Католическая Франция скорбит, политическая — зарабатывает на убийстве священника очки. Правые всем флангом атакуют правительство Макрона, остальные, включая президента, набивают в соцсетях дежурные сочувственные строки в формате не больше 280 знаков. На то, чтобы сказать пару слов голосом, ни у кого времени нет — предвыборная кампания забирает все силы, моргнуть не успеешь — в апреле первый тур выборов главы государства. Опросы показывают, что людей больше всего волнует безопасность и здоровье.
Две темы сошлись воедино 9 августа. С этого дня вступил в силу закон о практически повсеместном использовании санитарных пропусков, против которого в минувшую субботу на улицы вышли больше 230 тыс. человек по всей стране. Падение посещаемости различных заведений лишь добавило недовольства в накопившийся бидон претензий. И тут происходит убийство священника. Человека, который по доброте сердечной и согласно тому, как прописывает в подобных случаях поступать христианское милосердие, приютил у себя нелегального беженца из Руанды. Причём не абы какого. Эмманюэль Абейсенг уже пытался сжечь собор святых Петра и Павла в Нанте, говорят, от отчаяния. Но обо всём по порядку.
Он выходец из народности хуту, бежал из Руанды, где члены его семьи принимали участие в геноциде народа тутси. В 2012-м прибыл во Францию нелегально и запросил политическое убежище. Спустя три года ему отказали и предписали убираться восвояси. Он подал в суд, постановление в 2016-м отменили, потом в 2017-м выписали новое. Он снова добился его отмены. Третье предписание покинуть территорию Франции он получил в ноябре 2019-го, когда уже семь лет нелегально жил в стране и помогал при храме в Нанте. Слыл человеком набожным, ему не только доверяли украшать храм, помогать во время мессы, но и отдали ключ от собора, поручив по вечерам закрывать помещение. Но прошлое в Руанде наложило на него очень сильный отпечаток психологической нестабильности. Его пугала идея вынужденного возвращения туда, откуда он бежал. Кошмарили отказы в виде на жительство. Он стал говорить об отчаянии, о разочаровании во Франции, о намерении изгнать дьявола, зачистить пространство. И в итоге отомстил несправедливой Вселенной, устроив поджог в храме, в котором служил.
При этом попал в объективы камер наружного наблюдения, поэтому очень быстро стал главным и единственным подозреваемым, тем более что выходил из помещения, когда оно уже горело, закрыл его на ключ, следов взлома не нашли. И вот он почти год провёл в заключении, за его освобождение из милосердия к единоверцу ходатайствовал сам епископ Нанта. И его освободили под подписку о невыезде. Правила ввели строгие — дважды в месяц отмечаться в участке, не покидать пределы района и жить в одном и том же месте. Будущая жертва — отец Оливье Мэр — предоставил ему приют в братстве монфортанцев. Французы, кстати, негодовали, почему нельзя было его после поджога выслать уже из страны, ведь человек явно представлял угрозу и у него на руках было три предписания! Но есть одно юридическое «но». Он находился под следствием, так что по закону отправлять его за границу нельзя. Так он оказался на относительной свободе. И стал поговаривать о том, что хочет уйти из братства.
Бдительный священник Оливье предупредил об этом полицию, после чего за руандийцем пришли и забрали в психушку. Месяц его держали в больнице, кормили, поили, лечили, в конце июля выпустили.
Он вернулся в приют и забил до смерти кулаками всё того же отца Оливье. Потом запер келью на ключ, сел в машину, принадлежащую братству, и поехал в соседний город в полицейский участок, где во всём чистосердечно признался, попросил его арестовать, посадить в тюрьму и передал им ключ от комнаты, где лежал труп. Для всего этого он оказался достаточно вменяемым, но после ареста следователи решили, что психологическое состояние беженца не позволяет ему находиться в заключении, и его перевели всё в ту же психиатрическую лечебницу, где он теперь будет находиться всё время, пока будет идти расследование уже по двум уголовным делам.
Французские журналисты выдохнули и с облегчением стали говорить: ну, это не теракт, а просто умышленное убийство. Честно говоря, разницу уловить сложно, священника-то не вернёшь. Вообще, количество преступлений, совершённых психами, сильно множится. Можно вспомнить историю, которая произошла в тех же краях под Нантом в мае этого года. В Ля-Шапель-сюр-Эрдр потомок африканцев Ндиага Диэй порезал ножом женщину-полицейского. Он оказался судим, сидел в тюрьме, числился в списке особо опасных людей, страдал шизофренией. И при всём при этом оказался на свободе, отсидев срок. Его искали всем полицейским миром, даже подкрепление из Парижа перебрасывали, а он скрывался у молодой девушки, которая имела неосторожность не вовремя открыть дверь, — взял её в заложники. Его в итоге застрелили, когда он вышел на балкон с пистолетом и стал стрелять в жандармов, ранил нескольких из них. Тоже псих, только ещё и радикализированный на религиозной почве. Мусульманин. Следователи долго не могли определиться, как всё это назвать? Теракт или бытовое преступление психа? В итоге склонились к психу.
А ещё один псих вообще избежал наказания. Его тонкая повреждённая психика не выдержит нахождения в СИЗО на время досудебного разбирательства, решили врачи. Вопиющая история, которая вызвала большой резонанс и непонимание у французов. Мигрант из Мали шесть раз сидел за насилие, кражу, наркотики и оружие. В апреле 2017-го он — сосед врача и директора яслей Сары Алими, забрался к ней ночью в квартиру и стал избивать, потом выбросил с балкона с третьего этажа, кричал, что убил дьявола района, 65-летняя женщина была еврейкой. Суд признал его невменяемым, а потому решил, что сажать снова нельзя, убийцу отправили в больницу.
Крыша поехала и у мигранта из Туниса Гамеля Горшена, который с 2009 года жил без бумаг во Франции, радикализировался через интернет, потом ходил к психиатру, закончил тем, что зарезал женщину-полицейского в Рамбуйе. Складывается ощущение, что в системе интеграции беженцев такие же большие проблемы, как и в системе юстиции страны. Ассимилироваться сами мигранты часто не хотят, а может, и не могут, слишком разные культуры у местных и многих приезжих, взаимопроникновения и обогащения не получается, они, наоборот, сталкиваются, это взрывает людям психику и мозг. А с другой стороны, у Франции из-за бюрократических проволочек, нюансов и правил не получается высылать тех, кого положено, тогда, когда это необходимо. И отсюда выходит очень опасный коктейль, который уже выплеснулся на многие бесконтрольные пригороды французских городов, и теперь ещё усугубляется едкой приправой коронавирусных бунтов и ограничений. Всплеск агрессии виден на всех фронтах и признаётся властями. Очень хочется верить, что хоть против него французы смогут придумать какое-нибудь противоядие.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.