Корреспондент RT Ирина Галушко: В Донецке светофор стал мерилом жизни

Короче, каждый день там артобстрелы. Аэропорт — это не только стратегически важная точка контроля города. Это ещё и радиус разлёта осколков тяжелой артиллерии, задевающий 3 района. Слава коммунальщикам — им вроде уже не платят. Как и врачам. Но работают они денно и нощно. Как и врачи. Поэтому пока в городе худо-бедно, но есть свет, воздух и вода. И скорые. Уже говорят о стариках, умерших от голода. Можно было бы списать на слухи, если бы не абсолютная невозможность достать наличные из банков — вообще никак. Людей на улицах мало. А те, кто есть, — хорохорятся: мы выстоим, выживем. А потом — трещина. И отчаяние: за что нам это? что делать? как он (Порошенко) посмел сказать, что наши дети по подвалам будут сидеть? мы всю страну кормили, а теперь нас убивают! И живут, живут люди в районах, где вместо стекол — фанера, где в домах обвалились балконы, где каждый день стонут стены и трясутся пляской святого Витта и где каждый шаг на улицу может быть последним. Где светофор — мерило жизни: вот этот ещё безопасная зона, а вон тот — уже нет. Сто метров судьбы. Я не вижу, как этот конфликт может закончиться мирно. Киев вектор менять не будет. Донбасс уже слишком много крови пролил, чтобы просто взять и пойти на мировую. Winter is coming. Аnd it’s not carrying peace. (Зима близко. И она не принесет мира. — прим. ред.) И нотабене! Если вы вдруг включили телек, увидели хедлайн «Донецк под обстрелом» и тут же воспылали ярой ненавистью к пропаганде, я с вами буду склонна согласиться. Тут новости уже достигли точки невосприятия — каждый день одно и то же. «Сколько можно! Скукота!» — ворчит недовольный обыватель, закупаясь гречкой и валютой. Чтобы передать тихий ужас постоянного напряжения, ожидания наступления или осколка, который долетит-таки в этот раз до твоего района, нужен уже кто-то уровня Тарковского. Помните начало Сталкера? Где всё постоянно капает, и тихо, медленно и беспощадно приближается Ужас — конечный и неотвратимый, как смерть. Так вот: такое настроение сейчас в Донецке. Это как езда по дороге, по которой шли танки — дребезжащая, раскручивающая внутри панику и тревогу. Как ложка в стакане, который дочка двигала взглядом. И вроде бы нет войны, и не слышно выстрелов (это потому что Донецк далеко) — но вот Иловайск. Вот сгоревший дом без крыши, с выколотыми глазами-окнами. Вот стены в осколочных шрамах, вот окна горят скудным освещением, через два-три дома. И названия населённых пунктов на карте чудятся в траурных рамках. Дебальцево. Горловка. Макеевка. Краматорск. Снежное. Смутная, свинцовая тяжесть в груди. Здесь до сих пор чувствуется пляска смерти, которая отыграла первый тур и присела отдохнуть. И её присутствие незримо, но так ощутимо. Тревога. И конца-края этому нет.