой организацией и Ираном, — временное соглашение. Мы, кстати говоря, подписали такое же соглашение о зоне свободной торговли с Сингапуром, с Вьетнамом. Сейчас на повестке дня, кстати говоря, тоже работаем в этом плане с Израилем, с Египтом. Отношения этой организации складываются позитивно со многими странами мира. Иран тоже подключается к этой работе, мы с ним встречались совсем недавно на полях работы этой организации в Ереване и говорили на эту тему.
— Безусловно, Россия играет свою роль в событиях в Персидском заливе. У ваших спецслужб есть серьёзный потенциал. Ведь Российская Федерация не может не знать, что действительно произошло в ходе тех атак на НПЗ.
— Представьте себе, не знаем. Я сразу же на следующий день поинтересовался и у руководителей Службы внешней разведки, и у Министерства обороны. Нет, мы не знаем. Я сейчас не буду комментировать, кто должен был бы это знать, чтобы никого не обидеть, но у нас нет никакой достоверной информации по этому вопросу.
— Вы недавно объявили, что приостанавливаются масштабные военные действия в Сирии, и сейчас мы действительно преисполнены надеждой на политическое урегулирование. Вы об этом говорили на валдайском мероприятии. Вы говорили, что Сирия действительно может стать настоящим примером того, как надо решать подобного рода конфликты.
Считаете ли вы, что можно говорить о каком‑либо политическом урегулировании, пока на территории государства Сирия присутствуют другие страны — это США, Россия, Турция, Иран? Всё‑таки в условиях этого нестабильного пространства можно ли надеяться на какую‑либо стабильность в Сирии?
— Надеяться нужно. Надежда умирает последней. Я не могу с вами не согласиться только в том, что все, кто находится на территории любого государства, в данном случае Сирийской Арабской Республики, нелегитимно, должны покинуть эту территорию. Это касается вообще всех государств. Если будущее руководство, легитимное руководство Сирии скажет, что оно не нуждается больше в присутствии российских Вооружённых сил, это касается и Российской Федерации тоже, разумеется. На сегодняшний день мы этот вопрос абсолютно открыто обсуждаем со всеми нашими партнёрами: и с иранскими партнёрами, и с турецкими, неоднократно говорили об этом и американским нашим партнёрам. И так же, как сейчас я вам скажу, я говорил открыто своим коллегам: территория Сирии должна быть освобождена от иностранного военного присутствия и территориальная целостность Сирийской Арабской Республики должна быть полностью восстановлена.
— Есть ли у вас представление о том, каким станет политическое будущее Сирии и какую роль в этом будущем будет играть Россия?
— Вы знаете, на этот вопрос (а это самый сложный вопрос) могут ответить только сами сирийцы. Я надеюсь, что не с помощью оружия, не с помощью вооружённого противостояния, не с помощью братоубийственной войны, а в ходе переговоров между собой, в данном случае, как я уже говорил, в Женеве. И первый этап, безусловно, — это работа над основным законом страны, над Конституцией: или с поправками, либо с новой Конституцией. Но, без всякого сомнения, интересы всех этнических, религиозных групп должны быть гарантированы. Люди должны понимать, что они живут в своей собственной стране, надёжно пользуются защитой этой страны и её законами. Это касается и суннитов, и шиитов, и алавитов, это касается христиан. Ведь Сирия всегда была многоконфессиональным государством и могла бы этим гордиться. Только люди, лишённые здравого рассудка, могли начать такую кампанию массовых убийств, как это делали террористические элементы в Сирии.
Но, повторяю, это будет непростой процесс, сложный, но, на мой взгляд, он возможен. И знаете, что меня заставляет думать в позитивном ключе? На сегодняшний день многие возвращаются же к своим родным очагам. Речь идёт о тысячах людей. И из‑за границы возвращаются, и с других территорий Сирии возвращаются домой, к своим родным местам, родным очагам. Это верный признак того, что люди доверяют той ситуации, которая сложилась на сегодняшний день, доверяют гарантиям государства, доверяют тем странам‑гарантам, которые там присутствуют.
Мне очень приятно отметить, что очень позитивно и с большим доверием сирийцы относятся к российским военнослужащим, к нашей военной полиции. Военная полиция, которая несёт там свою службу, делает это достойно, в значительной степени сформирована из выходцев с Северного Кавказа. Они все исповедуют ислам. И местные жители (у меня есть конкретные примеры) просто идут к ним за защитой. Мне это очень приятно отметить.
Но, конечно, в конечном итоге для того, чтобы ситуация стала стабильной и была рассчитана на длительную перспективу, люди должны договориться между собой. Всегда даже самый плохой мир лучше, чем хорошая война.
— Теперь давайте уйдём на время из Ближневосточного региона и Персидского залива. Вы регулярно говорите, что российско-американские отношения должны улучшаться, потому что в противном случае, если возникнет какая‑нибудь поломка, если можно так выразиться, в этих отношениях, это действительно создаст неблагоприятную обстановку во всём мире. Есть ли у вас какие‑либо надежды на то, что действительно мы можем увидеть шаги по пути улучшения двусторонних отношений, глядя на сообщения в Twitter Дональда Трампа? Вы же наверняка следите за тем, что заявляет американский президент.
— Извините, у меня самого нет никакого Twitter, я не слежу за этим. Конечно, время от времени мои сотрудники сообщают. Мнение президента Соединённых Штатов всегда важно, всегда имеет значение для очень многих, для мира в целом. Но я сам не читаю.
— Предположим, президент США Дональд Трамп всё‑таки переизберётся в следующем году. Считаете ли вы, что в ходе следующего президентства он всё же будет более перспективным и более смелым в вопросе реальной разрядки отношений с Москвой? И будет ли готова Москва возобновить диалог?
— Вы, извините, в Russia Today работаете?
Благодаря таким, как вы, Россию будут обвинять в том, что мы вмешиваемся в выборы, потому что вы сейчас допустили переизбрание Трампа. Скажут: ага, это уже элемент вмешательства со стороны России в предвыборную кампанию.
А если говорить серьёзно, то мы знаем, все знаем, что и как говорит президент Соединённых Штатов господин Трамп по поводу российско-американских отношений. Мы знаем, что и в ходе предвыборной кампании, ещё предыдущей, он высказывался за нормализацию. Но, к сожалению, до сих пор этого не сделано. Но мы не в претензии, потому что мы видим, что происходит во внутриполитической жизни Соединённых Штатов. И внутриполитическая повестка не позволяет действующему президенту предпринять шаги по кардинальному улучшению российско-американских отношений.
Мы в любом случае будем работать с любой администрацией настолько, насколько она сама этого захочет. Но нас не может, конечно, не беспокоить ситуация, связанная с международной стратегической стабильностью и безопасностью. Вот это очевидная вещь.
В 2002 году — и Трамп здесь ни при чём — Соединённые Штаты вышли из Договора по противоракетной обороне, который, хочу ещё раз это подчеркнуть, являлся краеугольным камнем всей системы стратегической безопасности в мире, потому что он ограничивал возможности создания противоракетной обороны для обоих государств. То есть смысл‑то в чём? В том, чтобы ни у одной из сторон не возникало иллюзий, что она может победить в ядерной войне. В этом весь смысл. Они вышли из этого договора, стараясь обеспечить себе явные стратегические преимущества, полагая, что у них такой «зонтик» будет, а у России не будет и, таким образом, Россия будет очень уязвима, а Соединённые Штаты, их территория, при этом получат прикрытие в виде системы противоракетной обороны.
Я тогда уже сказал нашим американским коллегам, что мы ещё не знаем, как будет работать эта система, и тратить десятки миллиардов на неё не будем. Но мы должны будем сохранять стратегический баланс. Это означает, что мы будем работать над такими ударными комплексами, которые, безусловно, преодолеют любую систему ПРО. И мы это сделали, сейчас это уже очевидно. Потому что система ПРО работает против баллистических ракет, то есть ракет, летящих по баллистической траектории, а мы, кроме того, что их усовершенствовали многократно, ещё и создали другое оружие, которого пока в мире ни у кого нет. Это ракетные комплексы, которые летят не по баллистической траектории, а по настильной траектории, но с гиперзвуковой скоростью. Гиперзвукового оружия пока тоже ни у кого нет. Но появится, конечно. В ведущих армиях мира рано или поздно, безусловно, появится. Ну и у нас к этому времени тоже кое‑что появится. Я уже знаю, над чем наши учёные, конструкторы и инженеры работают. К сожалению, всё это привело так или иначе к определённой гонке вооружений. Это уже состоявшийся факт. К сожалению, это так.
Совсем недавно США вышли из Договора по ограничению ракет средней и меньшей дальности (ДРСМД). Тоже, на мой взгляд, ошибочный шаг, можно было бы и по‑другому выстроить. На самом деле озабоченности США мне, кстати, понятны. Я с пониманием отношусь.
Другие страны развивают эти виды вооружения, а Россия и США сами себя ограничили в этом. Но всё‑таки ломать договор, на мой взгляд, не стоило бы, возможны были и другие варианты развития ситуации.
Теперь у нас остался практически последний инструмент ограничения гонки вооружений, такой уже серьёзной гонки вооружений, — это договор СНВ‑III. Это Договор об ограничении стратегических наступательных вооружений, то есть весь комплекс, вся триада стратегического оружия: боевые комплексы ракет наземного, морского и воздушного базирования. Он заканчивается в 2021 году. Для того чтобы он был продлён, работать надо прямо сейчас. Мы сделали эти предложения, они на столе у американской администрации. Ответа нет. Мы так понимаем, что они пока не определились, нужно продлять этот договор, как они считают, или не нужно. Но если и он будет ликвидирован, то в мире вообще ничего не останется с точки зрения ограничения наступательных вооружений, и это плохо. Уже другая будет ситуация в мире. Она станет, безусловно, более опасной, и мир станет более опасным и менее предсказуемым, чем тот, в котором мы живём сейчас.
— Давайте вернёмся к проблеме разоружения. Считаете ли вы, господин президент, что новая гонка вооружений действительно может вернуть нас, перезагрузить в обстановку второй холодной войны?
— Не хотелось бы. Во всяком случае, Россию это затронет в наименьшей степени, потому что, как я уже сказал, перспективные виды вооружений, абсолютно эксклюзивные, которых в мире пока нет ни у кого, у нас есть. Мы уже свой путь в известной степени в этом смысле прошли. Теперь мы думаем над перспективами, работаем спокойно.
И что ещё важно — важны расходы на оборону. Я, наверное, не открою для вас никакого секрета, а может быть, удивлю, не знаю, но Россия занимает седьмое место по расходам. Саудовская Аравия — третье после США, которые тратят 716, по‑моему, миллиардов и запросили на следующий год уже 750; после Китая — там где‑то 177 с небольшим миллиардов; потом Саудовская Аравия — сколько там, я не знаю, 59, по‑моему; потом Великобритания, Франция; потом Япония — 48,1 миллиарда, по имеющимся у меня данным; а потом только Россия — на седьмом месте (48 миллиардов). И при этом у нас есть оружие, которого нет в мире.
Это результат чего? Целенаправленной работы на важнейших направлениях, надо отдать должное нашим специалистам, умения определить эти направления, сконцентрировать ресурсы, это наличие школ: и научных школ, производственных школ, базовых знаний, компетенций.
Гонка вооружений — это плохо, и ничего хорошего для мира она не сулит. Но мы в непомерные для нас бюджетные расходы втягиваться не будем.
— Несмотря на это, НАТО, Североатлантический союз, начал продвигаться далее. Не чувствуете ли вы угрозу в этом продвижении к вашим границам? И как будете реагировать на это?
— Чувствуем, конечно. Мы всегда это чувствовали, всегда об этом говорили. А нам всё время отвечали: «Вы не бойтесь, это не против вас, и ничего здесь страшного нет, потому что НАТО трансформируется, это уже совсем не военная организация, она не агрессивный характер носит и так далее». Но Устав НАТО никто не менял. Там есть статья, которая говорит (не помню, пятая, что ли, или какая, могу ошибиться) о военной поддержке членов своей организации и так далее. Это военный блок. И конечно, когда инфраструктура военного блока приближается к нашим границам, никакой радости это у нас не вызывает.
Фокус ведь ещё в чём заключается? В том, что НАТО — это просто инструмент внешней политики США, я думаю, что уже ни у кого сомнений не возникает. Об этом в Европе говорят. Посмотрите, что говорит президент Франции. Мне даже ничего здесь и придумывать не нужно. А какой фокус мы ещё наблюдаем? Страны входят в НАТО, а потом их почти никто не спрашивает, когда размещают у них определённые виды вооружений. Так появились элементы системы противоракетной обороны в Румынии. Сейчас будут скоро в Польше. Это совсем близко от наших границ.
Это, конечно, представляет для нас угрозу, потому что это попытка нивелировать наш стратегический ядерный потенциал. Она обречена на неудачу, эта попытка, это уже очевидно. Я думаю, что и для специалистов уже очевидно. Просто имея на вооружении такие комплексы, о которых я уже говорил, они для нас угрозы (не будут говорить, что они собой представляют) уже не представляют. Но всё равно ничего хорошего здесь нет. Поэтому да, мы чувствуем, что это деструктивная деятельность, она нагнетает обстановку, и ничего хорошего в этом нет.
— Господин президент, другое досье, которое было раньше очень актуальным, а именно палестино-израильское примирение. Россия и Советский Союз играли важную роль в решении этой проблемы — Мадридская конференция, например. Сейчас мы не видим большой активности России в этом досье, тогда как Соединённые Штаты торжественно заявляют о так называемой сделке века, в то время как израильское правительство продолжает свою произвольную деспотичную политику. Но где Россия в решении этих основополагающих для Ближнего Востока проблем?
— Ведь это зависит не от нас, не от нашей активности. Это зависит от желания всех участников этого процесса видеть кого‑то в этом процессе или не видеть.
У нас, кстати говоря, и с Израилем очень добрые отношения. Почти 1,5 млн человек израильских граждан — это выходцы из бывшего Советского Союза. Это почти русскоговорящая страна. Там куда ни придёшь, в магазин, — все по‑русски говорят. Поэтому нам небезразлично, что там происходит. Но у нас есть принципиальная позиция по палестинскому урегулированию. Мы строго придерживаемся всех решений Организации Объединённых Наций и считаем, что они должны быть выполнены.
Что касается «сделки века», мы поддержим любую сделку, которая ведёт к миру. Но нам нужно понять, что это такое. Ведь пока детали этих предложений в рамках так называемой сделки века не ясны — Соединённые Штаты их так и не представили общественности (мировой и своей собственной страны), Ближнему Востоку, Палестине.
Мы исходим из необходимости реализовать план двух государств и создать палестинское государство. Мы предложили в своё время провести прямые контакты в Москве между премьер‑министром Израиля и руководством палестинской администрации, но они, к сожалению, не состоялись. Мы делаем всё — провели несколько сессий, несколько встреч между различными группами Палестины. Мы считаем, что очень важным фактором было бы восстановление палестинского единства, потому что выступать с разных позиций — это ослабляет общепалестинскую позицию.
Мы работаем. Это не значит, что мы вышли из этого процесса совершенно и нас это не интересует. Нас это очень интересует, и прежде всего потому, что, мы полагаем, израильско‑палестинский конфликт является ключом к решению очень многих проблем региона. И до тех пор, пока он не решён, это в том числе источник радикализма и терроризма. Потому что, когда люди чувствуют, что у них нет возможности легальными способами защитить свои права, они берутся за оружие. И в этом смысле, мне кажется, в окончательном решении, в долгосрочном решении этой проблемы заинтересована не только Палестина, но и израильский народ.
— Господин президент, кажется, что у нас заканчивается время. Безусловно, мы не хотим обделять наших коллег.
Вы отзывались о Мухаммеде бен Сальмане, наследном принце, достаточно позитивно. Создаётся впечатление, что вы поддерживаете какие‑то хорошие, близкие отношения с этим человеком. Рассчитываете ли вы на позитивную роль, которую может сам Мухаммед бен Сальман сыграть в развитии связей между Россией и Саудовской Аравией и в целом в ближневосточной повестке?
— Так он и играет, он уже сейчас выполняет эту роль, и достаточно успешно. У нас с ним действительно очень добрые личные отношения. Он является инициатором многих наших начинаний, и эти инициативы двигаются, живут, реализуются. Я уже говорил, ОПЕК+ — это же его инициатива была работать с нами в таком ключе. Это же он поддержал создание платформы наших инвестфондов и на 2 миллиарда уже проинвестировал. Это же он ставит вопрос о расширении нашего сотрудничества в сфере военно‑технического взаимодействия, и у нас складывается уже хороший пакет совместных мероприятий по этому направлению. Поэтому это уже есть, это уже происходит. Надеюсь, что и в дальнейшем мы будем расширять наше взаимодействие.
Что касается роли Саудовской Аравии в регионе — конечно, Саудовская Аравия одна из ключевых стран региона, безусловно. Она оказывает воздействие в силу своих возможностей и масштаба деятельности в сфере энергетики. Саудовскую Аравию можно вполне считать не только региональным, но мировым игроком. Она оказывает воздействие на мировой энергетический рынок и в этом смысле на всю мировую энергетику.
Поэтому для нас взаимодействие с Саудовской Аравией, с королём и с принцем бен Сальманом очень важно, и мы будем развивать эти отношения дальше.
— Перед тем как сюда приехать, мы провели опрос общественного мнения на сайте нашего телеканала RT Arabic. Действительно, огромное количество людей откликнулись. Мы задали простой вопрос: «Если вы встретитесь с президентом России, о чём хотели бы спросить Владимира Путина?» Безусловно, мы собрали самые популярные, не будем сейчас их все перечислять. Но один из наиболее актуальных вопросов, которые мы получили, интересующий арабских слушателей, — волнение по поводу отношений России с арабским миром, когда вы уже не будете президентом этого государства. Они боятся того, как изменятся отношения между Россией и арабским миром. Ваш наследник, который когда‑либо появится, — как он будет решать этот вопрос?
— Дело не в фамилии руководителя России, дело в наших национальных интересах. Национальные интересы России, русского и других народов Российской Федерации диктуют необходимость развития отношений с арабским миром. Арабский мир всегда привлекал Россию своей загадочностью, своей культурой, своими возможностями и потенциалом. У меня нет никаких сомнений в том, что Россия будет развивать отношения с арабским миром ещё более высокими темпами в ближайшие годы.
— Сейчас, безусловно,мы все следим за развитием событий как в России, так и в арабском мире, видим «арабскую весну». Действительно, мы наблюдаем, с какой огромной скоростью изменяется ситуация сейчас в Судане, Алжире, по тунисским выборам. Видите ли вы положительные индикаторы и, по сути, вхождение региона сейчас в новую фазу, новый период, который будет увенчан какой‑либо стабильностью Ближнего Востока?
— Конечно, нельзя сказать, что сейчас регион находится в стабильном состоянии. Мы это всё прекрасно понимаем, мы видим сейчас своими глазами. Но всё проходит. Я надеюсь, что и это когда‑то пройдёт. Само по себе это небыстро закончится, если всё отправить по волнам, что называется, и не предпринимать попыток нормализовать ситуацию. Россия всё будет делать для того, чтобы эта нормализация наступила, и наступила как можно быстрее.
Мы не считаем, что мы откуда‑то с небес можем и должны руководить ситуацией. Я уже говорил, что у нас очень много друзей в арабском мире. Кстати говоря, и Сирию уже пора, мне кажется, вернуть в семью арабских народов, вернуть её в Лигу арабских государств. Мы будем делать всё для того, чтобы ситуация нормализовалась, будем помогать нашим друзьям. Но, конечно, в конечном итоге скорость изменений в ситуации к лучшему зависит именно от тех людей, которые несут ответственность за ситуацию в той или иной стране. Я уверен, что стабилизация неизбежна, и желаю, чтобы это произошло как можно быстрее.
Видео интервью с Владимиром Путиным вы можете посмотреть на сайте RTД.
*«Исламское государство» (ИГ, ИГИЛ) — организация признана террористической по решению Верховного суда РФ от 29.12.2014.