Я хотел посмотреть, как живут в деревне.
Едем в деревню. Навстречу иранские фуры с жёлтыми номерами. Спрашиваю, что везут в Карабах иранские фуры.
Ответ: «Всё!»
Мы быстро примчались в деревню, где живут родственники Альберта, нашего сопровождающего по Карабаху. 25 километров от столицы Степанакерта. У самого въезда, под навесом вокруг стола деревенские корявые, лихо закрученные, как фруктовые деревья, старики играют в игру, близкую к домино.
И мы убедились, что это Италия. Сицилия какая-нибудь.
Вначале заходим в школу. Школой долгое время руководил отец Альберта — он на стене в виде барельефа. Чисто и прохладно, в одном из классов, в четвёртом, на стене герб Российской Федерации. И, чтоб ученики не ошиблись, поверх написано по-русски: «Герб Российской Федерации».
В кабинете литературы целый сонм портретов русских писателей. Самый крупный и висит выше всех — портрет Лермонтова, нашего русского кавказца.
В вестибюле же школы двенадцать фотографий погибших за свободу Карабаха учеников. Для сельской школы — немало. Вчера в русской школе имени Грибоедова в Степанакерте мы насчитали погибших под сотню, но там же столица.
Директор (рука крепкая — у всех карабахцев крепкие руки, кстати) жалуется, что детей мало. Во втором классе всего семь человек — на 150 семей, живущих в деревне. Традиционный кофе у директора.
Потом едем к племяннику Альберта.
Из узюсенького ущелья выходит старик с осликом. На ослике навьючено чёрт знает сколько дров. За осликом идёт старый, узловатый, как местные деревья, мужик. Мышцы — такое впечатление, что кручены-перекручены. В одной руке у этого «сицилийца» бензопила с оранжевой рукоятью, а в другой — топор. Топорищем он ударяет ослу по заднице.
На наш вопрос, не больно ли ослу, мужик пожимает плечами: иначе осёл не пойдёт.
Входим в узкий дворик, а там полно железа — ну, как у русских мужиков: спинки кровати, ржавая арматура... Короче, всё железо, что может пригодиться в хозяйстве, а может и никогда не пригодиться. Места во дворике крошечно мало. Различаем, что есть слива, посадки картофеля, помидоры, айва, немного винограда.
По крутой, стремительной лестнице поднимаемся на второй этаж. Там открытая летняя кухня, она же столовая и зала. Одна сторона залы завешена колышущимся под горячим ветром синим пластиком. Родственник Альберта (племянник) — молодой, высокий, крупнокалиберный мужчина. Такой армянский медведь.
Его жена месит тесто на столе в центре залы.
Бабушка как две капли воды сицилийка: вся в чёрном, сидит на стуле у стены. Чёрное платье, чёрные чулки, тапочки, вся сморщенная. Трое мальчиков носятся по зале, все черноглазые. Пять, семь и двенадцать лет.
Мать семьи готовит нам лепёшки с мелко рубленной зеленью: женгялоб хат называются (надеюсь, я их не исказил).
Племянник Альберта зарезал ради нас петуха. Петуха сварили и племянник его разрезал. Ещё он порезал сыр и принёс слабого белого вина.
Потом пили чай с айвовым вареньем.
Фотографировались с детьми и племянником.
Ну и разговаривали. Когда был совхоз, то давали зерно. Нет, не муку — зерно, мололи сами. Крупы давали.
А вообще-то у них всё есть, вот с работой плохо, нет работы.
Ощущение, что это Италия, тотальное, полное.
Об Иране отзываются не эмоционально, но хорошо. Я так понял, Иран у них — как Китай такой: всё оттуда приходит, все бытовые товары.
Пока мы ели, дети ушли, куда-то вдруг исчезли, жена тоже за столом не сидела, подавала и подкладывала. И бабушка лишь наблюдала. Видимо такой у них, у горных армян, порядок.
Карабахцы в сравнении с равнинными армянскими армянами — такие, на мой взгляд, воинственные горцы. Кстати, нынешний президент Армении Серж Саргсян — из Карабаха (бывший министр обороны Карабаха, если я ничего не путаю) и нынешний премьер-министр Армении — тоже из Карабаха. То есть карабахцы — это как бы армяне в квадрате. И доминируют над армянскими армянами — те более оевропеены, так что ли.
Едем обратно. Альберт говорит, что вообще-то у них для гостей обычно режут курицу или там барашка. Сами каждый день себя не балуют, а гостю нужно лучшее.
Едем мимо просто совсем древних церквей, восстанавливаемых одна за другой. Много развалин, которые быстро становятся дряхлыми, как Колизей. Вокруг растут кусты роз, везде яркие бутоны гранатов.
И иранские фуры туда-сюда, туда-сюда.
О нападении на парламент и могилу Хомейни ещё не все знают.
Иранские фуры устойчиво, как ни в чём не бывало стремятся по дорогам.
— Здесь и до Сирии рукой подать, да, Альберт?
— Ну да, совсем недалеко, — соглашается Альберт.
Сирия — колыбель восточного христианства.
И древний, царственный, невозмутимый вот уже четыре тысячи лет Иран.