— В конце ноября 2013 года в Киеве начался антиправительственный «майдан». Вы к тому времени больше 15 лет участвовали в пророссийском общественном движении в Крыму. Вы сразу поняли, что крымчанам надо готовиться отстаивать свою позицию насчёт будущего региона, или были мысли, что из столицы это движение до вас не дойдёт?
— Когда мы увидели, что опять пошёл «майдан», мы, естественно, сообразили, что сейчас будут бить русских, потому что и у меня, и у товарищей уже был такой опыт. В частности, в 2004 году в Армянске мы не дали въехать в Крым «оранжевому» «автопоезду дружбы», который пытался заехать на полуостров с американскими флагами.
В 2013 году я возглавлял партию «Русское единство» (лидером партии тогда был нынешний глава Крыма Сергей Аксёнов. — RT). И ещё с осени того года мы узнали, что с Киева в Керчь стали приезжать те, которые хотели здесь делать «майдан». Это были люди из партий «УДАР» [Виталия] Кличко, «Свобода» [Олега] Тягнибока, «Батькивщина» [Юлии] Тимошенко. Хотя поначалу внешне, для обывателей, в Керчи всё было очень спокойно. Единственное — власти начали более активную украинизацию.
— В чём это проявлялось?
— Очень активно стали продвигать украинский язык, а русский — убирать. Например, в кинотеатрах начали показывать фильмы только на украинском, причём даже без русских субтитров, хотя многие жители города не понимали по-украински. В школах ввели изучение украинского языка как обязательного, а раньше мы, крымчане, могли написать добровольный отказ для своих детей от этих занятий.
— Был какой-то переломный момент в «майданном» движении, когда вы поняли, что надо собирать людей и готовить их к народной обороне Крыма?
— Да, когда в Киеве стали бить «Беркут» (с 18 по 20 февраля во время уличных боёв в Киеве были убиты 13 бойцов спецподразделения «Беркут». Эти убийства спровоцировали ожесточённые уличные бои в городе. — RT). Тогда стало понятно, что придётся браться за оружие.
— То есть в феврале 2014 года вы морально готовились к гражданской войне?
— Да. Мы готовились партизанить в Крыму. Внутренне ожидали, что может начаться примерно то же, что позднее стало с Донецком и Луганском, когда они заявили об отделении.
— Кто первым вошёл в отряды самообороны, которые вы стали создавать в Керчи?
— Сначала это были просто члены партии и крымской русской общины, с которой мы всегда поддерживали связи. Первые отряды самообороны в городе насчитывали около 500 человек. Причём туда входили не только молодые мужчины — приходили и девушки, и пожилые люди.
«Мы не знали, поддержит ли нас Москва»
— 23 февраля, после народного митинга, вы пришли к зданию горадминистрации и водрузили российский флаг вместо украинского. Вы с соратниками заранее готовились к этому?
— Нет, мы вообще не планировали ничего подобного. В тот день митинг организовала местная коммунистическая партия и пригласила нас тоже. Во время выступления организаторы стали говорить про налоги, ЖКХ, какое-то благоустройство города, но нам с соратниками быстро стало понятно, что люди хотят не об этом услышать, и мы перехватили инициативу.
Когда мы в микрофон стали говорить, что Крыму пора вернуться в Россию, мы сразу увидели реакцию народа. Все стали скандировать, что «Крым с Россией». И вот тут мы поняли, что только что заявили о переходе полуострова к другой стране, то есть фактически начали революцию. А вскоре прозвучал призыв от моего товарища: «Давайте повесим триколор на администрацию».
— Что было потом?
— Мы двинулись всей толпой к администрации. Сорвали украинский флаг, ребята встали друг другу на плечи и с помощью лески от удочки и скотча закрепили российский триколор. Потом его ещё охраняли, чтобы никто не сорвал.
— Один из ваших соратников, вспоминая об этих событиях, сказал, что предводители самообороны — это своего рода фанатики русского мира. Вы с этим определением согласны?
— Можно, наверное, и так сказать, но это слово обычно воспринимают негативно. Я бы предпочёл «патриот России». Я и тогда, и сейчас считаю себя русским человеком, который случайно получил украинский трезубец на паспорт. Вся моя семья из России, я русский человек — и вдруг в 1990-е годы мне дают почему-то украинский паспорт. Вот так я это всё воспринимал.
— Почему ни вас, ни других соратников по партии не арестовали сразу же после этого митинга?
— Буквально через час после того, как мы водрузили флаг, меня вызвал к себе начальник городской милиции Николай Ткаченко (после присоединения Крыма к России остался на посту главы УМВД РФ по городу. — RT). Сказал, что ему уже позвонили из Киева, приказали меня и других лидеров митинга задержать.
Я говорю: «300 человек во дворе ждут, когда я выйду, они очень удивятся, если вы меня арестуете». Николай Николаевич сразу сказал, что понимает: скоро в городе что-то будет и он, с одной стороны, получил приказ, а с другой — не может пойти против собственного народа. В итоге мы с ним договорились, что милиция как можно дольше сохраняет нейтралитет и нас не трогает.
— Как вы думаете, почему керченская милиция встала на сторону народа и ослушалась приказа из Киева?
— Я думаю, сыграло роль то, что милиция у нас вся была местная. Сам Николай Николаевич много лет прожил в Керчи. Как он сказал, идти против своих же людей мало кто хотел. Были отдельные правоохранители, кто поддержал Киев, но они просто тихо собрались и уехали.
Более того, по просьбе Аксёнова я тогда разговаривал с начальником военной части в городе. Он сказал, что всех своих людей будет держать в части и никого внутрь тоже не пустит. То есть они заняли выжидательную позицию, чтобы дать власти в Крыму установиться. И он сам, и многие его подчинённые были готовы дождаться прихода России и поступить на службу в РФ. Так и получилось позже.
— Когда вы собирали тероборону и водружали российский флаг, вы надеялись на поддержку России?
— Честно скажу: мы ничего не знали о том, поддержит ли нас Москва. Может быть, глава нашей партии уже тогда вёл какие-то переговоры наверху о поддержке, но нам об этом не было известно ничего. У нас из центра [партии] был один приказ: следить за порядком в городе.
— Расскажите, чем народное ополчение занималось в эти переходные дни в Керчи? Сколько человек в итоге примкнуло к отрядам самообороны?
— Мы вместе следили за общественным порядком в самом городе и дежурили на блокпостах на въездах в Керчь. Мобильную связь тогда уже начали глушить, поэтому вся эта организация работы была осложнена.
К 20-м числам февраля у нас в ополчении были 4 тыс. человек. Из них около 700 бойцов, то есть тех, кто охранял город на подступах. Остальные патрулировали улицы, а ещё были те, кто кормил, одевал и лечил парней.
«Все в городе ждали их как спасения»
— В конце февраля в Крыму появились российские военнослужащие. Вы помните, как они зашли в Керчь и что вы сами испытали, когда узнали, что Россия поддержит решение крымчан отделиться от Украины?
— Это было феерическое ощущение. Мне трудно передать словами, что я и другие тогда испытывали. Жители города просто стояли на улицах и смотрели, как мимо едет военная техника без опознавательных знаков. И казалось бы, надо испугаться — военные люди с автоматами, БТР, но, наоборот, появилось чувство безопасности. Все понимали, что происходит: новости о том, что это за ребята, быстро расползались по городу.
— Вы вместе с товарищами даже организовали акцию и встречали «вежливых людей» с цветами. Как эта идея появилась и для чего?
— После того как они зашли в Крым, в интернете стали появляться утки от Киева, что российские войска якобы оккупировали Крым. И Украина, естественно, стала пиарить эту идею: «Смотрите, бедные-несчастные жители полуострова!» Мы быстро среагировали, поехали на рынок и купили там кучу гвоздик и других цветов. Точнее, мы хотели купить, но, когда продавцы узнавали, кому мы эти цветы будем дарить, они отдавали их даром!
Мы стали раздавать эти цветы российским военным. При этом позвали местных журналистов, чтобы они осветили акцию. Сделали это, чтобы показать миру, как на самом деле в Крыму встречали военных из России. Кто же с цветами встречает оккупантов, говорит им слова благодарности? Все в городе ждали их просто как спасения. Сами военнослужащие, кстати, были ошарашены таким приёмом, они не ожидали.
— Как долго ещё функционировало народное ополчение после этого?
— В день захода российских военных у нас на блокпостах забрали оружие и сказали: «Ребят, идите домой и не безобразничайте». Но ещё какое-то время мы помогали с охраной порядка в самом городе и на избирательных пунктах. 17 марта, когда уже шёл референдум, мы с соратниками пришли на центральную площадь в городе, вместе отпраздновали победу, пообнимались и официально распустили ополчение.
— День воссоединения Крыма с Россией отмечают 18 марта. Вы тоже празднуете в этот день или для вас другая дата стала памятной?
— В этот день, конечно, празднуем. Но у нас в Крыму ещё отмечают 23 февраля — день создания народного ополчения. Мы обязательно собираемся старым составом, общаемся. Многие ребята из керченского ополчения — больше половины моих соратников — после начала спецоперации ушли добровольцами на фронт. У нас тут в военкомат очередь стояла. Один из погибших — мой близкий друг и соратник Фёдор Федосеев. У него остались жена и двое детей. В городе ему установили мемориальную доску.
— Чем вы сами занимаетесь сейчас?
— После начала СВО вновь вступил в городскую самооборону, чтобы в городе были готовые люди, которые не побоятся взять оружие в случае чего. Кроме того, я депутат горсовета. Это общественная должность. А зарабатывал я на должности начальника службы безопасности.
— Вы говорили, что у вас не осталось ни одной личной фотографии с «крымской весны». Почему? Неужели не хотелось запечатлеть те исторические события?
— На митингах и на шествиях как-то было не до фотографий. Ну и в ополчении тоже предпочитали не делать снимков. «Русская весна» уже прошла, надо теперь дальше двигаться.