Несколько лет назад в одном интервью меня попросили назвать три главных даты моей жизни, и я ответила без колебаний: рождение дочери и 19 августа 1991 года. Третья — я в это искренне верю — ещё предстоит. Сегодня, однако же, поговорим о второй.
Моя политическая карьера началась именно 19 августа 1991-го. Как, впрочем, многие современные российские политические биографии.
То есть формально это, вероятно, не так, потому, что августовским утром 1991 года за плечами у меня, ведущей утренней программы «Молодёжный канал» радио «Юность», были уже и комсомол, и журналистика.
Но внутренние ощущения именно таковы: всё началось 19 августа 1991-го.
Сегодня меня часто спрашивают, как теперь оцениваю те события.
И я отвечаю честно, что испытываю в этой связи некоторое раздвоение личности. То есть сугубо личностная, человеческая оценка зиждется на памяти — радостной, эйфорической, пронизанной острым ощущением грядущего — грандиозного и, разумеется, светлого.
Казалось, будто повсюду высадили окна — именно высадили, а не просто распахнули, — гуляли в домах и душах сплошные сквозняки.
Прохладно. Зябко. Но свежий воздух бодрит, рождает ощущение свежести — и, скорее, всё же радости, нежели тревоги.
А вернее, тревожной радости.
И было ещё одно совершенно восхитительное ощущение. Оно, пожалуй, затмевало все прочие.
Не ощущение даже, а осознание того, что всё происходящее теперь в стране творится не по чьему-то обычному мановению.
Не политические бульдоги под коврами на Старой.
Не «Бог, не гений, не герой».
Ты сам. Лично. Собственными руками, как отрез дешёвого ситца, перекраиваешь теперь историю собственной страны.
Думаю, нечто похожее чувствовали тогда очень многие.
Те, что собирались в центре Москвы на тысячные митинги, исторгая многоголосый вопль «По-зор! До-лой!» — сначала, а «Ель-цин! Россия!» — потом.
Кто стоял в цепи у Белого дома и строил баррикады на Садовом кольце...
Кто писал пламенные памфлеты, разоблачал и призывал на газетных страницах, которые, если помните, вывешивали тогда в стеклянных витринах на Пушкинской.
Кто... впрочем, у каждого, наверное, в те дни было своё маленькое Ватерлоо.
И геростратовский восторг в груди.
И странная уверенность в том, что именно ты собственными слабыми руками только что на глазах изумлённого человечества свалил империю.
Так всё и было.
Но это теперь в области сугубо эмоциональной.
С той поры прошло 27 лет.
Для истории — мгновение. Для человеческой жизни — целое поколение.
Несколько цифр из социологического опроса:
— только 9% россиян полагают, что в августе 1991 года победила демократия;
— 42% граждан назвали оборону Белого дома и всё, что за этим последовало, просто эпизодом борьбы за власть в высшем руководстве страны;
— 33% считают августовские дни «трагическим событием, имевшим гибельные последствия для страны и народа»;
— 16% затруднились ответить, не определившись с оценкой событий.
И может, настало время спросить: зачем?
Кому всё это было нужно? Кто умело моделировал эту самую эйфорию, которая владела мною и тысячами других в те августовские дни?
Сегодня, оценивая произошедшее с позиции всего того, что довелось наблюдать и пережить после, включая две кровопролитные войны на территории собственной страны, можно говорить и писать много.
А можно коротко уложиться в изумлённо-горестное: «Ой, что ж натворили-то?!»
Такой нынче день.
И вот что подумалось: а ведь это и был наш «майдан».
Вот вслушайтесь, всё то же самое: и непонятные люди с оружием, и «коктейли Молотова», и генералы, готовые «всё покрошить», но не сделавшие ничего, и действительно великие, в отличие от нынешних, музыканты, которые готовы «лечь под танки».
И ведь всё тогда получилось относительно бескровно.
Вопрос только, у кого.
У нас?
У них?
Склоняюсь к последнему.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.