Теракт в центре Вены, унёсший, по состоянию на утро 4 ноября, четыре жизни, представляется странным и необычным. Австрию давно — ещё с 1945 г. — представляли страной, откуда три года скачи — ни до какого государства не доскачешь. В смысле отъединённости от страстей, бушующих в большом мире. Бывшая габсбургская столица стала скорее музейным городом, где есть памятники былого величия — но всё в прошлом.
А папа Павел VI, отмечая успехи мира и социализма в альпийской стране, называл Австрию «островом счастливых».
Иначе говоря, в отличие от той же Франции, где ружьё висело на стене, причём на самом видном месте, и вопрос был только в том, когда оно выстрелит, в Австрии — во всяком случае для поверхностного взгляда — ружья вообще не наблюдалось. Когда оно всё-таки выстрелило, австрийцы поверглись в шок.
Рационального или даже псевдорационального мотива для злодейства не было. Разве что наглядно продемонстрировать австрийским бюргерам:
«И ваши сени кочевые
В пустынях не спаслись от бед,
И всюду страсти роковые,
И от судеб защиты нет».
Чтобы сломать волю к сопротивлению, это бывает полезно. Чувство общей необеспеченности сильно действует на души. Особенно когда настрой 1529 и 1683 гг., когда мусульманское войско стояло под Веной, но австрийцы сумели нерушимой стеной, обороной стальной разгромить, уничтожить врага, — он давно в прошлом.
Тем не менее долгий современный опыт австрийского мирного сожительства с исламом, так скверно закончившийся, наводит на печальные мысли. Тем более что австрийские мусульмане были преимущественно не из Магриба и Леванта, где царят совсем простые нравы, но с Балкан и из Турции, где нравы тоже не совсем европейские, но всё же более полированные. И, как прежде казалось, по крайней мере поддающиеся полировке.
Теперь же, когда 20-летний гражданин Австрии с албанскими корнями наделал таких делов, усилятся позиции тех, кто считает, что и лучшая из змей есть всё-таки змея, причём особенно опасная, поскольку прячет свой яд в хвосте. Или, в более смягчённом виде, «Я люблю мусульман, когда они у себя дома».
Правда, в последнем случае, не совсем ясно, что считать домом мусульманина. Говорящие это bon mot полагают, что дом мусульманина где-то далеко, за горами, за морями, а сами мусульмане склонны полагать, что их дом там, где они сейчас живут. Примирить такие позиции нелегко.
С другой стороны, объявлять всякое исповедание веры в Пророка «исламофашизмом», к чему одни склоняются в сердце своём, а другие и вовсе открыто, — дело во всяком случае довольно неудобоисполнимое. Легко сказать: «Изыди!», но гораздо труднее материализовать это пожелание.
Это не говоря уже о том, что само утверждение, что мирных мусульман нет в природе, а есть только видимость, вызывает сомнение.
Во всяком случае опыт Российской империи, где действовал принцип «Магометан, как положат оружие, всячески ублажить насчёт религии и прочего», нельзя назвать провальным — скорее, довольно успешным. Много ли бед имели русские цари от казанских татар?
Тут, правда, можно возразить, что речь идёт о мирном исламе, который неполитизированный. Но политизация, к несчастью, лезет из всех щелей, причём не только в исламе.
К этому добавляется проблема вероисповедной дисциплины. Лояльный государству муфтий старых времён обладал средством воздействия на умму, чтобы не шебаршила. Точно так же, как и православное, а равно католическое священноначалие. Сегодня и в христианской ортодоксии с этим серьёзные проблемы. А.В. Кураев, расстриженный Сергей Романов, etc. отнюдь не отправляются в монастырь на покаяние, но продолжают учить свою паству чёрт знает чему. Прямо как Виссарион. Если и в современной ортодоксии борьба с волками хищными не сказать, чтобы сильно успешна, то чего мы требуем от магометан?
Поэтому задача, стоящая и перед светскими властями, и перед лояльными магометанами, подобна квадратуре круга. Слишком многое против них.
Но что-то делать надо, и проклятие, налагаемое исламским духовенством на праведных шайтанов, могло бы сдвинуть безнадёжное положение с мёртвой точки. Есть ли такая воля у муфтиев — другой вопрос.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.