Собственно говоря, чем бы в итоге ни закончился этот затянувшийся внеочередной саммит лидеров ЕС в Брюсселе, уже сейчас понятно, что, даже если всё в этот раз завершится более или менее благополучно (на что мы, кстати, совершенно искренне надеемся, ибо потрясения, вот прямо сейчас, внутри континентальной Европы нам, Российской Федерации, нужны меньше всего), всё равно противоречия, накапливавшиеся там в последние годы, не просто «не преодолеваются», а, напротив, приобретают уже, мы бы сказали, структурный характер. При котором возможности компромисса, безусловно, пока ещё остаются. Но всё чаще перед едва ли не всеми участниками процесса встаёт, мягко говоря, трудноразрешимый вопрос по отношению к «стоимости» этого самого «компромисса»: не превышает ли эта цена те экономические плюсы, за которые национальным государствам Европы предлагается в очередной раз заплатить.
Что тут необходимо понимать.
Несмотря на всю безусловную практическую важность по-прежнему продолжающегося саммита, проблемы, которые на нём предполагалось разрешить, носят всё-таки как раз скорее именно сугубо практический, а отнюдь не фундаментальный характер. То есть возможность так или иначе договориться по этим проблемам не просто была, она изначально подразумевалась, и тут даже нет никакого предмета для спора: в практическом принятии итоговых документов, причём как можно более оперативном, заинтересованы сейчас буквально все страны ЕС — кризис, знаете ли, долго ждать не будет, действовать необходимо непосредственно здесь и сейчас.
Да, есть такая острая необходимость: договориться, к примеру, и о создании нового, временного антикризисного фонда ЕС, связанного, естественно, с последствиями по-прежнему продолжающейся, хоть и постепенно официально затихающей на европейском континенте пандемии. Причём даже понятно, о каких суммах приблизительно идёт речь: Еврокомиссия с самого начала предложила, чтобы размер нового фонда составлял €750 млрд (пока участники саммита, судя по «утечкам», не договорились даже и об этом), которые она бы заняла на глобальных финансовых рынках. Средства предлагалось выделять нуждающимся странам Евросоюза в форме либо кредитов, либо субсидий («грантов»), и вот здесь-то как раз и возник первый малопреодолеваемый «эль скандаль»: сколько денег из него будет выдаваться странам ЕС безвозмездно, а сколько в виде льготных кредитов. Договориться оказалось гораздо сложнее, нежели предполагалось вначале.
Впрочем, это были ещё цветочки.
Другой, куда более, на наш вкус, сложный и важный для будущего Европейского союза вопрос, а именно решение по финансовому плану ЕС, на основе которого составляются ежегодные бюджеты союза на 2021—2027 годы, при этом оставался в тени. В том числе как раз потому, что его предполагалось тактически увязать с антикризисным фондом, поскольку для привлечения на рынке средств Еврокомиссия собиралась скорректировать определённые показатели бюджета, а также направлять средства антикризисного фонда через бюджетные программы.
Но вопрос, что называется, подзавис.
Причём нельзя сказать, что это случилось так уж совсем неожиданно, в том числе и для сторонних наблюдателей: напротив, того, что вежливо именуется «острой дискуссией», на саммите вполне ожидали.
Не ожидали того, что дело зайдёт настолько далеко, что его, этот саммит (а главы государств люди, простите, занятые), придётся даже неоднократно продлевать, причём с примерно одинаковым результатом: неслучайно ещё в пятницу, после первой рабочей сессии, премьер-министр Чехии Андрей Бабиш заявил СМИ, что взгляды участников встречи на фонд восстановления экономики настолько диаметрально противоположны, что не очень даже и понятно, как их теперь сближать.
Сблизили, конечно. Как смогли.
Но немного, извините, не до конца.
По сути, основные разногласия на саммите довольно точно охарактеризовал в беседе с журналистами другой восточноевропейский лидер, венгерский премьер Виктор Орбан: это противоречия между государствами бедного юга Европы, интересы которых в данном конкретном случае, по мнению Орбана, выражают Италия и Венгрия, и странами богатого севера, наиболее жёсткие позиции среди которых занимают Дания и Нидерланды.
Ну да, безусловно, тут венгерский премьер прилично упрощает: линия разлома в Европе пролегает не только и не столько по линии север/юг, да и вообще она на европейском континенте сейчас далеко не одна, колода тасуется весьма и весьма причудливо. Тут просто довольно сказать, что в «клуб доноров богатого севера», противостоящих, согласно Орбану, «бедному югу», входит — вместе с Данией, Нидерландами и Швецией — и довольно-таки близкая по многим вопросам — в том числе и историческим и, простите, чисто географическим — к Венгрии Австрия. Но в обрисовке именно тактических противоречий по конкретным вопросам, которые рассматривались на саммите, Орбан, безусловно, прав.
Тут, в общем, всё достаточно просто и для будущего Евросоюза довольно страшно звучит: речь, по сути, идёт о принципиально разных подходах не только к экономике, а к организации жизни в целом.
Если коротко.
Есть государства юга Европы, прежде всего речь идёт об Италии и Испании, у которых и так всё было не очень весело с экономикой (и при этом они ещё и серьёзно пострадали от пандемии), которым остро необходима помощь, прежде всего финансовая. Есть государства «бережливой четвёрки» (Нидерланды, премьера которых уже объявили на саммите главным злодеем, а также Дания, Австрия и Швеция), которые, в общем, тоже пострадали от пандемии (а кто от неё не пострадал?) и которые согласны, что югу нужна помощь. Но они не согласны с тем, что эта помощь большей частью «безвозвратная», а значит, за их счёт.
И есть Германия и Франция, которые, обладая экспортно-ориентированной экономикой, заинтересованы прежде всего в восстановлении собственных рынков сбыта. И они, в принципе, готовы поддержать «безвозмездную помощь», но, по сути, в обмен на остатки южного суверенитета.
Что одинаково не устраивает ни север (которому он, этот южный суверенитет, вообще-то не очень нужен, им и без него хорошо), ни юг, который беден, но горд. Ни, кстати, восток (Венгрию и Польшу), которые не готовы увязывать помощь даже с «верховенством европейского права и разделением властей»: и это тоже очень давняя и очень грустная история про польские и венгерские банки и суды, которую на этом саммите государствам ЕС совершенно точно не преодолеть.
Почему всё это длительное и малорезультативное заседание интересно именно нам. Да очень просто: потому что всё, происходящее сейчас в «брюссельском тупике», — это даже не кризис, это всего лишь тень кризиса, его отражение.
Причём именно что системного экономического и общественно-политического кризиса Евросоюза, как образования, включившего в свою сначала экономическую, а потом и общественно-политическую целостность народы и страны с принципиально разной исторической судьбой.
И к сожалению, как выясняется, эти страны способны действовать весьма консолидировано и солидарно только при наличии мощной политической воли, способной к их принуждению: вспомним, как скоординировано, к примеру, — причём зачастую даже с серьёзным ущербом собственным экономическим интересам — действовали страны ЕС при введении санкций по отношению к Российской Федерации «за Украину и Крым»: да, они так действовали под мощным давлением политической воли Соединённых Штатов, но координацию тут просто невозможно не отмечать, ибо она по факту была на небывалой организационной высоте. До внутренних же проблем ЕС этой заокеанской «политической воле» просто нет особого дела, тут каждый выживает в одиночку: вот Брюссель и демонстрирует нам просто восхитительную импотенцию, причём в куда более жизненно важных для него, Брюсселя, делах.
И это может кому-то нравиться, кому-то не нравиться — но увы, это объективная реальность, данная нам в ощущениях: как выстраивать долгосрочные стратегические отношения со столь затейливой и не обладающей собственной политической волей конструкцией, являющейся к тому же, на секундочку, нашим ведущим торгово-экономическим партнёром, — очень большой вопрос. И вот сейчас очень крамольную мысль скажу: может именно этим, а не какой-то особой страстью к азиатской культуре, и вызвано желание государства Российская Федерация как следует «разворачиваться на восток».
Потому как там живут, безусловно, довольно сложные переговорщики и люди с куда более далёкой от нас культурой, в том числе и «культурой экономической», и «культурой деловой», но от них, по крайней мере, понятно, чего ожидать. Плюс там (ну, может, кроме Японии) все государства обладают достаточной суверенностью для того, чтобы формулировать собственные, а не заокеанские экономические интересы. И значит, с ними есть о чём разговаривать, пусть это иногда и весьма непросто.
Но предмет для переговоров есть, и за свои слова они могут, в принципе, отвечать.
Потому как банально дееспособны.
О чём стратегически можно договариваться с таким вот Евросоюзом — очень большой вопрос.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.